Вечером того же дня Василий написал заявление и попросился на сорок вторую буровую, где не хватало людей. Проявил, так сказать, сознательность. Потому как у Векавищева план выполнялся и ожидались премии, а на сорок второй ничего, кроме зеленой тоски и пьяных рож, не ожидалось. Ну разве что добрая фея махнет палочкой и что-нибудь переменит. На что надежды, само собой, не имелось.
* * *
История с трагической гибелью нефтяников, замерзших в вахтовой машине, надолго расколола управление. Большинство считало, что при имеющейся текучке кадров разбрасываться квалифицированными работниками не приходится и каким бы ни был моральный облик Виталия Казанца, а дело свое он знает и его буровая в передовиках. Другие - их было меньшинство, но среди них зато находился Векавищев, - полагали, что Казанец виноват в случившемся и то, что он до сих пор не понес наказания, это позор.
Дорошин, как всегда, пытался свести враждующие стороны, помирить их, помочь им, по крайней мере, найти общий язык. Но какое там! Буров с Векавищевым недаром столько лет были лучшими друзьями - рассорились не на шутку.
- Вы просто как эти, у Гоголя, - неудачно пытался шутить парторг.
Буров только пожимал плечами.
Конфликт усугублялся тем, что нехватка кадров не была начальственным мифом, выдуманным для того, чтобы стращать подчиненных. Людей, особенно толковых, действительно не хватало. И Бурову приходилось идти на крайние меры. В одно прекрасное утро, например, он огорошил Макара Степановича новой идеей:
- На сорок вторую буровую необходимо назначать нового бурового мастера. Я туда ездил - действительно, безобразие. Пьянство, все распустились. Работают отвратительно - еще куда ни шло, но ведь все спустя рукава делается. До несчастного случая рукой подать. Что тогда? Опять в мерзлую землю людей опускать, а потом иметь с Москвой приятные объяснения?
- Тебя объяснения с Москвой беспокоят? - спросил Дорошин.
- Меня все беспокоит! - взревел Буров. Он постучал карандашом по бумагам и заключил мертвяще-спокойным тоном: - В общем, я принял решение. На сорок вторую назначаю Елисеева. Как тебе такая кандидатура?
Дорошин отреагировал мгновенно:
- Векавищев тебя убьет!
- В очередь пусть встанет, - огрызнулся Буров. - Ты мне лучше скажи, а что делать-то? Сам знаю, что отрываю от него отличного помбура. С другой стороны, Елисееву пора расти.
- Это на сорок второй-то? - хмыкнул Дорошин. - Ты еще в трясину его посади. И погляди, как он там расти будет.
- Я в Елисеева верю, - заявил Буров.
- Это ты от безнадежности так говоришь, - вздохнул Дорошин, почти дословно повторяя сказанное когда-то Векавищевым. - Вот что, Саныч. Ты вообще собираешься мириться с Андреем? Или вы теперь до конца жизни лютые враги?
- Как я буду с ним мириться, если он со мной не разговаривает? - резко ответил Буров. - Изображает, будто меня на свете нет. А? Люди замерзли, а я, гад такой и враг народа, заступился за Казанца. Вместо того, чтобы этого Казанца, значит, примерно расстрелять. Ну да, у нас ведь только Андрей Иванович принципиальный, а Григорий Александрович Буров такой роскоши себе позволить не может, потому что начальник. Шире мыслит! Видит шире! Отвечает не только за свою собственную бригаду, но и за все управление! Эта светлая идея в голове товарища Векавищева, конечно, не умещается. Да и потом, не один же Казанец виноват в случившемся. Не он же один! Ладно, все. С Векавищевым у меня покончено. Я уж с ним и так и эдак, как с Натальей, боярской дочерью, а он морду воротит. Теперь только по имени-отчеству и только по делу.
