Мамылин идет на край горы, отталкивается палками и скользит вниз. Сверху хорошо видно, как он взмахивает руками и исчезает в крутящемся снежном облаке.
50
Слабый ветер срывает с ветвей сосен хлопья снега. Тоня колет дрова. Удар у нее слабый, и полено то и дело, как пьяное, валится в снег. За спиной слышится:
- А ну, дай топорик.
Это Егор. Он красный от мороза, в стеганке, перетянутой в поясе широким солдатским ремнем. Снимает рукавицы, кладет их на снег, берет топор, взвешивает его в руке.
- Разве это топор? Игрушка. Отойди-ка!
Тоня отходит.
- Не сюда. Вон к ограде. Не дай бог, зашибу.
Он вонзает топор в огромный кругляш, крякнув, вскидывает его над головой, ловко переворачивает в воздухе и бьет обухом топора о чурбан. Кругляш со звоном разлетается на две половинки.
- От, видела?
- Ловко.
Егор доволен собой.
- Не девушкиных это рук дело. Ты, когда надо, завсегда говори. Мне это раз плюнуть, а ты себе ноги порубишь. Чем на свадьбе плясать будешь?
- Не будет у меня свадьбы.
- Не зарекайся.
Егор ставит следующее полено, замечает, что Тоне холодно.
- Ты иди к себе. Иди. Прибирайся там или делай что надо. Я сам управлюсь.
Тоня уходит. Через полчаса Егор зовет ее.
- А ну, глянь. Пока хватит, однако? Другой раз я со своим колуном приду.
Относит беремя дров в кухню. Усаживается около дверцы плиты, закуривает.
- Я тебе рыбы принес. Корзинку в сенях поставил.
- Как же ты рыбу ловишь?
- А прямо руками. Сижу у проруби. Увижу - плывет. Я ее - раз… - Егор хохочет.
- Удочкой?
- Удочки - это детство. Сеть я ставлю. Пойдем со мной - увидишь.
- Что ж, пойдем.
Часов в восемь вечера Егор приходит с мешком под мышкой.
- Не раздумала?
Они выходят в темноту. Обледенелой тропинкой спускаются к реке. Чтоб Тоня не упала, он держит ее за руку. Небо мутное. Вдоль реки дует ровный тонкий ветер. Сперва идут дорогой, затем целиной. Тоня старается попасть в след Егора, но шаг у него слишком широкий.
- Зря я лыжи не взяла.
- Тут недалеко.
Ветер жжет лицо. Руки в перчатках она запихивает в рукава. Скоро ли? И как он найдет нужное место? Впереди и вокруг одна лишь мгла.
Странно идти по снегу и знать, что под тобой вода. Под мертвой коркой льда бежит та самая река, которая играла с ней волнами.
Слева темнеет дорога. Тоня поворачивает к ней.
- Ты куда? - кричит Егор. - Утонешь! То ж полынья.
И правда: журчит, бьется о край льда темная струя.
Идут все дальше и дальше. Наконец, Егор останавливается.
- Обожди, я струмент возьму.
Наклоняется, шарит в снегу, вытаскивает пешню.
- На, держи. Тут еще лопата и черпак.
В темноте он, как у себя дома. Из снега торчит палка. На этом месте Егор долбит лед. Осторожно освобождает конец шнура. Еще долбит. Из проруби с глухим вздохом подымается вода.
- Ты стой здесь. Я другой конец отвяжу.
Он уходит. Слышно, как в темноте бьет его пешня о лед. Егор возвращается, вычерпывает мелкий лед из проруби. Становится на колени, начинает выбирать сеть. Бьется что-то живое. Тоня радуется, как маленькая.
- Ой, рыба!
- Ты бери давай.
Тоня копошится в мокрой сети, вынимает зацепившуюся жабрами рыбу. Кидает ее на лед. Рыба быстро твердеет.
- Егор, больше не могу.
Мокрые перчатки обледенели. Пальцы в них, как деревянные. Егор сдергивает ее перчатки, берет Тонины руки в свои, дышит на них, разминает в больших, горячих ладонях. Это больно, очень больно, но Тоня терпит.
- Такими ручонками только писать.
Он отдает Тоне свои рукавицы. У нее замерзли не только руки. Ей кажется, что вся она обледенела. Особенно колени. Зря не надела лыжный костюм.
Егор снова протягивает сеть под лед. Собирает рыбу в мешок. От холода Тоня уже не может говорить.
- Пойдем быстрее, - шепчет она.
Когда кончается целина и выходят на дорогу, Тоня кидается бежать. Скорей бы домой…
На другой день Тоня с трудом проводит уроки. Вечером у нее температура. Она рада, когда Егор заходит ее проведать.
- Я слышал, ты простыла? Это я виновник.
- Ты не беспокойся.
- Я тебе лекарство принес. Сам варил…
Он вытаскивает из кармана что-то, завернутое в серую тряпицу. Развертывает - эмалированная кружка. Смотрит на Тоню важно, как врач.
- Мазь от простуды. Я завсегда ей пользуюсь. - Егор перечисляет, пригибая пальцы: - Спирт-денатур - раз, скипидар - два и еще сало свиное. Ты сейчас натри спину и в кровать. Главное, промеж лопаток.
