- Если бы не Хозяин, я бы тебя - паскуду этой бы рукой шлепнул! - с ненавистью посмотрел он Пашке в глаза. - Думаешь, я забыл тот случай в Горьком? Ну, ничего - рассчитаемся!
- Спасибо за откровенность, Николай Иванович…
- Какой я тебе Николай Иванович? Дворник Николай Иванович?! Я для тебя - нарком внутренних дел! Я для тебя - Хозяин!
- Для хозяина, Николай Иванович, мелко плаваешь - жопа видна!
- Знаю, с каким ты меня Хозяином сравниваешь. Его власть - тоже не вечна. Придет время - из-под земли тебя достану. А пока пошел вон, мразеныш!
Содержание этого разговора Пашка передал Лаврентию, а затем - Сталину.
- Вышинского в Кремль! - приказал тот.
Не прошло и получаса, как явился Генеральный прокурор.
- Совсем разложился Ежов, - объявил Хозяин. - Перестал работать. Мы его дома ищем, нам говорят: "Он - на работе". Ищем на работе, там говорят: "Он дома". Приезжаем домой - он пьяный на кровати валяется. А дело стоит. А враги лезут к нам из-за границы, вербуют здесь своих наемников. Кроме того, нам стало известно, что арестовано много невинных людей. Что будем делать с Ежовым, товарищ Вышинский?
- Думаю, товарищ Сталин, Ежова надо арестовать и разбираться с ним по всей строгости советских законов.
- Правильно думаете, товарищ Вышинский!
- Товарищ Сталин, у меня при себе бланки на арест. Разрешите заполнить?
- Заполняйте, товарищ Вышинский! Арестовывать будешь ты, Жихарев. Сейчас подъедут Молотов с Калининым. Сочиним бумаги об освобождении Ежова от должности наркома внутренних дел. На его место поставим Берию.
Когда Пашка вернулся на Лубянку, Ежова в наркомате уже не было. Жихарев сформировал несколько оперативных групп. Они поехали забирать Фриновского, других заместителей наркома, начальников управлений. За Ежовым отправился сам Жихарев. Дверь ему открыла Евгения Соломоновна.
- Что с ним, Павел? - шепотом спросила она в прихожей. - Приехал из наркомата уже под градусом - и сразу за бутылку схватился!
- Ничего! Сейчас протрезвеет! - бросил ей Пашка.
Ежов сидел в кабинете в одной майке. Подперев голову рукой, он пытался петь какую-то мелодию. Перед ним стояла початая бутылка коньяка.
- Николай Иванович, вас приглашает нарком внутренних дел, - улыбнулся ему Жихарев.
- Какой еще нарком? Я - нарком!
- Уже не ты, а Лаврентий Павлович Берия. Ты, Николай Иванович, - арестованный. В Загородной тюрьме тебя заждались.
Оперативники взяли Ежова под руки и вытряхнули из кресла. В заднем кармане галифе обнаружили вальтер, из которого Ежов застрелил Блюхера. В столе нашли никелированный браунинг. Ежов начал трезветь. В этом помог ему Пашка, выплеснув в лицо арестованного стакан воды.
- Как вы смеете?! Что за хамство?! Вы, что пьяны, Павел?! - закричала Евгения Соломоновна, вошедшая в кабинет.
- Пьян ваш муж - бывший нарком. Мы его забираем, и он должен быть трезвым. Сегодня будет обыск, а завтра съезжайте с квартиры! Уж больно шикарно вы устроились, - бросил ей Пашка.
На Ежова натянули шинель, споров с нее петлицы с маршальскими звездами, и дав по шее, повели в машину.
- Сволочи! Вы даже не дали человеку одеться! - обрела дар речи Евгения Соломоновна.
- В тюрьме ему что-нибудь подберут! - захлопнул дверь Жихарев.
Загородная тюрьма в Марфино была детищем Ежова и отличалась строгостью порядков. В нее заключали наиболее опасных для режима людей. В камерах разрешалось только лежать. Матовые стекла на окнах, убранных в двойные решетки, не позволяли определить: какое время суток на дворе. Находившимся в камерах запрещалось разговаривать друг с другом. Малейшее отклонение от требований администрации приводило в карцер - окрашенный в белый цвет бокс с ослепительным освещением, в котором можно было только стоять. Передачи для находившихся в этой тюрьме не принимались, какие-либо справки об узниках не давались.
В эту тюрьму привезли ее создателя. Берия уже ждал в наркомовском кабинете.
- Ну, что, Николай Иванович, садился - бодрился, срал-срал и упал? - приветствовал Берия Ежова вопросом, который бывший нарком любил задавать арестованным.
Ежов уже протрезвел, но все еще не мог поверить, что за его арестом стоит сам Хозяин.
- Дайте мне позвонить товарищу Сталину! - попытался командовать он.
- Дайте ему по зубам! - велел Лаврентий.
Пашка сделал шаг в сторону Ежова.
- Паша, Пашенька! Неужели ты меня ударишь? - заметался тот.
- Еще как ударю, Николай Иваныч! - осклабился Жихарев и двинул бывшего наркома в челюсть, вложив в удар всю накопившуюся ненависть к еще недавно всесильному временщику.