Векавищев тоже тяжело переживал ситуацию. У него собственный слушатель имелся - Авдеев Илья Ильич. Ильич был человеком еще более терпеливым, чем Дорошин, но гораздо более ехидным. И ехидство это проявлялось не столько в словах, сколько в прищуре, в смешках и интонации. Впрочем, Векавищев привык. Успел отрастить толстую шкуру. Сейчас, впрочем, Андрея Ивановича беспокоили не столько сложности и тонкости его отношений со старым другом и начальником, сколько некие весьма подозрительные действия этого самого начальника. Идя от вышки к вагончику, Векавищев наседал на Авдеева:
- Вот скажи, Ильич, нет, ты мне скажи: по-твоему как, Буров во всем этом конфликте прав?
- Кто начальник, тот и прав, - ответил умудренный жизнью Авдеев.
- Это ты меня подразнить хочешь, - догадался Векавищев. - Ну, ничего у тебя не получилось. Запиши где-нибудь. А по правде мне скажи - как считаешь?
- Я считаю, решение принято и спорить с ним бесполезно. Казанец остается.
- Ты на их стороне, что ли? - вскипел Векавищев.
- Я на стороне здравого смысла, - отозвался Авдеев.
Векавищев помолчал и спросил о другом:
- А как думаешь, зачем Буров вызвал Елисеева в управление?
- Да понятия не имею!
- Ох, сердцем чую: новую провокацию готовит! - воскликнул Векавищев. - Он нарочно способы изыскивает побольнее меня уязвить. Нарочно, учти. Возможностей у него как у начальника много, вот и глумится.
- Пора вам выпить мировую, - не выдержал Авдеев. - Утомили вы всех своей враждой.
- Предлагаешь мне идти против моих принципов? - прищурился Векавищев зло. - Не ожидал от тебя, Ильич!
- Господь с тобой, Андрей, какие принципы! - начал Авдеев. - Но все-таки…
- Никаких "но"! - рявкнул Векавищев.
На счастье, возле вагончика остановилась машина, и тягостный разговор оборвался. Из машины вышел Елисеев. Он был, как всегда, опрятен, подтянут и невозмутим, но опытный глаз Векавищева различил какую-то непривычную растерянность на лице помбура. Сердце у него дрогнуло. Сердце-вещун. Не обмануло - провокация со стороны начальника глядела на него из виноватых глаз Георгия.
- Что случилось? - властно спросил Векавищев. - Говори, Георгий. Ну?!
- Андрей Иванович, - промолвил Елисеев, - тут такое дело… Меня назначили буровым мастером на сорок вторую.
Он опустил голову.
Векавищев взревел:
- Убью!
Бесстрашный Елисеев вздрогнул. Илья Ильич вздохнул:
- Это он не тебе, Георгий.
Векавищев резко повернулся и почти побежал в сторону буровой вышки. На полпути он остановился и закричал срывающимся голосом:
- Вот что, Георгий! Увидишь Бурова - передай ему мои слова. Только дословно! Мол, знать его не хочу и чтоб ноги его здесь не было!
Елисеев выглядел несчастным. Назначению он был, конечно, рад: теперь можно будет развернуться как следует, да и сорок вторая - интересная задача, там много нерешенных проблем, по словам Бурова. В общем, очередной вызов человеческим и профессиональным качествам Елисеева. Не ответить на этот вызов он не мог. А со стороны это смотрится так, будто Елисеев - неблагодарная скотина по отношению к Векавищеву, своему наставнику, который принял его как родного.
Авдеев хорошо понимал все, что творится в душе у молодого человека. Проговорил негромко:
- Не обращай внимания, Гоша. Андрей теперь злой как собака на всех. Сначала Васька Болото ушел от него без объяснения причин. Тоже на сорок вторую, кстати. Встретитесь там, все знакомое лицо - легче тебе будет. Васька мужик сволочной в смысле подраться, но в нем еще много неизведанных глубин. Сам по себе он не гнилой человек и работник каких мало, вот тебе и опора. Мда… А Андрей… Перемелется.
- Думаешь? - негромко, с болью переспросил Елисеев.
- Уверен, - не задумываясь ответил Илья Ильич. И пожал ему руку: - Поздравляю, Георгий. Так держать.