Он влил кофе из ложки в рот. Я последовал его примеру. Мы втянули и задержали жидкость во рту, вот он выстрелил тонкой темно-коричневой струйкой точно в ведро. Я склонился над ведром, помедлил, чтоб собраться с мыслями, и плюнул, стараясь, чтоб вышло как можно деликатней. Увы, моя деликатность возымела обратный результат: брызги грянули врассыпную по стенкам и дну ведра. Иные и вовсе разлетелись за его пределы.
- Мне ужасно неудобно… - произнес я, покраснев, как рак.
Но Пинкеры меня не слышали. Плечи у папаши тряслись. Из-под ресниц зажмуренных глаз текли слезы. Обхватив себя руками, Эмили раскачивалась взад-вперед на своем стуле, отчаянно тряся склоненной головой в попытке одержать смех.
- Как вижу, вам смешно, - надувшись, сказал я.
Пинкер положил руку мне на плечо:
- Если как поэт вы так и не состоитесь, - задыхаясь от смеха, произнес он, - у вас определенно есть шанс для мюзик-холла. Какова, сэр, поза перед выходом - просто-таки великолепна. Как будто вы вот-вот разразитесь монологом, а не слюни развесите.
- По-моему, слюни я не развешивал!
- А лица выражение каково! - с пафосом продолжал Пинкер. - Сколько достоинства! И как славно, как комично изобразили вы изумление.
- Совершенно не понимаю, о чем вы… - Щеки у меня продолжали пылать.
- Мой милый юноша, - сказал Пинкер, внезапно принимая серьезный вид. - Вы уж простите нас. Мы вдоволь над вами поизмывались. Прошу вас, возвращайтесь к своим обязанностям.
Пинкер направился к двери. Он вышел, и воцарилась тишина.
- Полагаю, я смешон в ваших глазах, - с горечью произнес я.
- Нет, Роберт, - мягко сказала Эмили. - Но, возможно, теперь вы сами себе смешны, а это, я думаю, как раз то, чего добивался отец.
- Да. Я понял.
- Если уж нам предстоит работать вместе, надо, чтоб нам было удобно друг с другом. Такое невозможно, если кто-то все время пытается главенствовать.
- Да. Понимаю.
- Обещаю, что не буду смеяться над вами, если вы обещаете со мной не флиртовать.
- Отлично. Даю вам слово.
Я тяжело опустился на стул.
- Поверьте, - добавила Эмили, и губы у нее дрогнули, - если кто теряет при этом уговоре, то это я.
Глава девятая
Основная трудность словесного описания кофейных ароматов упирается в наш язык. Хотя существует много слов, обозначающих зрительные, звуковые и осязательные восприятия, есть лишь немного слов для обозначения запахов и вкуса.
Тед Лингл. "Справочник дегустатора кофе"
Вероятно, подозрения у Пинкера в отношении моих намерений сохранились. Как бы то ни было, но вскоре к нам присоединилась молодая темноволосая особа, немного моложе Эмили. Явившись, она грохнула на стол громадную кучу книг.
- Моя сестра Ада, - представила Эмили. - Ада, это Роберт Уоллис.
Сухое "очень приятно" Ады предполагало как раз обратное. Я взял одну из книг и взглянул на корешок: "Пробы воды в целях санитарии". Боже милостивый!
Ада забрала книгу у меня из рук.
- Труд профессора Фрэнкленда - нормативное пособие о роли химических соединений.
- Ада собирается поступать в Оксфорд, - сказала Эмили. - Вы ведь там учились, Роберт, не так ли?
Ада мгновенно встрепенулась:
- В каком колледже?
- Крайст Черч.
- Там хорошие лаборатории?
- Не имею ни малейшего представления.
- А что Кларендон? Достойное заведение?
Минут десять она подвергала меня перекрестному допросу насчет новых учебных аудиторий, женских колледжей, экзаменационных залов и прочего. Я ее разочаровал. Я мог бы описать рассветную прогулку по оленьему парку колледжа в обнимку с парочкой подгулявших друзей, или дневное плаванье на лодке в деревушку Уайтем, чтобы полакомиться жареной форелью, но о перечисляемых ею лекционных аудиториях и преподавателях я ничего в сущности не знал.
Однако присутствие еще кого-то рядом оказалось не без пользы. В конце концов общедоступность была целью нашего глоссария, и на Аде мы имели возможность апробировать успех нашего продвижения к цели. Кроме того, Ада поспособствовала нам и в практическом смысле, когда дело дошло до создания пробного экземпляра. Но я забегаю вперед.
Примерно в двенадцать Эмили потянулась.
- Может, это от непривычно активного мысленного напряжения, - произнесла она, - но, по-моему, я ужасно проголодалась.
- Этого следовало ожидать, - заметил я. - Подобно тому, как музыке надо основательно обучиться, прежде чем сесть и начать играть с листа, также необходимо и усердно отработать все гаммы и арпеджио естественных удовольствий, прежде чем утверждать, что кое-что познал.
Эмили уставилась на меня:
- Не хотите ли подобной витиеватой фразой сказать, что вы тоже голодны?
