Ну, конечно, вторник. Я по вторникам торговые точки инспектирую. Как я запамятовал? Мне печать была нужна, чтобы протоколы выписывать. Есть еще среди предпринимателей несознательные люди, – Заворуев приободрился, он всегда на митингах ощущал себя очень комфортно. – Нарушают правила торговли. Прямо скажу, наша власть работает эффективно, выполняются наказы избирателей. Наводится порядок, устраняются недостатки. Кто-то скажет, много ошибаемся. Я так отвечу, это не ошибки, а наши неиспользованные резервы. Резервов у нас кладезь.
Шмелев по – прежнему стоит в дверях и внимательно прислушивается к разговору.
– Пока с нас деньги тянуть можно, резерв всегда будет.
– Шмелев, а вас пока никто не спрашивает, – недовольно заметил Неваляев. Чем дальше оттягивалось торжество по случаю присвоения звания, тем он больше мрачнел. – Выйдите, не мешайте следствию.
Шмелев никак не отреагировал и остался стоять в дверях. Да и никто ни на кого уже не реагировал – каждый был занят своим.
– Да не скрываю. Наказываем предпринимателей рублем, – продолжил свой митинг Заворуев. – Но все деньги идут исключительно на социальное развитие нашей малой родины. Избиратель видит, как буквально на глазах хорошеет наше село. Скоро, очень скоро будет проложена дорога к сельсовету. На это нас нацеливает послание президента. Оно для нас – руководство к действию. Следующая наша первостепенная задача – сделать наше поселение свободной экономической зоной. Поэтому, когда мы проложим дорогу к сельсовету…
– И, сколько ты вчера протоколов выписал на социальное развитие? – подозрительно спросил Непряхин.
– Нисколько, – не смущаясь, соврал Заворуев, забыв, что он все же не на митинге. – Я же говорю, что механизм вертикали власти очень эффективен. Нет у нас недостатков. Вектор развития…
– Врет, – не выдержал Шмелев. – Он только с меня полторы штуки слупил безо всякого протокола.
– Правильно, – тут же, как митинге, нашелся Заворуев. – Вы добровольно, я подчеркиваю, добровольно пожертвовали деньги на строительство храма. Нет, не так. На партийное строительство, поэтому без протокола. Какие могут быть церемонии при добровольном пожертвовании? Наша партия хочет быть живым организмом, близкой к нуждам простого человека, а не формальной, забюрокраченной структурой. Правильно, я говорю, Николай Кузьмич?
Заворуев хотел заручиться поддержкой Семипостола, и обойти щекотливый вопрос о деньгах.
– Все так. Только деньги где?
Семипостол на уловку не поддался.
– Сколько ты собрал на партийное строительство, – с угрозой, но не без ехидства спросил Непряхин.
– Я с мужиками созванивался. Всех объехал, – мстительно подсказал Шмелев.
– У нас 16 точек, – начал считать Непряхин. – Умножаем на полторы, получается 24 тыщи. Где деньги?
Гневный вопрос заместителя застал Заворуева у шкафа с коньяком.
– Я и сам удивляюсь, где они? – удивился Заворуев, обтерев рукавом губы и, убирая бутылку обратно в шкаф.
– Так мы еще и деньги будем искать? – у Неваляева настроение испортилось окончательно.
– С деньгами мы сами разберемся, – в голосе Непряхина зазвучали жесткие нотки.
– Сами разберемся. Это чисто конкретно наши партийные дела, – поддержал товарища Семипостол. Он еще надеялся найти деньги.
– Дело ваше, – согласился Неваляев, – Дальше, что было, Петр Фомич?
– Дальше? – мученически переспросил Заворуев. В этот момент ему хотелось только еще выпить и лечь спать, поэтому Петр Фомич попытался свернуть разговор. – Дальше я, товарищи, не помню. Полный провал в памяти.
– Он моей Наталье свидание назначил, подсказал Шмелев. – Когда всех объехал вернулся ко мне в магазин. Наталью с собой забрал. Мне сказал, что с разрешением никаких проблем не будет, что я завтра смогу в сельсовете его забрать. Я Наталью и отпустил, – предприниматель изобразил виноватый вид. – Тем более, что до закрытия час оставался. Восемь уже было.
Алла коршуном бросается к Заворуеву, который, подложив руки под голову, начал подрёмывать… Она хватает его за пиджак, пытаясь, не дать ему заснуть.
– Ты, что мне поганец, на днях говорил? Алла – ты моя звездочка единственная. С женой разведусь, на тебе женюсь. Я дура поверила. А, Наташка, Наташка! Тоже хороша. Такую тихоню из себя строила.
Заворуев даже не пробует вырваться из цепких рук Аллы, а только бормочет:
– Я больше ничего не помню. Затмение в голове и провал в памяти. Ничего больше не помню. Оставьте меня в покое. Я так устал.
В этот момент в кабинет входит Скока – синюшник. Одет он по погоде: в широких трусах в яркий цветочек и тапочках. Вошел он не один, за спиной притулилась Наталья.
– Да, здесь, я смотрю, целый кворум собрался.
– Ты, что завалился сюда? Звал кто? – раздраженно спросил Непряхин. – Мог бы хотя бы носки одеть. Не на пляж пришел, – добавил он, приглядевшись к Скокову.
