В кухне беззаветно горела подвешенная к люстре забытая лампочка. За стеклами кидался ветер, шебуршась в темных сосновых макушках. Тонко свистел сквознячок в углу подоконника. Вива прижимала к себе Ингу, и слушала.
- Это же, это ужас какой-то и кошмар, - сердито закончила та свои размышления, - и кто я теперь?
- Ты, детка, растешь. Сейчас ты девочка и женщина одновременно. Сереже твоему женщина не нужна, он еще совсем мальчишка.
- Ну да! Мальчишка. Да у него их, этих женщин…
- Неважно. Это все биология, а нужно, чтоб выросло сердце и голова. Он влюблен в Ингу-девочку, понимаешь? И она, ты, то есть, моя девочка, влюблена в мальчика Сережу. А вот Петр… Ему нужна женщина, она в тебе есть, спит, и ее он хотел разбудить. И у него получалось. Потому я решилась взять с тебя обещание. Тебе туда рано, Инга. Он может тебя покалечить.
- Он? - девочка засмеялась, - ты что! Он нет, он берег меня. Как ты. Именно потому что он взрослый. Знает как.
- И сберег? Я не все у тебя спрашиваю, я просто вижу, когда уехал, ты посветлела, моя золотая рыбка. Спроси себя, как ты умеешь, честно. Он тебя сберег? Сумел?
- Сапог меня сберег, - пробормотала Инга себе под нос и фыркнула получившемуся стишку. И вдруг вспомнила, как замер Серега Горчик, когда ему сказала - не надо. Замер, не стал ее трогать.
Повернула к Виве требовательно-растерянное лицо.
- Но все равно. Даже если так, это ведь неправильно, ба. Должен быть один.
- Наверное. А ты уверена, что этот один - Петр или Сережа? Смотри, один из них стар для тебя и наверняка женат. Второй - ходит по краю. А ты только начинаешь жить. Может быть, главная твоя любовь впереди?
- А сейчас мне что делать?
Вива пожала плечами, улыбаясь.
- Спросила. У женщины, что всю жизнь прожила сама, считай. Какой из меня советчик, детка.
- Самый лучший, ба. Я других не хочу.
- Тогда просто живи. Каменев твой далеко. А Сережа, ты сама говоришь, собирается уехать. И что тебе - лечь и стонать? А кто собрался на кафедру фармако… как ее?
- Фармакогнозии.
- Вот. Мы не знаем, для чего мы родились, Инга, пока не помрем. Может быть, твое главное впереди. Вот и живи, иди к нему. Это мой совет. А слушать его, решай сама. Я тебя всегда поддержу, ты знаешь.
Инга молча привалилась к плечу собеседницы. Поразительная у нее бабушка Вива. Сперва рассказывает, как сделать правильно. Потом разрешает наделать глупостей. А потом утешает и вытирает ей нос, и вместе они распутывают.
- Это ты мое золото, ба.
- Если так, - осторожно сказала Вива, вставая, - может, сегодня мы не станем клеить эти дурацкие окна? Уже совсем вечер. Я лягу и почитаю. Под одеялом. Даже двумя.
Инга заулыбалась. Ответила вслед:
- Но завтра, точно. Поклеим.
20
За полуоткрытой узкой дверочкой огонь бился жарко и радостно, будто он - фейерверк на празднике.
Вива удобнее уселась на низкой деревянной скамейке и, поправляя наверченное на вымытых волосах полотенце, улыбнулась, наслаждаясь теплом на лице. В ответ на улыбку в печке треснуло, разламываясь, огненное прозрачное поленце, рассыпалось искрами, выкидывая их на блестящий лист жести, прибитый к полу. Женщина протянула к огню руки, и свет облизал красным тонкие пальцы.
- Ты ноги-то не суй близко, - сказал за спиной Саныч, и Вива повернулась, поднимая лицо.
- Посиди со мной, Саша.
Саныч, придвинув старое ведро без ручки, перевернул и торжественно сел, положив руки на колени. Стал смотреть в печку, как Вива.
А она теперь смотрела то на огонь, то на серьезное мужское лицо, улыбалась.
- Видишь, дерево становится совсем прозрачным? Прямо хочется взять в руки.
- Угу. И без рук останешься, - он присмотрелся, удивляясь, - и, правда, прозрачное. Я, Вика, первый раз просто так сижу, чтоб смотреть. С тобой вот.
- Не нравится?
Он проскрежетал ведром, придвигаясь ближе. Кашлянул, обнимая женщину за плечи. И не отвечая на рассеянный вопрос, сказал другое:
- Та не волнуйся ты. Ну не, я понимаю. Но отпустила ж. И девка она самостоятельная. Хочешь, позвоню Димке, пусть там сходит…
- Куда сходит, Саша? Побежит их искать, ночью?
Саныч не нашелся, что ответить и пожал плечами. Потом все же предположил, раздумывая:
- В понедельник разве. Позвонит директору, там директором Василь Петрович, мы с ним на Мадагаскаре два рейса были, ну давно уже. Узнает, пришел пацан, чи нет.
