Почти все деньги пересылал матери - крупно, оставляя себе лишь на жратву, слабую выпивку и некоторую одежду.
Так вот и жил. Покажется рубль на дне канавном, кайлом его цепляешь, да лопатой, а рубль - он то покажется, то исчезнет, а ты, как пес, ковыряешься: все кайлишь да лопатишь, взрываешь да чистишь.
И вот как-то раз обрыдла мне вся хреновина эта, и решил я выбраться в поселок, в цивилизацию, где можно и пива попить, и кино поглядеть, и в бане помыться, и на почту сходить. Набрал я от начальника денег и прибыл в поселок на казенной машине, утром.
А в поселке тихо. Там, кто работает, так тот на работе. Кто пьет, так тот опохмеляется, и пошел я в столовую, где съел яичницу из настоящих яиц, поел, запил и отправился на почту, чтобы оформить очередной перевод домой.
А там сидят уже Даша и Вера - две местные "чувихи с печи", листают журнал мод "Рига-66", и неизвестный мужик, которого всего аж трясет с похмелья, и перед ним лежит большой исписанный лист бумаги с различными закорючками, которые являют собой нечто вроде росписи фамилии И.Иванов.
И объяснил мне мужик, заметив, что я очень сочувственно на него смотрю, что он самый и есть Иванов Иван, и что "анадысь он пришел и все зарабатонные деньги поклал на аккредитив", а сам был "очень выпимши" и поэтому расписался непонятной закорючкой, которую сегодня он никак повторить не может - уж больно замысловата она, а повторить обязательно нужно - иначе денег ни грамма ему не дадут, согласно инструкции, хотя он и есть натуральный Иванов Иван и деньгам своим полный хозяин.
Но меня уже не интересовал мужик Иванов, потому что у меня были свои дела, своя жизнь и свой расклад. Мне перевод оформлять надо было, чтоб потом дом покупать на окраине нашего городка, который разросся за счет притока заводов из Европы во время последней мировой войны.
И во время то, когда я заполнял бланк на отправление, пришла мне на ум одна хорошая идея, которую я немедленно стал выполнять. Дай-ка, я думаю, навыписываю-ка я хорошую кучу журналов и газет самого разного толку, а подписку оформлю на мамашу. На целый год, а то лучше и на два. И ей напишу, чтоб она литературу до странички сохранила. Не подшивала, конечно, - зачем? - а просто так, хранила бы и все.
А я потом приеду, на диванчик заберусь в нашем домике на окраине, заберусь после легкого рабочего дня на той работе, которую я себе выберу, на которую я устроюсь, чтоб меня в тунеядцы не зачислили, заберусь и буду почитывать да покуривать. Ловко? А? А мать в это время будет смотреть телевизор и мне расскажет все, что там происходит, а если что-нибудь будет очень уж такое интересное, так я и сам встану взглянуть, а ужин нам по заказу из домовой кухни принесут, в трех судках.
- На два года, - говорю, - хочется подписаться.
- Только на год, - говорят, - можно.
- А на два нельзя, - говорю, - сразу?
- Нельзя, - говорят.
- А почему, - говорю.
- А мы не знаем, - говорят.
- Ну и ладно тогда, - говорю, - действуйте.
И заказал, так сказать, все ихнее меню.
А потом, покинув почту, я посетил и кино, где мне очень не понравился французский фильм "Бебер - путешественник" - про одного отвратительного и балованного французского ребенка, которого нужно было драть ремнем, а все с ним только и знали, что носились и нянчились. Ну, ладно. К вечеру я крепко поддал, был погружен в казенную машину и доставлен к месту работы, чтоб опять взрывать, кайлить, чистить.
И вот на следующий день, утром, сел я перекурить и вижу, что идет, шатаясь, Коля Старостин, бич, тот самый, что на пьянках всегда засыпает. Другие шебутятся кто, покоя не знают, а он уже спит в это время - знай храпы выдает. Идет, шатаясь, Коля Старостин, бич, и стонет жалобно так вот "Ой-ой-ой", а это верный признак, что он опять с перепою и ночевал не там, где надо.
И стали мы с ним беседы вести, и рассказал Старостин ужасную историю, как он шел домой с собственных именин, которые он справлял не у себя дома, а у буровиков, шел и заснул под крестами, что так и спал он нынче под крестами, которые поставлены в память о погибших топографах в устье ручья, на тропинке, заснул, потому что всегда Старостин на пьянках спит, а пробуждение его было ужасным - звезды небесные, кресты над головой, три штуки, кругом - ни души, и филин еще ухает вдобавок…
А я на него смотрю, и в глазах у меня темнеет. Со страху что ли, от предчувствия ли, с похмелья, черт его знает от чего.
И действительно - подает мне Старостин телеграмму, где черным по белому написано, что мать моя совсем плохая и чтоб я немедленно тут же ехал, как можно скорее.
…сплю и все тут, - сообщает Коля. - Ты меня скоро не увидишь. Я скоро пьяный где-нибудь замерзну.
