Он сосет рану, сплевывает красную липкую слюну в снег.
- Ну, теперь держись!
- Тятя, не надо! - кричит Митя.
Степан Парфеныч поднимает палку. Буран кидается под ноги Тоне, ищет у нее защиты. В глазах у него ужас. Тоня виснет на руке у Степана Парфеныча.
- Не смейте!
- Пусти, - вырывает тот руку. Глаза у него совсем белые, безумные. Тоня держит крепко. Вдруг он затихает. Пристально смотрит в глаза учительнице. На губах появляется улыбка.
- Боишься меня?
Тоне эта улыбка не нравится. Она не настоящая. Черт знает, что он может сделать с такой улыбкой.
- Боюсь-не боюсь, а собаку бить не дам.
Митя подбегает к калитке, распахивает ее настежь. Буран, прижав уши, кидается со двора. Тоня отпускает руку Степана Парфеныча. Тот грубо ругается.
- Утек, падла. Но врет, никуда не денется. Жрать захочет, придет.
Он тяжело дышит. Вынимает из кармана очки, все в табачной пыли. Вытирает их пальцами. Со злобой смотрит на Тоню.
- А ты девка цепкая… Только много на себя не бери. Меня учили, и я учить буду. Я и Митьку на цепь. Сырым мясом кормить стану, чтоб клыки выросли. Ну, чего уставилась? Думаешь, я пьяный? Ну и пьяный. Не на твои деньги пью. А Егору скажи - я его не боюсь. Так и скажи, я ему башку отрежу. К стенке встану, а отрежу. Спать ляжет, и отрежу. Пусть он лучше от меня уходит. Подобру…
Степан Парфеныч уходит в дом. Митя стоит посреди двора и не знает, куда деваться. Тоня говорит:
- Пойдем к нам.
За калиткой их восторженно встречает Буран.
42
Падает чистый, тихий снег. Райка идет домой. Впереди кто-то стоит. Тропинка узкая. Им не разминуться.
- Здравствуйте, Рая.
Воротник и шапка Хмелева белы от снега.
- Вы ждете кого-то? - спрашивает Райка.
- Вас.
- Да?
Хмелев хмурится. Голос его, пожалуй, даже сердит.
- Мне нужно с вами серьезно поговорить.
Райка растерянно молчит. Она ждет.
- Дело вот в чем, - говорит Хмелев. - Вы не замерзли?
- Нисколько! - удивляется Райка.
- Вы знаете, мне хочется опять заболеть.
Хмелеву неловко. Какую чепуху он плетет? За кого она его примет? Почему он не может сказать то, что хочет, просто?
- Заболеть? - лицо Райки делается озабоченным. - Зачем же?
- Чтобы вы опять были со мной…
Ну, вот и сказал. Теперь он не смеет посмотреть ей в лицо. Сейчас все должно решиться. Почему же она медлит!! Боится его обидеть? Считает его слабым? Ну, нет, жалеть не надо.
- Это можно и без болезни, - слышит он голос Райки. И решается посмотреть ей в лицо. Она тянется рукой в перчатке и начинает стряхивать с его воротника снег.
- Вы думаете, можно? - спрашивает он.
- Можно.
Она продолжает счищать снег. Много же его нападало. По снежинке, по снежинке… Она счистила уже весь снег, но рука ее остается лежать на воротнике. Это легкое прикосновение приятно Хмелеву. Девушка смотрит в сторону, где школа, и в зрачках ее светятся желтые искры огней.
- Почему ты не смотришь на меня? - вдруг спрашивает Хмелев. Райка поспешно поворачивает к нему испуганное лицо. "Ей жалко меня, она добрая, но я ей противен", - думает он.
Райка совсем близко. Она прижимается щекой к его щеке.
- Ты пахнешь снегом, - говорит он. - И еще чем-то. Наверное, молодостью. И ты прости меня. Это глупо, но я совсем не умею сказать…
Райка не слушает. Она подставляет ему губы.
- Ну, чего же ты?..
Домой она приходит в полпервого. Вся в снегу. Снег на пальто, на пуховом большом платке, на ресницах. Не раздеваясь, садится на стул. Тоня отрывается от тетрадей, насмешливо разглядывает ее.
- Хороша, нечего сказать!
- В кухне кто-то спит?
- Митя Копылов. Ему нельзя домой. Это только на сегодня. А завтра постараемся устроить его у Хмелева. Ты где же бродила?
- Тонь, я, кажется, замуж выйду, - говорит Райка.
- За кого?
- За него. За кого же?
Райка сидит, закрыв лицо руками.
Тоня подходит и кладет ей руку на плечо.
43
Еще внизу, у входных дверей, тетя Даша таинственно сообщает Тоне:
- Копченый приехал.
Тоня застает его в учительской и, конечно, у расписания. Он все такой же, похожий на утопленника, все в том же коричневом костюме, только, кажется, стал еще суше и темнее. И у Тони к нему по-прежнему страх и неприязнь.
Из пепельницы тянется вверх сизый табачный дымок. На скатерти классный журнал с потертыми углами и с красной цифрой "8"…
Пойдет или не пойдет? Как будто бы нет. Он как ни в чем не бывало читает газету. Тоня уходит в класс. Но только начинает урок, появляется Евский. Он входит, как будто к себе домой, не извинившись за опоздание. Привычно властная походка, небрежный кивок ученикам.
