Неотвратимость возмездия, написанная на его лице и на усах, не исчезая совершенно, тем не менее отступила на задний план. Под женским полом подразумевался липкий пол. Лицо Макарова выразило смесь ужаса и брезгливости. Он, который больше чем клиент в вашсалоне; чьи воротнички и манжеты были чисты, как непорочное зачатие, ибо хорошо тому живется, кто с молочницей живет, – он, художник Макаров, перевел взгляд с кровати на горшок, с горшка, где агонизировала герань, на раковину в ржавых подтеках, которую через равные промежутки времени с барабанным звуком орошала капля, медленно созревавшая в ноздре крана. И у него прошла всякая охота что-либо говорить. Смазать пару раз по морде… тростью. За сплетню, представляющую Василису Родионовну виновницею чьей-то смерти. За гнусный поклеп на ее отца, унизительный для ее матушки да и для всей семьи. Но кто, скажите на милость, кто из русских ходит сегодня с тростью?
Николай Иванович констатировал неудачи на всех фронтах, подумывая, что окно – это проще, чем веревка. Васильевский-сын, вместо того чтобы поспешить в Голливуд к отцу, поспешил с чайником к матери: этот или нет. ("Нет, у нас был высокий".) А если б оказался этот? А если б это ее убило? А им там что, их там приучили отрекаться от родителей. От отца, колченогого портняжки в театральной мастерской…
Макаров пустил воду из крана, которая заколошматила по жести проливным дождем, разлетаясь брызгами в разные стороны. Подставил чайник – звук струи сразу округлился. Когда убрал, забарабанило снова. Не удосуживаясь завинтить кран, под барабанную дробь он не спеша вылил всю воду на макушку Николаю Ивановичу, который застыл, не подавая более признаков жизни, по крайней мере, не подавая их более, чем это делала его герань.
– В порядке дезинфекции лучше б кипятком, – сказал Макаров.
Но когда он сделал шаг к двери, Николай Иванович проговорил:
– Я не позволял вам удалиться. Сейчас я покажу вам фигуру высшего пилотажа, – он подошел к окну и легко, без помощи стремянного, оседлал подоконник. – На самом деле тот, кто жил здесь до меня, долго, слишком долго не доставал ногами до пола… повесился… окно опробую я. Васенька внизу? Вы не успеете к ней спуститься, я буду прежде.
У Макарова полезли глаза из орбит.
– Вы совсем псих или прикидываетесь? – так могла бы спросить Васенька, а не мужчина. Это от растерянности.
– Я совсем не псих. Выбирайте выражения… И не смейте ко мне приближаться! А то еще подумают… Конечно, подумают, – радостно размышлял Николай Иванович вслух. – Вам меня не опередить. Только разве что прыгнете первым. Э-э, да вы в западне.
– Слезайте, не валяйте дурака. Слезайте, и об этом никто не узнает.
– Да рассказывайте кому хотите. Это вскроет мотив. Преднамеренное деяние.
– Глупостей не говорите. Вы больны…
– Молчать! "Истребить, ибо болен"… Что бы мне такое для вас измыслить? Какой подвиг силы беспримерной чтобы вы совершили? Чтоб античный, по нынешним временам…
Макаров не сводил глаз с Николая Ивановича. Его учащенное дыхание было дыханием страха, а не дыханием ярости, пусть даже бессильной. От усов не осталось и следа. Николай Иванович сбрил ему авиаматку – повторил подвиг Манфреда фон Шписса. Глядишь, и дальше пойдет по стопам героя. Макаров малейшее движение Николая Ивановича ловил снайперским глазом. Или как если б, безоружный, сам был взят на мушку.
– Вот таким тебя люблю я, вот таким тебя хвалю я, наконец-то ты, грязнуля… да выключите воду, наконец! Мешает сосредоточится. Слышали, что я сказал?
(Купальщик допрыгался, ухо тепло обмочилось и, разложенное, наполнилось шумом городского лета: трамваев, гудков, отдаленным грохотом стройки.)
Потом на смену шуму воды из крана пришла глухота начинающихся сумерек. Все в полном контражуре: постель горною грядой, шкаф с гостеприимно не закрывавшейся дверцей, на ощупь вдоль стены раковина, заставленный чем-то стол, спиртовка. И в центре этого мироздания человек, обуреваемый страстями, звать его художник Макаров.
– Mehr Licht, – сказал Николай Иванович, а Макаров, обострившимися чувствами воспринимавший окружающее, уже вообразил себе предсмертные слова Гете.
– Да будет свет! "План ГОЭЛРО" в большевицком Писании. Выключатель поверните. Хотите великую тайну? Чем отличается Предвечный от Демиурга – тем же, чем Бог-Замысел от Бога-Слова. Я Бог-Слово и создаю мир вокруг себя. Я сейчас встану и выйду в окно. Я покончу с неудавшимся творением рук моих. Вы, Макаров, не верите в то, что я – Демиург и что вы творение рук моих? Каждому воздастся по вере. Для вас я такой же человек, как и все. Тем лучше, у полиции будут веские основания вас арестовать. "Зачем вы пришли сюда? С какими намерениями? Может быть, между вами вспыхнула ссора?" – "Какая ссора, господин комиссар? Никакой ссоры. А что полно воды на полу, так это хотели продезинфицировать… Я его выбросил в окно?! Смешно!" Согласен, убить Демиурга – смешно. Но когда вы скажете им, почему это смешно, это только усугубит их подозрения. Они тоже не поверят, что я – разочаровавшийся в себе Демиург. У вас один выход: убедить меня в том, что творение мое удалось, что мир, созданный мной, прекрасен и я не должен сводить с ним счеты. Докажите это. Совершите подвиг, достойный Геракла. Чающий движения воды да очистит сии Авгиевы конюшни. Половая тряпка под раковиной, веник и совок в прихожей за дверью. Все грязное белье вяжите в узел. Вымоете пол. Вперед, сыны отечества!
Макаров не шелохнулся. Он сделался как вырезанный из другой ситуации и наложенный на обстоятельства, к которым не имел никакого отношения.
– Столбняк играем? Котенька Васенька вас заждется. Поднимется – предупреждаю: сами впустите. Будете ей объяснять, что я оборотился в нырка.
"Вытирание ног" – специфический ритуал, своим возникновением обязанный непролазной грязи кругом. Этому немало аналогов, сообразно местным особенностям. Николай Иванович вспомнил Танжер, где проштрафившегося легионера заставляли зубной щеткой вычищать казарменный пол. Генеральная уборка есть генеральная порка.
…………………………………………………………..
…………………………………………………………..
– Не буду больше… Выбрасывайтесь. Вы этим кончите… или психиатрической клеткой.
– Думаете, посадят на цепь? Ладно уж. Еще впрямь посадят. Зубную щетку подчистую извели. Не забудьте мусор вынести. Бак во дворе. Смотрите, аккуратно. Да и крышку потом опустите. Иначе соседи вас вахмистру сдадут. А я обещаю, что об этом никто не узнает.
Когда Макаров входил сюда с чайником, можно ли было предположить, что он уйдет отсюда с мусором? Однако Берг смущен своим триумфом: телега впереди лошади. Творческий акт, который прокладывает дорогу своей идее, находится в непредсказуемых отношениях с конечным результатом. А у Берга все по плану. Эскиз должен предшествовать картине, а не наоборот. С другой стороны, предварительные наброски, в трудах над которыми проходят дни, не отправляются же они post factum в бак во дворе. Оглядываясь, видишь, что из усилий твоих ни одно не пропало. Только во главу угла легло отнюдь не то, чего ждал… хотя даже этого не скажешь со всей определенностью.
Интерпретатор-невидимка вдохновенно разыгрывает по знакомым нотам неведомый композитору опус – плод их совместного творчества. Где твой соавтор? Что он? Что за диковинная тень, переросшая того, кто ее отбрасывал? Такую тень не втянешь в себя, не скажешь ей: исполнитель, знай свое место.
Бергу ничего другого не оставалось, как забыть первопроект. Так одновременно со стуком в дверь сон задним числом переписывает свой сюжет. Если у земных царей законы имеют обратную силу, то неужели Царь Небесный наделен меньшей властью. А когда этот царь ты сам и нет у тебя других царей, кроме себя, зачем держаться за начальный замысел, как тонущий матрос – за неразорвавшуюся мину. Подсматривать в заранее написанные шпаргалки предоставь честной бедности, исполненной горделивым сознанием: совершается то, чего я желал. А если нет? А если честная бедность обернется суицидом, особенно когда проживает высоко и боится высоты? (Какая мука была выдержать это сидение на подоконнике! Возвыситься, чтобы пасть. Наоборот не бывает, пасть, чтобы возвыситься, не бывает – слышишь, червь христианский, пресмыкающийся у моих ног!) "Что свершается, того я и желал" – вот принцип свободы, с которой приходит бесстрашие. И тогда, катая свою музу по утренней лазури, ты больше не нуждаешься в незримом тросе домашних заготовок. Свобода это когда не читаешь по бумажке.
Сегодня последний день лета, среда.
(Открыт автобан между Бонном и Кельном, первый в Германии В Севилье и Мадриде неудачей закончилась попытка путча "Юнкерс-52" устанавливает новый рекорд: за три часа, сорок три минуты и двадцать девять секунд совершает перелет по маршруту Цюрих – Женева – Милан – Цюрих • В Бреславле состоялась демонстрация хроникальной кинофильмы "Битва при Танненберге" • Альфред Розенберг пишет в "Фёлькише Беобахтер": "Человек не равен человеку: одно и то же деяние оценивается в зависимости от того, кем свершено" • Даунинг-стрит поддержит принца Ибн-Дауда в его стремлении создать на Аравийском полуострове единое государство • Кобург готовится к бракосочетанию Густава-Адольфа, старшего сына наследного шведского принца, с Сибиллой, принцессой Заксен-Кобург-Готтской • Гамбург встречает немецких атлетов, завоевавших на олимпийских играх в Лос-Анжелесе пять золотых, двенадцать серебряных и семь бронзовых медалей • С Гельмута Брудергерца снято подозрение в людоедстве: обнаруженная в пищевых отходах берцовая кость насчитывает триста лет. На основании анонимного телефонного звонка полиция располагает новой ценной информацей.)