…а я вот сейчас расчет возьму и приеду домой, а дома пусто, а я пойду на кладбище, а сейчас - осень, а там ни скамеечки нет, ни оградки, ни кустика, нехорошо, ветер там на кладбище, вороны над церковью кружат, а у меня больше никого нет и никого не будет, а кто же будет со мной газеты и журналы читать? Все, все исчезло начисто, нету - никого, ничего нету, никого, ничего, и не будет. Никогда.
Забросил лопату.
- Я с тобой, Коля.
- На фига?
- Мать у меня при смерти.
- Помирает?
- Помирает.
- Моя тоже без меня померла. И я помру, и ты помрешь. Эх, Алдан ты мой, Алдан, ха-арошая страна! - запел и закривлялся бич.
- А может, успею? - сказал я.
- Может и успеешь, - ответил бич.
Торжественные встречи
- Послушай, Ваня, сделай милость, -
Сказал Ивану генерал. -
Преодолей свою ты хилость,
Которой Бог тебя карал.- Сыграли б вы на пианине, -
В ответ Иван нахально так. -
А то, подобные скотине,
Кричите будто я - дурак.- Твои невероятны речи, -
Рек генерал, оторопев. -
В момент ТОРЖЕСТВЕННЫЙ
ВСТРЕЧИ
Ты, друг, сажаешь злой посев.О чем предмет твоего спора?
Не знаешь? То-то!!! и тд.Из поэзии Н.Н.Фетисова
- Один шалопай в черном пальто зашел раз случайно в издательство, где у него работала подружка, редактируя различные книги, написанные на русском языке.
И там случился, с вашего позволения, эпизод, или, как говорится, инцидент случился, не ставший достоянием историков.
Вот. А была весна, и вся природа находилась в состоянии аффекта. Пели из окошек нежные голоса, плыли тучки, сохли лужи, и прохожие прыгали, подбирая длинные и широкие брюки. Длинные и широкие потому, что дело происходило во времена давние и незапамятные, а когда именно - не скажу, потому что это - не важно.
Пели из окошек нежные голоса, сохли лужи, плыли тучки, облачки. Одним словом - весна.
А шалопай ехал в метро. Он вышел из метро и увидел площадь, и заметил, что на площади этой ведется значительная купля и продажа.
Там и сям предлагают желающим великолепные изделия и предметы первой необходимости: мясные пироги, мороженое, соки, вино и газировку. Любителям - цветы: фиалочки, тюльпаны, мимозу, пионы.
Справа какие-то блестящие ботинки на микропоре тащут, слева - горячие бублики жрут, а впереди - сиянье. Это сияют отраженным солнечным светом окна издательства. Милое доброе старое издательство! Оно и до сих пор там стоит. На земле. Понимаете, существует земля. На земле - асфальт, а на асфальте стоит издательство.
- Тэк-с, - сказал шалопай, облизывая пересохшие губы. Приобрел пиончик да и направился к подружке.
А она работала аж на самом на тринадцатом этаже. На тринадцатом этаже работала подружка, редактирующая книги. Работала. Зачеркивала какие-то слова и надписывала новые, лучшие. На тринадцатом этаже. К ней нужно было ехать в лифте.
Лифт. Наиприятнейшие ощущения вызывает лифт у того, кто умеет им пользоваться, а именно - слабость, негу, томление и вместе с тем уверенность в своих силах.
И ведь как положительно влияет лифт! Замечали? Заметьте, что почти все за малым исключением люди, пользующиеся лифтом, такие всегда милые, добрые, славные. Посмотришь на них, а они все щебечут, щебечут да щебечут, держа при этом друг друга за локоток или за что придется. Это прямо голуби, а не люди. Сизари. Факт. Лифт!
Предчувствуя наиприятнейшие ощущения, шалопай стоял тихо, и лифт уже спешил к нему, падал, продираясь сквозь этажи.
И так увлекся, и так сосредоточился ожидающий шалопай, что вовсе и не заметил значительных размеров объявление, занимавшее стену - "СЕГОДНЯ СОСТОИТСЯ ВСТРЕЧА…" Не заметил, хотя и был глазаст. Стоял себе тихо, ждал лифт.
Вот так тихо и зашел бы он, тихо поехал, тихо подарил бы цветочек, обрадовав подружку, но тут вдруг доселе пустынный вестибюль помещения весь вдруг оживился странной компанией.
Спеша влетели с улицы. Распахнулись просторные двери, и в помещение ворвалось значительное количество молодых людей, одетых в очки, галстуки, белые сорочки и черные пиджаки.
Влетели, ворвались и двигались к лифту сомкнутым кругом и в центре сомкнутого круга их черных голов светилось нечто.
Приблизились. И это "нечто" оказалось не что иное, как лысая голова какого-то дяденыси. Лысая голова, крытая по периферии венчиками и пучками седых волос.
Приблизились. Дяденька оказался бодрым, ладным и крепким стариканом. Одетый чистенько, он с невероятным любопытством озирался вокруг. Дескать, ничего не знаю, ничего и не ведаю, ведите меня, куда хотите, люди добрые, а только по дороге не зарежьте.
Лифт. Тут, наконец, подошел лифт, и молодые люди внезапно зашипели, как будто они были не молодые люди, а ужи.