– Евдокия Семеновна, успокойтесь. Я обязательно все узнаю о Наталье, хотя бы в память о ней. Обещаю, что она будет по – людски похоронена, – взволнованно ответил капитан. – Землю рыть буду, но узнаю ее фамилию.
– Эвакуированная, значит, получается пока Наталья, – с грустью произнесла Евдокия Семеновна.
– Это как? – спросил Шмелев.
– В войну, в эвакуацию я с матерью потерялась. Мне года два было. Меня в детдом отвезли. Имя свое знаю, а фамилию нет. Вот, как с Натальей, только покойница сказать не может. Дали мне новую фамилию, а мать меня так и не нашла. Только получается, что меня в детдом эвакуировали бесфамильной, а Наталью из жизни, – на последних словах Евдокия Семеновна не сдержалась и расплакалась. – Пойду с Натальей попрощаюсь. Посмотрю в последний раз.
Через мгновение старушка начинает истошно кричать:
– Господи, так это же не Наталья.
– Кто же? – Неваляев уже с трудом понимал, что происходит, а сообщение старушки окончательно дезориентировало его. – Вы, что говорите, Евдокия Семеновна. Все же опознали ее!
– Да, точно не она, – присмотрелся к лицу убитой Шмелев. – Хотя издалека, если смотреть похожа.
– Вы же все говорили, что это Наталья, – милиционер был близок к нервному срыву.
– Так и вы, товарищ капитан, говорили, – с ехидством заметила Алла. – Мне ее лицо вообще не показали, а только сказали. Да, и по правде, кто еще мог быть кроме Натальи.
– Кто первым сказал, что продавщица убита, – вмешался в разговор один из санитаров.
– Вот этот, – Шмелев кивнул в сторону Скоки – синюшника, который, привалившись к прилавку, крепко спал.
– Да он маму родную не узнает, – сказал другой санитар, посмотрев на Скоку.
– Точно. На слово поверили ему, – согласился тотчас Шмелев. – Да и как не поверить. Убитая, точно женщина. А в лицо, конечно, никто и не вглядывался. Зачем?
– Да, кто же это? – в полном отчаянии спросил Неваляев. – И, где тогда Наталья?
– Капитан, нам забирать труп? – нетерпеливо спросил санитар. – Или будет паспорт искать?
Неваляев коршуном набрасывается на Скоку и начинает его ожесточенно тормошить:
– Говори, гад, говори. Куда Наталью дел?
– Нет, мой милый, никуда я не поеду, – в ответ запел Скока, приоткрыв глаза, недовольно спросил: – Что еще? Нашли?
– Ты зачем сказал, что убитая Наталья? – держа Скоку за плечи, спросил капитан.
– А что разве не Наталья?
– Иди посмотри.
Неваляев рывком поднял Скоку на ноги. Тот подошел к убитой.
– И вправду не Наталья. А, кто тогда? – вплотную пригибается к лицу убитой. – Е–мое, конечно, не она. Это же Светка, соседка моя. Она иногда подменяла Наталью, когда той срочно домой надо было ехать. Точно, Светка. Отмучилась девка.
– Это почему же отмучилась? – спросил Неваляев.
– Конечно, отмучилась, – продолжал настаивать Скока. Это разве жизнь? Она вроде меня, только что баба. А кто я? Пьянчужка. Да вам и разницы нет, Наталья или какая другая баба. Со мной тоже петрушка приключилась! Менты недавно забрали. Спрашивают, ты кто? Точь – в-точь, как ты капитан, нас про убитую спрашивал. "Никто я", отвечаю им. Налили бы, я сразу себя вспомнил, а они мне пинка под зад. Смеются: Нам не нужно неопознанное тело". Тебе капитан повезло – хоть тело опознали. Если это Светка, значит, Наталья и не убитая вовсе, обращается к хозяину магазина, – Николаич, я допью бутылку за счастливое Натальино воскресенье.
Не дожидаясь ответа, берет бутылку.
– Дай-ка и я что ли?.. – говорит Неваляев. – Неси хозяин стаканы.
Глава вторая Печать
Здание местной администрации, которое по незабытой еще советской привычке продолжали именовать сельсоветом, располагалось в центре села, к которому вели две дороги: накатанная колея и тропинка. Дощатый одноэтажный дом не знал ремонта со времен коллективизации, когда он принадлежал какому-нибудь кулаку и был по тем временам самым роскошным зданием. Власть в селе настолько часто менялось, что руководители успевали построить дома только себе и детям, а, когда задумывались о ремонте сельсовета, приходила пора новых выборов, и думать нужно было не о ремонте, а том, как сберечь свою задницу.
Петр Фомич Заворуев, глава администрации хаотично вышагивал по своему кабинету. К чести всех сидевших до него руководителей, кабинет был также убог и обшарпан, как и само здание. Десяток засаленных и с прожженной обивкой стульев, стол и массивный сейф. Единственный незагаженный предмет – портрет президента, висевший под потолком: лицо неизменное, а рамочку каждый новый глава приносил свою.
Петр Фомич был мужчина крупный, густые волосы, несмотря на высокую должность, прикрывали уши, а лицо, про которое говорят, волевое. Но на самом деле Заворуев был человек трусливый и нерешительный: то ли издержки женского воспитания, то ли частое похмелье, которые волю и решительность его ослабили.
