Баскаков, когда ухаживал за Леной, старался быть галантным, водил в рестораны и театры, возил в Горный Алтай на всякие "Серебряные Родники" и "Бирюзовые Катуни". Потом, правда, выяснялось два обстоятельства. Первое: он не умеет отдыхать и единственное, что может, - нестись на машине в Горный Алтай. Лена мечтала пожить под соснами на берегу Катуни, на базе с душем, а он тащил её в самую голо-каменистую даль или загонял в комары на север Телецкого озера, куда пробирался в окружную по Улаганскому тракту. Уланское плато почти отвесно обрывалось над долиной Чулышмана, лежащего внизу тёмно-зелёной лентой. К нему по крутейшему склону вёл грунтовый серпантин, похожий на белёсую многоугольную молнию. Баскаков сажал Лену за руль и заставлял позировать у исстрелянной из карабина таблички "Будьте предельно осторожны. Начинается горный перевал Кату-Ярык. Протяжённость 3,5 км".
А во-вторых, Баскаков менялся с такой скоростью, что Лена еле успевала к нему приспосабливаться. И настолько продолжал при ней выковываться, что она то восторгалась им, то чувствовала себя надуренной.
"И ведь знает, что нельзя меня вводить в это состояние, что мне трудно, я же… у батюшки спрашивала… И ста… и стараюсь, но срываюсь". Она то успокаивалась, то её снова окатывало: "Ну как же он мог после всего, после исповеди, перед Причастием?"
По тому, как её все обгоняли, Лена понимала, что перебарщивает с осторожностью. Асфальт был тёмный, и она потихоньку осмелела и тоже обогнала грузовичок. Её мощно оплыла чёрная леворукая "камрюха", и ей представился её водитель: лет сорока самоуверенный мужичок, умеренно деловой, умеренно народный, умеренно лиходеистый. Умеренные матерки и холёные щёки. Она даже в соревнование вступила с ним, чуть поддала и, почувствовав уверенность, с налёту обошла девчонку на красном "фунтике".
"Камрюху" уже не было видно, как вдруг левый поворот, в который входила Лена, оказался круче, чем выглядел издали. Что она разогналась, выяснилось, когда увидела снежную кашку вдоль загибающейся обочины. Всем телом Лена почувствовала хрупкость полёта по заледенелой дороге и что одно движение рулём - конец. Слитая с машиной, она вынужденно повторила изгиб, и тут её нечеловечески-размашистым рывком бросило на встречку, и также размашисто вернуло обратно. Ей показалась, что она было поймала машину, но её снова неистово рвануло. Это был второй вылет и второй возврат. Пронзённую ужасом её кидало, как камень на верёвке. И уже резче, сильней подножка, и на четвёртом рывке её совсем заломило к дороге и понесло на левую обочину. Там было расширение дороги, площадка, у которой стояла под углом автобусная остановка без крыши, с приваленным гофрированным железом - её, видимо, ремонтировали. Лена вскользячку пропахала передком вдоль железа, снесла боковую стойку остановки и завалилась на бок на снежном пятачке, куда дорожники грейдером сгребали снег. Будто специально пятачок был завален снегом и имел свой подъём, гнездом выступая над откосом. Машина завалилась неестественно мягко и теперь лежала на правом боку. Лена оказалась внизу. Продолжал работать мотор и играла музыка. Трясущейся рукой Лена не сразу нашарила и повернула ключ. Сверху открылась дверь:
- Живые?
- Живые, живые… - ответила Лена и протянула руку.
Напротив остановки стояла кафешка, из которой и выбежал пожилой мужичок. Лена выбралась. Машина лежала на крепком комковатом снегу. Передок был разбит: бампер разлетелся на куски, валялись обломки решётки и номер. Зашла сбоку: точно, смято крыло, и точно, передняя дверь. Задняя непонятно.
Мгновенно остановился чёрный "прадик". Вышли отец с сыном, какие-то стремительно отзывчивые. Парень тут же подобрал номер: "На, убери! Так. Рамка! Давай собирай бампер! - крикнул он чуть ли не весело. - Спаяется! Всё собирай только! Туманка вот. Она денег стоит. Батя, строп давай. Да это место такое… Здесь сколько побились, знак-то стоит поворот, а чо толку, туда надо "сорок" ставить".
"Так, куда цепляем…" Зацепили Лениного "тэриоса", но "прад" забуксовал. "Да бесполезно. Надо "камаза" гружёного". Навстречу ехал ярко-рыжий дорожный "камаз" с ножом и посыпалкой. Лена бросилась, замахала рукой. "Камаз" остановился, вылез мужичок, буркнул: "Так-то сообщить надо, это ж дэтэпэ", - мощно и проворно попятил огромный "камаз", зацепил стропу. "Прадовский" парень по-флотски сруководил выбором слабины: "Набей!" - и махнул. "Камаз" мгновенно поставил "тэрика", игрушечно подпрыгнувшего. Лена для порядка крикнула: "Что-то должна?" - а мужик только отмахнулся и уехал.
Лена осмотрела потери: вдавленное крыло, вдавленная передняя дверь, вторая дверь помята, но несильно.
- Ну, заводи, - сказал парень.
Мятая возле петли дверь не открывалась до конца, Лена протиснулась и повернула ключ - машина завелась.
- От-т японец! - восторженно крикнул парень. - Ну чо, помощь не нужна больше?
- Всё! Спасибо вам!
