Глава 33
В интернате меня ожидало несколько новостей. Во-первых, уволилась Люда, повариха. Люда подрабатывала летом в ресторане, официанткой. Да там и осталась. Вместо Люды взяли поварихой племянницу кладовщицы, молоденькую девочку, сразу после училища.
Ну, а во-вторых, и в главных - увольнялась завхозиха. Пока не уволилась ещё, но слухи ходили. Эти слухи передавали друг другу все, по секрету. Все воспитатели, вышедшие на работу, и занимающиеся последней подкраской и уборкой.
Я направилась к директору и встретилась с ней во дворе, возле бухгалтерии. После обычного набора послеотпу-скных приветствий она спросила о главном:
- Ну, как там Протока?
- Нормально.
- Не воровал?
- Да нет. Хорошо себя вёл, так сказать.
- Что, так уж и "хорошо"?
- Да нет, конечно, не идеально. Бывали моменты, когда трудно было с ним, - сказала я, чтобы ей было приятно. - Бывало, и руки опускались.
Ну, вот видишь! А тебе казалось, что это всё легко! Можешь его приводить, с двадцать пятого. Уже официально будет сборная группа. Так, и пятиминутка у нас завтра, в одиннадцать. Не опаздывайте.
На этом мы и распрощались.
В изоляторе меня ждала Надежда. И мы не выдержали обе. Обнялись.
- Надя, Надя! Чего же ты не звонила? Я тебе звонила, а никто трубку не брал.
- Да я уезжала. С сыном. Почти два месяца не было нас. Пытались устроиться в Подмосковье, работали там… Да не получилось. Сын там остался, а я вернулась к матери. А ты как? Как Протока?
- Да как - жив, здоров. Ты его не узнаешь! Вырос, поправился.
- Трудно было?
- Да уж не знаю, что труднее было - воспитывать его, или прокормить. Поэтому я его и не воспитывала. Жили, и всё. А вот кормить… Андрюха в институт поступил, ему деньги нужно было дать. Пришлось мне на "Скорую" идти, подрабатывать. Но я не жалею. Даже жалко его назад вести, Тоху этого.
- Ты что?
- Да ладно, потом об этом. Но мы с Васей рассматриваем варианты.
- Наталья, только ты глупостей не наделай. Ты же не представляешь, какая это обуза! Тут своих не знаешь, как прокормить, и куда девать. А такого, как Протока, брать - это надо вообще с ума сойти. Он же будет тебя доить, всю жизнь!
- Надя, Надя, подожди. Я ведь ничего ещё не сказала. Давай лучше окна начнём мыть. Ты - в изоляторе, а я - у себя, и в процедурной. Кстати, ты слышала, что завхоз увольняется? Или это сплетни опять?
Надя вздрогнула и ответила, опустив глаза:
- Не знаю. Наверно, сплетни.
Окна я вымыла быстро и остаток рабочего дня занималась тем, что обнималась с воспитателями и учителями, техничками и кухонными, и всем рассказывала - как Протока, какой Протока, и т. д., и т. п.
Уже уходя, возле ворот, я встретила повариху Люду. Красивую, загорелую, цветущую. В короткой юбке, в открытой кофточке. Она шла в бухгалтерию, за расчётом.
- Всё, Наталья Петровна, - сказала она. - Всё, я ушла отсюда. И теперь не будет меня больше совесть мучить, что я беру от детей. А вам я желаю - сил побольше. Сил и терпения. Теперь-то уж… повара у них будут… все ручные.
- Спасибо, Люда, - ответила я. - Храни тебя Бог.
Глава 34
- Можно уже Тоху отводить, - вечером сказала я Васе. - Что делать будем?
- Оставим его, Наташа. Я не против. Пусть растёт вместе с Васькой. Как можем, так и будем ему помогать. Вырастим. Только он должен сам этого хотеть. Это ведь не грудной ребёнок. Может, позовём его, да поговорим?
И мы позвали Тоху на кухню, после ужина.
- Надо тебе уже в интернат собираться, Антон, - сказала я. - Уже с завтрашнего дня сборная группа будет. Сегодня уже двое из лагеря вернулись. В седьмой класс.
- А Витька Хорошилов, из нашего класса, когда приедет?
- А Витька - в другом лагере, его двадцать шестого августа должны привезти.
- А можно, я у вас тоже побуду до двадцать шестого? А то мне, одному, скучно будет в спальне сидеть.
- Можно. Тоха, а ты хотел бы… вообще остаться у нас?
- Как - вообще?
- Ну, сначала - на выходные приходить. А потом - и остаться, как сын. Как настоящий сын.
- Ну, Наталья Петровна! Нет, наверно. Нет! Это летом, когда нет никого… А так - нет! В интернате по выходным самая прикольная жизнь! А вы ещё меня заставите что-нибудь… Диктант какой-нибудь писать… или ещё что-нибудь… Каждое воскресенье приходить… Нет, я не хочу.
После этих слов Тохи Вася встал и закурил.
- Значит, не хочешь? - переспросил Вася.
- Нет, ну я… Я - ив армию не хочу. А вы говорите, что мне надо в армию…
- Понятно. В армию - не хочешь, и нравоучений наших - не хочешь слушать.
Тоха стоял, потупившись.
- Ладно, иди, смотри телевизор, - сказал Вася. - Иди. Не волнуйся, побудешь у нас ещё день. Досидишь, до своего двадцать шестого.