Теперь ботинки скрипят уже еле слышно - обносились. Сутулясь, идет между рядов. Втискивается на заднюю парту.
- Продолжим, - говорит Тоня и старается не смотреть на Евского.
Можно объяснить типовую задачу по учебнику, затем спросить учеников. Так проще и безопаснее. На этом пути почти не может быть неожиданностей. Так, вероятно, она и сделала бы, если бы не рассердилась. Но что это за начальственная манера опаздывать? Или ему хочется застать ее врасплох? Может быть, он думает, что она с учениками пляшет на уроках?
И она решает не изменять своему плану. Конечно, ей следовало вызвать сильного ученика, но она вызывает Митю. Он отвечает робея, но лучше обычного. Она хвалит его и даже заставляет себя улыбнуться. Потом выходит Зарепкин и, словно угадывая, что надо говорить, отвечает уверенно. Тоня благодарно смотрит ему в глаза. Оказывается, она все-таки их чему-то научила.
Постепенно Тоня обретает уверенность, и ребята это чувствуют. Краем глаза она поглядывает на Евского. Он ничего не пишет. "Считает, что и писать нечего", - соображает Тоня, но уже с безразличием. А потом она совсем забывает о нем. Одну за другой задает несколько мелких задач. Они ступеньками подводят к одной главной задаче, и когда Тоня дает ее, поднимается много рук. Почти всем хочется решить задачу. Только Мамылин не поднимает руки. Она вызывает его к доске. Подает циркуль и угольник. Мамылин стоит, опустив руки.
- Ты что? Не понял? Скажи теорему, которую я задавала повторить.
- Не повторял.
- Подай дневник. - Она ставит двойку. - Останься после уроков.
А сама думает: "Что-то не так".
Выходит Соколов, проводит вспомогательную линию, затем Копейка. И все получается хорошо. И только в конце урока Тоня замечает свой просчет - за весь урок никто ничего не написал в тетради. И тотчас же ее уверенность в себе исчезает. Она подавленно умолкает, наспех дает задание…
В учительской Евский разговаривает с Хмелевым о вечерней школе, об использовании фонда всеобуча и даже не смотрит в сторону Тони. "Опять провалила", - думает она.
Она ждет Евского, но он не подходит, и она не решается напомнить о себе. Он что-то пишет в свою большую тетрадь, затем Евский и Хмелев одеваются и выходят, и тут она не может больше вытерпеть неопределенности, догоняет их в коридоре.
- А как же урок?
Евский слегка удивлен. Жует губами. Неторопливо произносит:
- Все не так! - И отворачивается.
- Идите отдыхайте, - советует Хмелев. - И, кстати, умойтесь, вы вся в мелу.
Тоня возвращается в учительскую и смотрится в зеркало. И вовсе не вся. Только бровь, щека да еще юбка. "Надо было по учебнику, - раскаивается она. - По-своему, по-своему… Вот и провалила".
44
Тоня стучит в калитку. Большой дом под круглой крышей на новом бетонном фундаменте. Наличники и ставни недавно покрашены голубой масляной краской. Высокий забор без единой щелочки… Ей вовсе не хочется входить в этот дом, но здесь живет Петя Мамылин, а она классный руководитель.
Калитку отпирает женщина в старом застиранном платье. Она испуганно смотрит на Тоню.
- Я учительница, - поясняет Тоня, - а вы Петина мама?
- Да.
- Я пришла познакомиться.
К калитке подходит Петя Мамылин. В руках у него деревянная лопата. На лице такое же испуганное выражение, как у его матери. Увидев учительницу, он еле слышно здоровается и бледнеет. "Чего это они так испугались?" - удивляется Тоня.
- Николай Семенович отдыхают. Обождите минутку, я узнаю, - говорит женщина и уходит в дом.
Такого чистого, мертвенно чистого двора Тоня еще никогда не видела. От калитки вдоль дома к крыльцу ведет бетонированная дорожка. На ней ни единой снежинки.
Появляется мать Мамылина.
- Подождите, пожалуйста. Они уже встали.
Через застекленную веранду Тоня идет вслед за женщиной. Маленькая прихожая. Вешалка. Дальше светлая комната с морозными узорами на окнах. Чешский гарнитур. Блеск темного лака. Приемник. На стене картина "Утро в лесу". Закрытая белая дверь в другую комнату, должно быть, спальню.
Тоня усаживается в кресло и ждет. Бьют настенные часы. На диване неторопливо умывается кошка.
Проходит минута, другая, пять, десять. Может быть, о ней забыли? Но в это время дверь открывается и к Тоне выходит плотный мужчина лет сорока. Он в белой рубашке с черным галстуком. В манжетах большие блестящие запонки. На седых редких волосах влажные канавки от расчески. На верхней губе две белые полоски подбритых усов.
- Прошу извинения, - произносит он и делает нечто вроде поклона.
- Я Петина…
Он не дает договорить.
- Знаю, знаю. Очень рад.
Поддернув брюки на коленях, он усаживается за стол против Тони.
- Я к вашим услугам.