Лена села в "тэрик", переехала на другую сторону дороги, остановилась и позвонила Игорю. Телефон был выключен. Набрала Подчасову, сказала, что машину разбила. "Ну да, доеду потихонечку", и едва собралась отдышаться и успокоиться, как увидела медленно едущий милицейский "уазик". "Сообщил кто-то. Надо было дёргать сразу. Курятина!"
Вышли двое.
- Ну что у вас? Почему не сообщили? У вас дэтэпэ.
- Да какое дэтэпэ?
- Как какое? Вы уехали с места дэтэпэ. А это что? - ткнул гаишник на капот - на его обрезе зеленела краской вмятина от стойки. - Тем более камера вон, - он указал на кафешку, и Лена не знала, на пушку берёт или по правде камера. - И след вот… - Он кивнул на след "тэрика", пересекающий дорогу от остановки.
Пошли к остановке. Асфальт был покрыт тонкой и чёрной, как лак, мелкопупырчатой плёнкой. Лена поскользнулась, но удержалась и прочертила стальным каблучком полосу. Белую с крошкой.
- Да вот… - подняв осколок бампера, полуукорительно-полупрезрительно хмыкнул милиционер. - Повезло ещё… - И покачал головой. - Пойдёмте в машину.
Сели в "уазик", показавшийся допотопным, прямым каким-то, тракторно-железным, пахучим. Лена оказалась спереди на пассажирском сиденье.
- Документы.
Посмотрели, положили на панель.
- Ну что? Права забираем…
- А как же?..
- Суд будет решать. Вы с места дэтэпэ скрылись.
- Ребят, ну… ладно вам. Может… Ну вы видите, - её трясло. - Честно, я с мужем разругалась. Муж мой Баскаков… писатель. Слышали, наверно.
Они переглянулись неопределённо.
- Погодите, я сейчас вернусь. - Лена сбегала за книжкой, которые у них на такой случай всегда лежали в машине: - Вот.
- "Фарт"… - недоумённо хмыкнул гаишник.
- Да уж, подфартило… Ну, может, как-то… это? Он, главное, телефон выключил! Разругались ещё… вдребезги… - У Лены задрожал подбородок…
Мужики ещё раз переглянулись.
- Вы же остановку вон поломали.
Лейтенант вздохнул долгим вдохом и таким же ровным голосом, как уличал её в аварии, сказал:
- Давайте так. Сейчас звоним в бригаду. Они приедут, будете с ними разбираться, сколько там за ущерб.
Полчаса протянулись пыткой. Наконец показалась "газель" с двойной кабиной, там сидели в ряд трое дорожников в рыжих жилетах. Вышли, поздоровались. Пошли все вместе к остановке. Потом гаишник сказал: "Ну, вы пойдите пока у машины побудьте". Какое-то время шло совещание у остановки. Лена ходила взад-вперёд. Наконец подошёл гаишник:
- Сейчас Ваня начальству позвонит.
И отдал документы.
Ваня был главный. Подошёл. Молодой, полный, очень белый. Размашистой какой-то хозяйской повадки. Лицо гладкое, бесщетинистое, неестественно даже молодое:
- Подождите. Щас позвоню…
Отошёл с телефоном за "газель". Долго набирал, ходил, о чём-то говорил. Потом вернулся к Лене. Лена сжалась.
- Ну, короче, нам заплатите за остановку четыре тысячи. И всё.
- Ну конечно… Ой, Господи… Слава Богу… Только вы знаете, у меня вот тысяча, а остальное на карте.
Протянула тысячу.
- Ну давайте, - невозмутимо, негромко, вскользь как-то ответил Ваня.
- А вы мне номер карты дайте.
- А… - будто даже удивившись, сказал: - Ну давайте, пишите.
- Я только не знаю, могу не успеть сегодня.
- Да ладно, потом там… - махнул рукой. - Тысячу там ещё… - так же будто по поверхности пробормотал Ваня и сказал отчётливо: - Езжай с Богом.
Когда Лена села в машину, уже темнело. Замешкавшись, она проехала свороток к Подчасовой, стала разворачиваться, но колесо задевало крыло, разворот получился чересчур широким, и правые колёса провалились в снег на обочине. Лена ударила двумя руками по рулю и заплакала. Сумерки… Грязный снег… Помятый бок. Скособоченная, окончательно подбитая машинёшка, изуродованным боком влипшая в грязный комкастый снег. Еле открывающаяся дверь, которой ещё и снег мешал открыться. Неудобство перекошенного вытаскивания. Тонкие чёрные сапожки… Обессиленность полная. Ещё не пережитый свой улёт. Попытка звонка Баскакову. "Гад! Пьёт с Добрынечкой!"
Вышла на дорогу и стала останавливать машины. Самосвал проехал мимо ("Сволочь!"). Двое ребят на "бигхорне". Остановились, вытащили. "Спасибо, ребята". "Да не за чего". Едва собралась трогаться, позвонила Подчасова, сказала, что едет Бузмаков в Боево. "Твой телефон дала, мало ли". Тут же позвонил мужской голос: "Галина сказала, вам помощь нужна. Вы где?" Объяснила. "Ну стойте". Это было хорошо - сил не оставалось. Со стороны города подъехал микроавтобус, мигнул фарами, развернулся и стал впереди Лены. Вышел Бузмаков и ещё один человек: рослый, с выпуклым животом, линию которого повторяла длинная, очень выгнутая поясница. И живот, и поясница были плотно обтянуты курткой - синей, блестящей, набранной из пухлых полос. Сели в машины. Двинулись. Гуськом добрались до Подчасовой.