И мы остались на кухне одни. Вася курил, а я вытирала слёзы.
- Прекрати. Прекрати сейчас же.
- Как же так, Вася? Как же так, а?
- Ты же сама говорила, что на всё - Божья воля. Прекрати! О чём ревёшь?
- О нём. И о нас.
- Вот уж о нас - нечего реветь. Иди лучше, да вещи его пересмотри. Чтобы не отправлять в рваном и грязном.
Ох! Ох, ох… Что же это, Господи? Почему? А сердце-то как сжало… Вот как, оказывается. Не хочет… А мы-то думали, что дело в нас…
И, двадцать шестого, утром, мы пошли в интернат.
Собрались пораньше. Вещи Тохи я сложила в два полиэтиленовых пакета.
Мы стояли в прихожей вчетвером. Я с Тохой - у дверей, а оба Васи, и большой, и маленький, стояли напротив нас.
- А чего это вы вещи в пакеты сложили, Наталья Петровна? - спросил Тоха. - Вы же мне сумку обещали дать!
Я обещала ему сумку. Но накануне Вася-старший ездил с ней на работу, и сумка была не разобрана. Сил у меня не было - её разбирать.
- Бери-ка ты пакеты, и иди, - сказал Вася-старший.
Вот, придётся через весь город их тащить, "голимые" пакеты эти, - проворчал Тоха и поднял свои пакеты. - До свидания.
До свидания, коли не шутишь, - сказал Вася.
Я ещё ждала. До последнего мгновения я ждала, что Антон, то есть наш Тоха, скажет нам что-нибудь. Может, скажет, что раздумал, и решил остаться с нами. А может, скажет просто "спасибо". Простое, незамысловатое "спасибо".
И Вася старший, и Вася младший - тоже этого ждали. Но Тоха молчал. Потом он толкнул двери, и вывалился со своими пакетами на лестничную площадку.
Мы молчали всю дорогу до интерната.
Тоха сделал свой выбор. Он не захотел быть нашим сыном.
Глава 35
- Мам, ты из-за Тохи расстроилась? - спросил меня вечером Васька младший.
- Конечно, сынок. Конечно, расстроилась. Обидно мне, до слёз обидно. Мы ведь его как родного приняли. Привязались. И даже хотели усыновить. Ты этого не знал?
- Мне отец рассказал. Да ты, мам… Ты того… Мне иногда казалось, что ты - только Тоху этого любишь, а не меня…
- Дурачок ты, дурачок! Если я смогла полюбить Тоху, это не значит, что я перестала любить тебя. И мне бы хотелось, чтобы у тебя хватило сердца, чтобы полюбить и Тоху, и ещё кого-нибудь. Понимаешь?
- Я хотел… Но у меня не получилось… Я его уже почти полюбил! Мам, я хотел, а он меня - топил!
- Как топил?
- В речке топил. Особенно в начале, когда мы с ним вместе купаться ходили. Я-то плохо плавал. Это я сейчас научился, с Серёжкиным папой. А вначале, как только мы в речку входили, как отплывали немного, так он на меня напрыгивал и дышать не давал. Топил. А потом отплывёт и говорит: "Пойди теперь, мамочке пожалуйся!"
- И ты молчал…
И тут, задним числом, мне стало страшно. По-настоящему, по-матерински страшно. Как я могла… Как я могла так легко… как я была уверена, что всё будет хорошо, и на какой тонкий волосок мы были от настоящей, тяжёлой беды… Господи! Это Ты Ваську моего сберёг, Ты!
- Васька… - я обняла Ваську и прижала к себе его голову. Он был со мной почти одного роста. Но уже был чуть выше, выше.
- Васька, ты поступил, как настоящий мужчина. А меня прости. Прости, что не заметила.
- Да что ты, мам. Всё же хорошо закончилось. А уже после церкви, когда мы снова вместе на речку пришли, я ему говорю: "Топить будешь - я тебе морду набью". А он отвечает: "Я тебя больше топить не буду".
- Слава Богу, всё так закончилось. Слава Богу. И всё равно - обидно. И страшно за него. В нём же разума - ни на грош. Попадёт в тюрьму. Пусть он нас не полюбил, но мы-то полюбили его. Как могли…
- Мам, ты своё сердце не рви.
- Правда, есть на свете люди такие… Настоящие, великодушные люди. Велико - душные. С такой большой душой, которая может вместить многих, и любить многих, и многим помогать. Святые, например. А есть люди, у которых душа поменьше. А есть и такие, что и себя самого в свою душу вместить не могут. Не то, что другого полюбить.
- Это ты о ком? Обо мне?
- Думаю, что нет. Думаю, что ты будешь великодушным человеком. Надеюсь. И верю в тебя, понимаешь, верю.
- А в Тоху?
- Хотелось, очень хотелось. Вот мы его приняли в семью, приняли, как могли, то есть как своего, как сына. А он нас в свою душу не пустил. Жаль… Жалко, и обидно…
- Мам, а почему он… так? Почему он нас в свою душу не пустил?
Да кто знает… Или потому, что там и нет ничего, в этой душе. Просто нет места для других людей. Или потому, что его душа крепко-накрепко закрыта. Всеми его дет домами, начиная с четырёх лет. И не пробиться нам через этот заслон. Наш дом для него просто был очередным местопребыванием, на очередные три месяца. Или…
- Что - или?
- А где это написано, что он должен был полюбить - именно нас?