* * *
Вся наша жизнь - это цепь случайностей, у каждого своя. Судьбу определяют мелочи, на которые мы не обращаем внимания. Лишь оглянувшись назад, понимаешь, как зыбко, как случайно, как непоследовательно течение нашей жизни. И люди, встреченные нами, и события, с нами произошедшие, предопределены деталями, которые невозможно предусмотреть.
Я готовился поступать в другой вуз, а не в тот, в котором, в конце концов, оказался и где познакомился с Вадимом и Сергеем. Но на первый вступительный экзамен я опоздал. Опоздал по банальной причине - проспал. Будильник, подаренный мне первой девушкой, ночью неожиданно остановился, и, проснувшись, я обнаружил, что до экзамена остается всего полчаса. Родители рано утром уехали, и разбудить меня было некому.
Я приехал в институт, когда экзамен уже шел около часа. И хотя меня впустили в аудиторию и разрешили написать экзамен, я понимал, что сдам неудачно. Так и оказалось - мне поставили "двойку". С неделю я приходил в себя, а потом подал документы в другой вуз. К вступительным экзаменам я почти не готовился, но случилось чудо - я набрал максимальное количество баллов, и меня зачислили. Парадокс: я в течение года целенаправленно готовился к поступлению в один вуз, а попал в другой, который и увидел-то в первый раз, когда подавал документы.
Часы, по вине которых я проспал экзамен, подводили меня потом еще не раз. Я заметил за ними эту странную особенность - периодически останавливаться посреди ночи. Невозможно было предугадать, когда они остановятся в следующий раз. Из-за этого я несколько раз опаздывал на утренние пары в институте. Но я упорно продолжал пользоваться этими часами. Словно видя в них ненавязчивого поводыря, погремушку рока. Словно желая испытывать свою судьбу вновь и вновь.
* * *
Эту историю я рассказал Ане, когда мы сидели в летнем кафе недалеко от метро "Октябрьская". Дул легкий ветерок - такой желанный; мы кушали тающее мороженое. В ногах после пинг-понга ощущалась приятная усталость.
- Интересно, - сказала она. - Значит, так было нужно - чтобы ты поступил именно в этот институт.
- Ты говорила о выборе. О том, что человек должен делать выбор сам. Иногда, как видишь, собственного выбора недостаточно.
Аня провела ложечкой по дну креманки, собирая остатки мороженого.
- Собственного выбора достаточно, если твое желание достаточно сильно. У Блока есть замечательный афоризм. "Всё, что человек хочет - непременно сбудется. А если не сбудется, то и желания не было. А если сбудется не то, то разочарование только кажущееся - сбылось именно то". Ты жалеешь о том, что все получилось именно так?
- Нет. Не жалею. Ни капли.
- Вот видишь. Хотя если бы это случилось со мной, я этим будильником больше никогда бы не пользовалась. Ты фаталист?
Я пожал плечами.
- Одна моя подруга любила повторять - "У каждого своя судьба". Она серьезно увлекалась хиромантией. Может, это как-то на меня повлияло. - Я помолчал. - Мой знакомый Вадим настойчиво советовал мне разбить эти часы. Сам он не верит ни в Бога, ни в судьбу. Ни во что.
- А я бы так не смогла - ни во что не верить. Мне нужно верить, обязательно во что-то или в кого-то верить.
Вокруг нас было тихо. Близился вечерний час, а кафе по большей части пустовало; официантки протирали и так чистые столы. По проспекту проносились машины - но тоже как-то спокойно, без обычной спешки. Наверное, всеобщее затишье было вызвано душным и вялым воздухом, нагоняющим апатию. Дождь, который должен был пойти давным-давно, до сих пор не начался. Казалось, что и само небо утомилось от долгого ожидания. Словно тот, по чьему велению обычно шел или не шел дождь, негромко говорил небу - "подожди, не торопись, еще не время".
Аня начала копаться в сумочке - искала влажные салфетки. Она выложила на стол очечник, кошелек, косметичку, книгу в светло-зеленом переплете. Найдя салфетки, Аня протянула одну из них мне. Я вытер руки.
Она посмотрела на небо. Потом на меня.
- Мне кажется, этот дождь никогда не пойдет, - сказала Аня. - Или там наверху ждут, когда я уеду?
Она уезжала этой ночью. Я только сейчас подумал об этом. Время пролетело не то чтобы быстро - просто как-то тихо проползло рядом. Словно стараясь нам с Аней не мешать. А я потерял ему счет: казалось, что я с Аней гуляю не третий день, а десятый или вовсе - сотый. Она приехала в Москву давным-давно. И кино мы с ней посмотрели тоже - давным-давно. Давным-давно я ее поцеловал…
Мне хотелось, чтобы что-то осталось. Чтобы мы остались. Где-то.
- Ты любишь фонтаны? - спросил я.
- Да.
- Я покажу тебе один из них.
- Хорошо.
Я сказал:
- Это не дождь. Но тоже очень красиво.
* * *
Лучше всего идти от Старого Арбата через Смоленскую площадь. По левой стороне улицы мимо гостиницы "Золотое кольцо" выйти к Ростовской набережной. Справа по ходу будет блестеть Москва-река, зигзагом изогнутая в окружении стремительных машин, людей, домов. Нужно направиться вдоль всегда зеленого в цветах садика и домика в пражском стиле, обогнуть слева строящееся здание в лесах, пройти мимо турецкого посольства и, завернув вправо, выйти к арке моста. Это пешеходный мост Богдана Хмельницкого, откуда открывается вид на площадь Европы с фонтаном причудливой формы.
Мы стояли с Аней на мосту, облокотившись на поручни, смотря вдаль - туда, где виднелась излучина Москвы-реки, Бородинский мост, здание правительства. Здесь, на высоте, было чуть прохладней, но и чуть свежей. Аня надела курточку.
- Ты прав, здесь красиво, - сказала она после некоторого молчания. - Почти как на Воробьевых горах. У нас таких мостов нет. И смотровая площадка фактически одна - на Исаакиевском соборе.
- Зато у вас можно гулять по крышам. Оттуда тоже открывается прекрасный вид на город.
- Да, этого у нас не отнять…
Ветер задул сильнее, Аня на миг попридержала волосы. А небо отливало разными оттенками серого цвета. Ни за что нельзя было подумать, что у серого цвета может быть столько оттенков.
- И все-таки Москва для меня пока чужая, - сказала она. - Красивая, но чужая.
- Хочется обратно в Питер?
- Не знаю. Кажется, да. Но…
Она недоговорила. Ее руки лежали на поручне, как на парте. Она иногда любила сложить так руки. В ней было что-то от школьницы.
- Что ты делаешь, когда тебе грустно? - спросила Аня.
- То же, что и сейчас. Стою в своей комнате, у окна.
- Просто стоишь?
- Да. Стою и смотрю в окно. Долго-долго. Это как-то успокаивает. У меня замечательный вид из окна. Не хуже, чем здесь или на Воробьевых горах.
- Покажешь в следующий раз?
- Хорошо. Обязательно покажу.
Аня посмотрела на свои руки, тронула колечко на безымянном пальце.
- Тебе сейчас грустно? - спросил я.
- Не знаю. Я сама не знаю.
И она посмотрела на меня. Она действительно не знала.
- Знаешь, недавно я где-то прочитала: "Одиночество - это когда те, кого ты любишь, счастливы без тебя…". Как точно сказано.
Небо становилось сумрачней, фонтан на площади Европы блистал разноцветными огнями. А я стоял рядом с Аней, не зная, о чем она думает на самом деле. Я же думал о том, что совсем скоро она уедет.
- Мне никогда не бывает скучно. Я умею себя занять. А вот одиночество я порой испытываю… - Она смотрела на воду. - В такие моменты хочется повернуть время вспять. Вспоминаешь своих бывших парней, и появляется малодушное желание позвонить, пожаловаться, выплакаться. Хочется приткнуться к чьему-то плечу.
Аня не глядела на меня, все трогая свое колечко.
- Что-то я говорю какую-то ерунду.
Она опять дрожала. Совсем незаметно, пытаясь эту дрожь унять. А может, вчера она дрожала не от холода? Здесь в Москве Аня казалась более беззащитной, чем в Питере.
Я повернул ее и осторожно прижал к себе. Потом приблизил лицо и поцеловал ее, как вчера, - осторожно, в мягкие губы. Мне все хотелось делать осторожно.
На поручень упала капля. Затем еще одна. Тут же - капнуло на запястье. А потом закапало все чаще и чаще. Все сильнее и сильнее.
- Вот и дождь… - тихо сказала Аня.
Я стоял, прижав ее к себе, она стояла, прижавшись ко мне. На нас капал дождь - словно целовал нас обоих. Частыми, порывистыми поцелуями.
Аня отстранилась, взглянула мне в лицо:
- Наверное, мне пора.
Я вытер ее щеку от капель, потом другую. Но дождь все не переставал делать наши лица мокрыми. Как-то все внезапно изменилось. И я еще не знал, как к этому относиться.
В метро было много людей, дождь гнал их с улицы под землю. На эскалаторе с влажными, опущенными вниз зонтами пассажиры были похожи на воинов, держащих в руках стяги поверженного противника. И даже воздух здесь в подземке как-то сразу отсырел. Мы стояли с Аней на эскалаторе вплотную друг к другу, не говоря ни слова. С наших волос чуть капало, стекало за шею, под воротник. И мысли - куда-то утекали.
Нам опять нужно было ехать в разные стороны. Так почему-то всегда получалось. Мы всегда прощались на платформе, а не в вагоне.
Когда мы сошли с эскалатора, Аня повернулась ко мне и сказала:
- Чуть не забыла.
Она открыла сумочку и, покопавшись, протянула мне несколько сложенных листов.
- Мои стихи. Потом почитаешь.
- Хорошо.
На платформе тоже было много народу, а я не видел никого. Аня стояла и глядела мне в глаза. Подошел ее поезд.
- Спасибо тебе за эти дни. Увидимся, - сказала она.
- Увидимся, Анюта.