- Как же я достану между лопаток?
- Давай я натру. - Он с сомнением смотрит на свои ладони, огромные и жесткие, как подошва сапога. - Только бы кожу не ободрать.
- Егор, милый… - Тоня больше ничего не может выговорить. Ее душит смех. Ей вдруг представилась картина: Егор натирает ей спину, и в это время приходит с работы Райка. Можно представить ее лицо.
Егор огорчен.
- Нешто я для смеху?
- Не обижайся. Спасибо тебе. Кружку на стол поставь.
- Хочешь, я печку затоплю?
Тоня видит, что ему хочется что-то сделать для нее. И это ей приятно.
- Затопи.
51
Зарепкина исполнена значимости того, что делает. Лицо ее серьезно и нравственно. Она изучающе смотрит на Тоню.
- Антонина Петровна, я к вам не как председатель месткома, а просто как старший товарищ. - Она делает паузу. - И как женщина.
Волосы Зарепкиной только что сняты с бигуди. Они слабо прикрывают лысеющий череп. Она говорит негромко, но проникновенно:
- Я много думала о вашей судьбе. О вашем поведении… И с некоторого времени меня все больше удивляет… Да и не меня одну, а, возможно, весь наш учительский коллектив. Удивляет ваша дружба с Егором Копыловым. Да и дружба ли это? Ведь дружба предполагает какую-то общую основу. Единство интересов и взглядов. Нам непонятно, что вы находите с ним общего?
- Он хороший.
- Вполне возможно. Но разность уровней. Учительница и полуграмотный парень. Мы ведь его хорошо знаем. Согласитесь, очень странно со стороны.
- Только со стороны.
- Что привлекает вас в нем? Возможно, вы ничего плохого себе и не позволяете, но подумать можно что угодно. Он так часто бывает у вас. Иногда очень поздно уходит. Вполне вероятно, что о вас уже ходят слухи. Я в этом почти убеждена. А ведь учительница должна беречь свою репутацию. Вы, конечно, знаете замечательную пословицу: "Береги честь смолоду". Посудите сами, как вы начали вашу самостоятельную жизнь. Сперва сошлись с женатым человеком. Кто поверит, что вы так-то уж ничего и не знали. Затем у вас было что-то с завучем. Нет, нет, не отрицайте. Может быть, даже не вполне осознанное. Затем эти странные отношения с Копыловым.
- Не надо, - просит Тоня.
- Мне хотелось бы, чтобы вы серьезно задумались над своим моральным обликом.
- Хорошо, - соглашается Тоня. Она готова согласиться на что угодно, только бы Зарепкина замолчала.
- Кстати, вы не забыли, что у нас сегодня коллективный поход в кино?
- Я не пойду.
- Почему же?.. Я чувствую, что вы почему-то обижаетесь. Напрасно. Я желаю вам только добра. Я отношусь к вам, как к родной дочери. Мне просто хочется предупредить вас, что в отношениях с мужчинами нужно быть особенно…
Тоня кидается к двери, настежь распахивает ее.
- Вы уйдите… Сейчас же. Прошу. А то я не знаю, что…
Она стоит бледная, руки у нее дрожат. Зарепкина торопливо, боком скользит мимо нее.
52
Старая большая изба на берегу Оби. Со всех сторон к ней подступил снег. Она словно захлебнулась в нем. Вокруг избы пусто. Только столбы от ворот. Ветер с размаха налетает на окна, щупает подгнившие тесины крыши. Волна снега захлестнула половину окна. Фрося завесила его платком.
Колюшка играет старым конем. Фрося за столом. Перед ней керосиновая лампа и ученическая тетрадка, которую она сегодня купила в сельпо. Фрося касается языком кончика тупого химического карандаша и пишет, соблюдая косую разлиновку, крупными буквами:
"Дорогой мой муж, Борис Иванович. С приветом к вам ваша жена и сын Николай Борисович…"
Фрося, не мигая, смотрит на огонь в лампе. Трудно ей писать это письмо. Даже рука не слушается. Она вздыхает, и снова карандаш ползет по бумаге:
"О жизни моей писать много нечего, а вот о чем я тревожусь. Был здесь командировочный из ваших мест, и я его расспросила, и он говорит, что вы теперь не директор и даже под судом состоите. То ли это правда или один разговор пустой? Не знаю, чему и верить. А если случится, вас засудят, то только слово скажите, я от вас не отстану, ни на что не посмотрю. Хоть на край света поеду. Старуха моя, Ульяна Сергеевна, нынешним месяцем померла. Ничего такого я не предполагала, а пришла с работы, она уже холодная. Как лежала в постели, так и отошла. С ней мне было как с родной матерью. А теперь того уже нет. Живу я ничего, одной только сильно скучно.
А Колюшка наш ходит в детский сад, и доволен, и почти совсем не болеет, и я сама здорова, а денег пока не посылайте, потому что я работаю и не ленюсь, и деньги получаю, и даже на доске почета, а вам самим на новом месте нужнее, для обзаведения.