– Я как раз с реки иду. Купаться ходил. Мне с Петром Фомичем интимно переговорить надо, – объяснил Скока причину своего появления.
– Какие еще у тебя могут быть дела с руководством? – удивился Неваляев.
– Вот и могут.
Скока, на сколько мог, придал своему лицу загадочное выражение.
– Я, что не имею право переговорить со всенародно избранным руководителем?
– Имеешь, имеешь, – согласился Непряхин. – Только у Петра Фомича нет секретов от товарищей. Так ведь, Петр Фомич?
Заворуев, так и не сумевший заснуть, сидел с отрешенным видом, обхватив голову руками. На всякий случай сказал:
– Я ничего не помню, ничего.
– Вот видишь. Петр Фомич подтверждает, что у него нет никаких тайн. Говори, зачем пришел, – приказал Непряхин Скокову.
– Даже не знаю, можно ли при вас? – произнес Скока с сомнением.
– А эту, зачем привел? – показала Алла рукой на Наталью.
– У меня дело государственной важности, – пропустил Скоков вопрос секретарши. – Но прежде хотелось бы знать, что мне полагается за содействие власти.
– За что? – не понял Непряхин.
– За содействие государственной власти, – еще раз повторил Скока.
– Если вознаграждение было объявлено заранее, тогда нет вопросов. В противном случае все зависит от важности твоих сведений, – объяснил Неваляев. – Выкладывай, что там у тебя.
– Товарищ Скоков, нельзя, защищая государственные интересы, торговаться, – вмешался Семипостол. – Родина никогда не забывает своих верных сынов.
– Ну раз про верных сынов заговорили, точно мне ничего не обломится.
Скока уже понял, что в этом кабинете родиной за свой счет не торгуют.
– Тогда хоть выпить налейте что ли, – предложил тогда он компромиссный вариант.
– Товарищ Скоков, это администрация, а не кабак, – возмутился Семипостол. – Откуда в кабинете руководителя может быть выпивка? Здесь только документы государственной важности.
– Вань, ты прикидываешься или вправду немного того, поврежденный? Не видишь, что избиратель пришел, одноклассник твой к тому же, и хочет всего лишь выпить. Где оно школьное братство? Разуй глаза, вон в сейфе пузырь стоит.
Непряхин впервые сегодня растерялся, такого напора от Скокова он явно не ожидал, поэтому только и сказал:
– Это не мое.
– А я и не спрашиваю, чье? – окончательно разошелся Скока. – Хочешь узнать государственную тайну, наливай.
– Иван Сергеевич, пусть выпьет. Все равно не отстанет. Может, действительно что-нибудь путное знает, – примирительно предложил Неваляев.
В следующее мгновение Скока уже стоял у сейфа, по – хозяйски раскупоривая бутылку. Налил в заворуевский стакан по "Марусин поясок", и одним глотком опрокинул содержимое стакана в себя.
– А ты, что с ним не будешь? – неожиданно зло Неваляев спросил Наталью. – Может, тоже налить? Посмотри, с кем связалась? Губишь ты себя, губишь, – но жалости в голосе не было, скорее злорадство.
– Пришла суженого своего навестить, – кивнула Алла на вконец потерявшегося Заворуева. – Зря пришла, он все равно ничего не помнит. Затмение нашло.
– С кем связалась? Я смотрю, что вас Сергей Николаевич, жизнь моя беспокоит. Не беспокойтесь.
Наталья отреагировала вяло, что вполне вязалось с ее обликом: черты лица ее были анемичны и малоподвижны. Она, как вошла, так и осталась стоять на прежнем месте.
– Не беспокойтесь, Сергей Николаевич, – повторила Наталья. – Сашка, – назвала Скокова по имени, – хоть на человека похож. Уж лучше пить, чем так жить, как вы живете, я… Да что мне теперь станется? Я была уже для вас покойницей. Хуже уже не будет. Ты, что злишься?
Наталья повернулась к Алле все с тем же спокойно – безразличным видом.
– Нужен он мне очень. Ты посмотри на него, разве это мужик. Так одно недоразумение. А вечер с ним провести, почему бы и нет. Ты же себе в этом удовольствии не отказываешь? А мне сына надо на ноги поднимать. Петр Фомич много чего интересного обещал.
При последних словах Натальи Заворуев очнулся. В разговоре он не пропустил ни слова.
– Это провокация. Меня чем-то напоили. Ничего не помню. Это она меня пыталась отравить.
– Я же говорила, какой это мужик, – в первый раз улыбнулась Наталья.
– Зачем? – привычно по должности спросил Неваляев.
– Обстановку хотела дестабилизировать.
– Петр Фомич, будьте мужиком, – Наталья оживилась. – Дестабилизировать. Вы сами сплошная дестабилизация. Только неизвестно, где ее больше. В голове или в штанах.
– Это точно, пошла на примирение Алла. – Он, когда нажрется, ничего не может. Сплошная дестабилизация. Только обещает. Так ведь, подруга?
– Так.
В это время Скока хочет налить себе еще, но Неваляев отбирает у него из рук стакан.
– Все, хватит. Выкладывай свою государственную тайну.