Ежов пролетел пару метров по воздуху и упал в подставленные руки оперов. Те высоко подбросили Николая Иванович вверх и расступились в стороны. Почти без звука упал легонький Ежов на пол. "Освежите и переоденьте его!" - приказал Лаврентий. На бывшего наркома вылили ведро воды и выволокли из кабинета. За дверью раздались крики. Через несколько минут Николая Ивановича снова ввели в кабинет. Он держался за мошонку. Под левым глазом и на правой щеке узника красовались свежие синяки. Старые красноармейские галифе доходили ему до груди. До колен болтались рукава поношенной гимнастерки. Завершали картину разбитые ботинки сорок пятого размера. Молча выплюнул Ежов выбитые зубы.
- Зубы ему выбил, так он их выплевывать начал, - доложил один из оперов. - Пришлось назад в рот вставить.
- Пусть без зубов ходит, - усмехнулся Берия. - Они ему больше не понадобятся.
- Лаврентий! Я подпишу все - только не бейте! - захныкал Ежов.
- Поумнел Николай? Давно пора! Вот протокол, где ты признаешься в подготовке покушения на жизнь товарища Сталина с целью захвата власти и установления твоей диктатуры.
- Что ты? Я - против товарища Сталина? Это - абсурд!
- Значит, не поумнел. Положите его на лавку и снимите с него ботинки! - приказал Берия.
Ежова положили на лавку лицом вниз. На его ноги сел один из следователей и крепко впился в голени.
- Специально для тебя припас, Николай, - взялся Берия за бамбуковую палку.
Со свистом легла она на пятки Ежову. "И-и-и!" - завизжал подследственный. На двадцать пятом ударе он сдался. Всхлипывая и утирая кулачком слезы, подписал Ежов протокол допроса. С тех пор он подписывал все протоколы, не читая, знал, что участь его предрешена.
Еще более сговорчивым оказался Фриновский. Потребовалось всего пару раз ударить его бруском рифленой резины по пальцам - и он стал давать показания. Без боя сдались почти все приспешники Ежова. Ежедневно истязая людей, они знали, сколь богатый арсенал пыток имеется в распоряжении НКВД. Знали, какие муки причиняют эти пытки, поэтому предпочли оговорить себя и других. Все грехи они сваливали на Ежова. Тот безропотно брал на себя все преступления. От недостатка воздуха он пожелтел, оброс жиденькой черной бороденкой и стал похож на японца. Один только раз Ежов не выдержал.
- Зачем ты людей пытал? - спросил он на очной ставке своего главного подручного Радзивиловского. - Я не давал тебе таких указаний.
- А я знал, что тебе это понравится. Поэтому не только пытал, но и собственноручно расстреливал, - последовал ответ.
Лишь с помощником Ежова по наркомату внутренних дел следователям пришлось повозиться. Это был чрезвычайно упрямый человек с очень тяжелым характером. Кроме Ежова для него не существовало авторитетов. Где бы он не служил, всюду вступал в конфликты с начальством, отказываясь подчас выполнять приказы. Став помощником наркома, он быстро получил два ромба и столько же орденов. Все начальники управлений приползли к нему на поклон. Очень многих погубил этот человек. Настало время, когда в наркомате его стали бояться больше, чем Ежова. Не здравый смысл, а тупое упрямство двигало этим человеком, когда он отказался давать показания. С этим упрямством прошел он многие пытки.
- Знаю. Что мне не жить, но фу-фу из себя сделать я не дам! Я - человек, а вы все - говно, - вися на дыбе, отвечал он на предложения дать показания, и избавиться такой ценой от мучений.
Наконец, Берия решил сам подключиться к допросам этого человека. Велено было принять участие в допросах и Жихареву.
В кабинете наркома в Загородной тюрьме охранники налаживали жаровню. Несколько стальных прутьев лежали на полу. Измученный бывший помощник наркома сидел перед Лаврентием.
- Скушай апельсинчик и будь умницей! Все равно придется говорить, - убеждал его Лаврентий Павлович.
- Все равно говорить не буду и апельсин твой вонючий есть не буду! - отказался тот.
- Не упорствуй! Читал я где-то, как убили в средние века английского короля Эдуарда. Страшная у него смерть была! Неужели ты ее хочешь?
- Читал я об этой смерти в книжонке "Средневековые пытки и казни". Применяли мы все, что там написано ко всякой сволочи. Нравилось мне смотреть, как враги народа под пытками орут и корчатся.
- Будешь упорствовать - применят к тебе…
- Буду! Лучше сдохну под пыткой, но ни на себя, ни на Николая Ивановича клеветать не стану.
- Большую ошибку делаешь. Очень больно будет! Вот и прутики уже раскалились. Берите его! - кивнул Берия подручным.
Преодолев слабое сопротивление подследственного, охранники уложили его на пол. Оголив ягодицы, ввели в задний проход коровий рог. Охранник взял щипцами раскаленный прут и ввел его в рог. Кабинет наполнился запахом горелого мяса. С ревом похожим, на звериный, помощник Ежова потерял сознание. "Приведите его в чувства!" - распорядился Лаврентий.
- Ну, что продолжим? Вот еще новый рог есть… - спросил Берия, крутя в руках новый рог, когда подследственный пришел в себя.
- Ай, нет! Я все подпишу! - застонал тот.