- Не надо в понедельник. Она завтра к вечеру уже вернется. Обещала.
- Отпустила, терпи теперь, - наставительно сказал Саныч.
И вместе они вздрогнули, когда в печке треснуло еще одно тонкое прозрачное поленце.
Над лесной долинкой, прячущей в себе дома, домики и домищи поселка, стояла мягкая, с тихим ветром ночь. Высокие зимние звезды затенялись плотными облаками и снова ярчали. В бледном свете, отдыхая от летних машин, ползли серые пустые дороги, выбирались извилисто к верхней трассе. А та, лежа почти прямо, широко, как кинутая с размаху лента, уходила от гор, покрытых лесом, к холмистым грядам курганов. И дальше, к редко насыпанным огням города, что жил на самом краю полуострова, открывая себя с трех сторон - морю и со всех сторон - ветрам.
В старом центре, где склоны горы Митридат опоясывают улочки, собранные из невысоких домов, в одном из переулков, соединяющих два соседних уровня, стоял двухэтажный дом с черными окнами. Он один в переулке был без двора - казенный, с подъездом под раздолбанным козырьком, и рядом на желтой стенке, если присмотреться днем, пятно от сорванной таблички.
Сейчас, ночью, стенки еле виднелись, чернела крыша, мрачным прямоугольником проваливался внутрь дома единственный подъезд. А на втором этаже горело окно - неясным красноватым светом. И отблеск его освещал второе, совсем чуть-чуть. Тут ярился ветер, совсем не такой, как в укрытой горами долине. Взвывал, стремительно набрасываясь на деревья и те, спасаясь, беспорядочно махали голыми ветками. Тени чертили красный прямоугольник, будто хотели стереть свет, сравняв его с мутным общим фоном. И в какую-то минуту могло показаться - им это удалось. Окно, что еле светилось, погасло. Но второе не сдавалось, горело, в такт ветру чуть изменяя свет, от яркого, когда воет, до тусклого, в моменты короткой тишины.
Горчик, плотно закрыв двери, вернулся, сел. Нащупал за спиной одеяло и, держа за край, укрыл им Ингины плечи, привалился к ней, натягивая другой край на свое плечо.
- Не холодно?
- Хорошо. Смотри, видишь, дерево - прозрачное!
- Да.
Огонь треснул, плюнул из чугунной, точно такой, как у печки Саныча, дверцы, крупную искру. И Горчик, высунув руку, схватил ботинок, припечатал огонек подошвой. Инга засмеялась.
- Ботинок-убийца. Ужастик снять. Ходит сам и топчет, что хочет.
- Огромный, - согласился мальчик, - и растет. Как ударит, так и подрастает.
- О-о-о, - хором сказали, увидев одну и ту же картинку - огромной подошвы над половиной мира, и рассмеялись, прижимаясь плечами.
Он еще смеялся, а Инга замолчала, черные глаза отражали прыгающее в печке пламя.
- Тебе обязательно уезжать?
Повернулась, скашивая глаза, чтоб увидеть профиль мальчика, но отодвигаться не стала. Горчик тоже повернулся к ней и тоже чуть скосил глаза, чтоб смотреть и не отодвигаться.
- Ты ж знаешь. У меня отсрочка, пока учусь, то ладно. Но если Ром ищет, мне лучше сейчас свалить, пока берут в команду. Оно ж не всегда так. Повезло просто.
- Вот уж повезло… Сам сказал - на жестяном корыте три месяца болтаться.
- Ну, да. А может, потом в кругосветку пойду. Тут парусник есть, большой, через год ходит. В Африку там.
- Дурак ты, Сережа Горчик. Там виза нужна, паспорт моряка, Саныч говорил, а у тебя приводы. Тебе разве дадут?
Мальчик молчал, чуть отвернув лицо к пламени. Инга заговорила быстро, выпрастывая руку и откидывая со скул волосы:
- Господи. Ну что ж ты, и правда, такой дурак! Всю жизнь себе ломаешь, с самого вот начала. Молчи! И меня втянул, я ж переживаю, боюсь за тебя. Приехала вот. А ты даже сказать не хочешь, что у вас там с Ромом за дела.
- Не надо тебе. Меньше будешь знать, меньше скажешь. Если что.
- Если что - что? Если в ментовку меня вызовут, да? Вот уж нашла себе друга Михайлова! Другой бы, если любит, то сумел. Поменять все.
Профиль мальчика разгорался и тускнел. Дернулось жесткое плечо рядом с ее плечом.
- Откуда знаешь?
- Что?
Как всегда, когда нужно было сказать важное, самое важное, голос Сереги замедлился, становясь немного сонным.
- Что… люблю…
- А нет что ли?
Он так же медленно снова повернул к ней лицо. Раскрылись четко очерченные губы.
- Да.
И сомкнулись. Блестящие глаза смотрели прямо в темные Ингины зрачки. Она ждала, мучаясь. Сейчас он спросит, а ты? И она ответит. Но Горчик прикрыл глаза и снова отвернулся, не спрашивая.