- Именно. Имеется ли у вас поблизости приличное заведение?
- На Нэрроу-стрит есть местечко, где пекут превосходный пирог с угрем. Признаться, последние минут двадцать я подумываю, не присовокупить бы к этому и что-то еще. Там подают к пирогу картофельное пюре, поливая слегка соком угря вместо соуса…
- Мне надо в Хокстон, купить кое-какие реактивы, - заявила Ада.
- Похоже, идти нам придется с вами вдвоем, - сказал я Эмили.
- Эмили, можно тебя на пару слов? - быстро сказала Ада.
Выйдя на лестничную площадку, они совещались о чем-то вполголоса. Я, разумеется, подошел к двери подслушать.
- …обещала отцу не делать ничего предосудительного!
- Ах, да уймись же ты, Ада! Скорей наша река покроется льдом, чем я поддамся на манерные комплименты мистера Уоллиса. Но если ты уж так озабочена, пойдем с нами.
- Ты же знаешь, я не могу. Придется тебе взять Лягушонка.
Я слышал, как Эмили выдохнула:
- Ну уж нет!
- Это почему?
- Лягушонок - это бесконечная болтовня, это невозможно!
- Так ведь, насколько я успела заметить, Роберт только и знает, что болтает! Но если тебе не противно идти с ним, изволь, иди, пожалуйста.
Мы шли по Нэрроу-стрит в совершенном молчании. Признаться, я все еще с обидой переживал брошенную Адой фразу, будто я только и знаю, что болтаю.
- Как давно вы работается у своего отца? - спросил я наконец.
- Уже почти три года.
- Три года! - воскликнул я, тряхнув головой. - Это же больше, чем срок, на который приговорили беднягу Оскара!
- Да нет же. Для меня возможность работать - наслаждение. Ну, а для вас, как я понимаю, - она бросила на меня косой взгляд, - работа дело непривычное.
- Ну да. Перефразируя этого великого литератора: единственная работа, к которой надо стремиться, это искусство.
- Гм! Вы, как я вижу, как и многие представители искусств теперь, непомерно превозносите этого человека.
- Что бы кто ни говорил, Оскар Уайльд - гений, величайший человек своего времени.
- Что ж, надеюсь, он оказал на вас не слишком большое влияние.
- Что, собственно, вы имеете в виду?
- Только то, что было бы отвратительно, если б вы подражали ему в… в определенном смысле.
Я остановился:
- Вы заигрываете со мной, мисс Пинкер?
- Разумеется, нет! - Она густо покраснела.
- Потому что, если да, то я буду вынужден пожаловаться вашему отцу. Или, в крайнем случае, Аде, которая куда его грозней.
Я и вообразить не мог, что такое хрупкое существо способно поглотить такое количество пищи. Разинув рот, я глядел, как она уписывала пирог с угрем вместе с картофельным пюре и соусом, дюжину устриц, кусок пирога с форелью, а также тарелку мелких моллюсков с маслом, приправленных петрушкой, запивая все это полупинтой рейнского вина пополам с сельтерской.
- Я же говорила, у меня разгорелся аппетит, - промокая масляные губы салфеткой, сказала Эмили.
- Я просто потрясен.
- Вы будете доедать своих устриц? Или закажем что-нибудь еще?
- Я и не предполагал, - признался я, когда она потянулась к моей тарелке, - что обед с вами превратится в состязание.
Во время нашего обеда я узнал некоторые подробности об этом семействе. Мать скончалась уже много лет тому назад. Пинкеру остались унаследованное ей от отца прибыльное дело и три дочери, старшей из которых была Эмили. Девочек он решил воспитать самым по тем временам прогрессивным образом. Все гувернантки и преподаватели были взяты из разнообразных обществ - из Общества за прогресс знаний, Королевских научных обществ и тому подобных. Детям прививались чтение книг и посещение публичных лекций. Одновременно их отец активно занимался тем, что освобождал дом от устаревшей мебели, оснащал его электрическим освещением, ванными и туалетами, телефоном, внедряя мебель последнего образца, словом, вводя все современное.
- Потому-то он и увлекся идеей сделать из нас служащих, - пояснила Эмили. - Вложив так много средств в наше образование, он хочет при своей жизни получить какую-то отдачу.
- Пожалуй, это несколько… прозаично в отношении к своим родным чадам.
- Ах, что вы… совсем наоборот. Он убежден, что в занятии делом заложены здоровые принципы, что оно, иначе говоря, благотворно сказывается на людях.
- А вы? Неужели и вы того же мнения?
Эмили утвердительно кивнула:
- Я уже сказала, работа для меня удовольствие. И, кроме того, это выражение моих моральных убеждений. Лишь показав, что женщина как работник не хуже мужчины, мы сможем доказать, что женщины достойны тех же политических и законных прав.
- О Боже!
Вмиг я ощутил легкое угрызение совести, что работаю только ради того, чтобы расплатиться с виноторговцем.
К концу обеда я вынул портсигар и задал привычный вопрос: