- А сейчас ты пишешь? - спросил я.
- Сейчас уже пишу. - Она заправила прядь за ухо. - Правда, почти никому не показываю. В прошлом году дала почитать преподавательнице русского языка в институте. Я к ней как-то сразу почувствовала доверие. Она прочитала и дала положительную оценку. Сказала, что мне нужно попробовать напечататься.
- А ты хочешь напечататься?
- Может быть. Когда-нибудь. Не знаю.
И она посмотрела на меня, словно ища поддержки.
- Ты обязательно напечатаешься, Анют, - сказал я.
* * *
Аня хотела побывать на Чистых Прудах, поэтому, пообедав, мы поехали туда. Но выйдя из метро, мы обнаружили, что бульвар перекрыт - как для автомобилей, так и для прохожих. Купив мороженое, я и Аня некоторое время постояли у памятника Грибоедову, наблюдая за тем, как машины, недовольно гудя, объезжают запрещенное для въезда место. Чистопрудный бульвар за спинами милиционеров был непривычно пуст и одинок. Зеленые деревья на аллее виновато сутулились.
Мы двинулись по Бульварному кольцу в сторону Сретенских ворот. Куда идти, так и не решили. Я спросил Аню, куда бы она хотела пойти. Она улыбнулась и сказала: "Пойдем, куда глаза глядят".
Близился вечер, ветер усилился. Небесный пастух все нагонял и нагонял вверху облака, словно ставя себе целью согнать над Москвой все облака мира. Я посмотрел на Аню - она застегивала свою курточку.
* * *
Я до сих пор не понимаю, как мы наткнулись на этот двор. Старый, глухой, заброшенный двор, который невозможно себе представить в центре Москвы. Кажется, мы тогда свернули на Рождественку, потом еще куда-то. Но сколько раз я потом был в тех местах - найти этот двор снова не смог.
Иногда мне кажется, что он нам обоим приснился.
Сначала мы вошли в переулок. Серый переулок с потрескавшимся асфальтом и невысокими домами. Дома казались неживыми, не обжитыми - окна были похожи на темные очки старого больного человека, которому осталось жить совсем немного. Мимо нас проехал автомобиль, со двора за угол переулка прошел человек. И всё.
- Как в Питере. С шумной магистрали - в тихий уголок. У вас так тоже бывает? - спросила Аня.
- Получается, бывает. Честно говоря, в этом месте я в первый раз.
Мы шли по переулку, прислушиваясь к окружающим звукам. Где-то скрипнула дверь, послышался короткий перестук - словно ударяли железным прутом по батарее. Потом все стихло. Не было слышно даже обычного шума автомобилей.
Дойдя до середины переулка, мы остановились. Казалось, мы попали в город призраков. Порывистый ветер, гоняющий обрывки газет по земле, это впечатление усиливал.
Справа я увидел небольшую арку с железными воротами в глубине. Ворота были приоткрыты, словно приглашая войти. В просвете виднелся торец кирпичного дома. Я посмотрел на Аню - она смотрела туда же.
- Давай зайдем, - и подумала она о том же самом.
Мы вошли в арку, я толкнул ворота: они открылись с глухим скрипом. Мы очутились во дворе, с трех сторон окруженном стенами домов.
- Точно, как в Питере… - тихо сказала Аня.
Здесь было сыро и прохладно. Напротив нас оказался трехэтажный дом из красного кирпича с разбитыми окнами. С крыши к земле вдоль стены тянулся ржаво-серебристый водосток, весь во вмятинах и трещинах, - он был похож на длинную кишку. Рядом с "кишкой" стояла пара гаражей, давно заброшенных. Справа от нас расположились мусорные контейнеры. Перед ними лежала большая грязная куча - из битых кирпичей, бутылок, щебня, деревянных ящиков. Слева от арки, у стены серо-желтого дома на железном пузе без колес лежал старый покореженный автомобиль без внутренностей. Еще один такой же автомобиль виднелся за контейнерами - дальше находилась ограда. Под ногами валялся разный мусор, на отсыревшей земле оставались следы. Недоразумением в этой городской клоаке случайного происхождения было присутствие цветущей липы. Она сиротливо прислонилась к гаражам. И дома, и машины, и гаражи, и даже мусорные контейнеры были исписаны граффити.
- Ничего себе местечко, - сказала Аня.
Она прошла дальше, подозвала меня. Кто-то протянул здесь веревку с табличкой, отпечатанной на листе альбомного формата, - "Стоп! Опасная зона. Провалы". Дальше, за веревкой, на земле располагалась огромная лужа. Непонятно было, как она образовалась - дождей до этого не было пару недель точно.
- Если пойдем - провалимся. Интересно, куда?
Аня тронула табличку, та покачнулась.
- Может, в Питер? - предположил я.
- Ага. Раз - и я дома.
Мы прошли вдоль веревки - та была привязана к железному штырю, выступающему из стены. Аня показала на один из гаражей. Я пригляделся и только сейчас заметил надпись граффити. Большими цветными буквами там было выведено - "Зачем?". Вместо буквы "ч" в слове была поставлена цифра "4".
- Что это значит? - спросила Аня.
- Кажется, мода такая. Писать везде это "Зачем?"
- Зачем?
Я пожал плечами:
- Чтобы такие, как ты, спрашивали - "Зачем?"
Мы подошли к мусорным контейнерам. На одном из них был нарисован какой-то иероглиф. Аня обошла контейнеры и приблизилась к ограде. Затем показала мне на окно близстоящего дома. Края этого окна были закопчены, а на форточке висела обгоревшая простыня. Несмотря на ветер, простыня висела вяло и безжизненно.
Я подошел к Ане. Она стояла у ограды, глядя сквозь нее. За оградой был спуск в похожий двор. Он находился уровнем ниже - ниже находились и дома. Были видны их серые крыши, чем-то похожие на шкуры облезлых котов, их бледные, полные грязных разводов, стены. Во всем этом ощущалась какая-то печальная неподвижность, мертвая обреченность. Если бы не живое небо, не облака, можно было бы подумать, что мы оказались внутри картины современного художника, мучимого апокалиптическими образами.
Мы стояли молча, а потом она посмотрела вниз, шепнула мне:
- Кроссовки запачкала. Жаль.
Шепот был ни к чему - мы и так были одни. На миг показалось - одни во всем городе. Она стояла совсем близко. Я щекой касался ее волос. Как-то неожиданно мы оказались так близко.
Я взял ее за руку, она опустила голову. Потом подняла. Ее глаза как будто о чем-то спрашивали. Я не знал, что ответить - и поцеловал ее в мягкие губы. В первый раз.
Я почувствовал, что она дрожит.
- Ты замерзла? - спросил я.
- Да.
- Пойдем в метро?
- Да.
Я, продолжая держать ее за руку, повел к арке с воротами.
Мы шли по привычке - молча. Но теперь за этим молчанием скрывалось что-то еще. Что-то новое.
Когда мы уже были у метро, она сказала:
- Ночью, наверно, будет дождь. Смотри, какое небо…
Небо и вправду было сумрачным - облака, как в грустной сказке, обернулись тучами; а сами тучи были похожи на чернильные кляксы.