Заворуев стоял над письменным столом и судорожно перетряхивал, скопившиеся бумаги, которые уже местами были прожжены сигаретным пеплом.
– Куда же я ее положил? Может, сука под стол закатилась? – сам с собой что-то обсуждал Петр Фомич. Чтобы проверить догадку, неловко полез под стол.
– Фомич, ты чего раком-то стоишь? – в кабинет вошел заместитель Заворуева Иван Сергеевич Непряхин, мужчина габаритный, поэтому грубоватый.
Заворуев пытается вылезти из-под стола, получается неловко.
– Понимаешь, печать куда-то задевалась. В сейфе ее нет. Думал, может, закатилась куда.
– Алку спрашивал?
– Нет, не спрашивал пока. Думал сам найду, – тут же кричит в открытую дверь. – Алла, зайди ко мне.
Алла уже полгода работает в сельсовете секретаршей. Новая должность не изменила ее. Можно поменять работу, но не характер. Она все так же криклива и скандальна. Из-за любой мелочи может впасть в истерику.
– Что кричите? – Алла уже настроилась на скандал. – Не глухая, слава Богу. И не кривая, – она погладила себя по бедрам, словно намекая, что у нее глаза находятся именно здесь. – Что звали?
– Ты печать не видела? – спросил Заворуев.
– А почему я должна ее видеть? – Алла почувствовала благодатную почву для скандала. – Я в сторожа не нанималась. И так за копейки работаю. Так мне еще надо за печатью следить. У меня, что других дел нет. Мне вон только всякой вашей фигни каждый день приходится печатать.
– Алл, ты можешь по – людски ответить. Видела или не видела, – попытался урезонить ее Непряхин.
– Не видела. Зачем она мне сдалась.
– Что в сейфе ее нет? – простой вопрос Непряхина подействовал на всех успокаивающе.
– Вроде нет. Я смотрел. Глянь-ка еще раз свежим взглядом, – примиряюще попросил Заворуев Аллу.
Алла не была бы Аллой, если бы просто подошла к сейфу.
– Это уж точно. Взгляд у меня будет посвежее, – она вновь огладила свои бедра. – Нет там никакой печати, – ее голос звучит глухо, так как ее голова погрузилась в сейф. – И денег нет. Тридцать тысяч там лежало. – Она выпрямилась и добавила, – Взносы от бизнесменов. Я сама их в сейф поклала. Так, Петр Фомич?
– Так, так. Надо же и деньги куда-то пропали, – удивляется Заворуев, но получилось у него это очень искусственно и наигранно.
– Да, непорядок получается, – многозначительно произнес Непряхин и с угрозой в голосе продолжил. – Это уже воровством попахивает.
Было непонятно, обвиняет ли он Заворуева или поверил, что деньги действительно пропали.
– Алла, выйди, нам с Петром Фомичем потолковать надо, – приказал он секретарше, – Ситуацию сложившуюся обсудить.
После того как Алла вышла, Непряхин уже не пытался скрыть своего возмущения.
– Ты, Фомич, что творишь? Мы, как договаривались? Себе по пять тысяч, а пятнадцать пенсионерам раздать, по сто рублей на брата. Так дела не делаются. Ты же нас всех подставляешь. Деньги ты взял? – уже чуть успокоившись, спросил он Заворуева.
– Вань, клянусь. Себе только пятерку взял, – с чувством безвинно заподозренного человека, ответил Заворуев, – Вчера утром Семипостолу его долю отдал. Остальные в сейфе лежали. Ума не приложу, куда они могли деться? Ты же знаешь, я всегда по – честному. Все поровну,
В голосе Петра Фомича послышались приглушенные нотки искренности, он уже и сам верил в то, что говорил.
– Где же тогда они? – только и спросил Непряхин.
– Не знаю. Видишь, и печати нет, – Заворуев окончательно уверился в собственной честности. – Может действительно, все вместе покрали.
– Может и вместе, – Иван Сергеевич укоризненно покачал головой. – У тебя все через жопу делается. Не одно, так другое. Ты зачем Шмелеву разрешение на торговлю дал?
– Не было оснований отказать, – тон у Заворуева вновь стал оправдывающимся. – Все документы в порядке. Да и не получил он еще разрешение. Сегодня должен за ним зайти. А что ты к нему прицепился?
– Вот и не давай ему сегодня, – ответил Непряхин. – Помурыжь его хотя бы несколько дней. Много из себя понимать стал. Таких надо на коротком поводке держать. Кстати, и тебя тоже. Я даже не сомневаюсь, что деньги ты взял. Тебе прогулять 15 тысяч, как нечего делать.
– Ты, Иван, говори, да не заговаривайся, – в голосе Заворуева звучало искреннее возмущение, – Я, что из-за каких-то 15 тысяч мараться буду. Ты думай, что говоришь.
В кабинет тихо, почти на цыпочках, вошел Николай Кузьмич Семипостол, председатель местного совета депутатов и руководитель такого же местного отделения правящей партии. Он и жить так старался – тихо и незаметно. Несмотря на небольшой рост, ходил всегда сгорбившись.
– Что товарищи руководители шумим? – вместо приветствия спросил он.
– Николай Кузьмич, ты вчера деньги получил? – вопросом на вопрос ответил Непряхин.