Низкорослый, ставший импотентом от постоянных психических перегрузок, Ежов ненавидел высоких, статных мужчин. Он постоянно ревновал жену - Евгению Соломоновну, красивую, обаятельную еврейку. Неоднократно устраивал ей скандалы, грязно ругаясь. В таких случаях Евгения Соломоновна сгребала мужа в охапку и швыряла его на кровать. Пьяненький нарком тут же засыпал. Ну, а проспавшись, всеми правдами и неправдами добивался ареста, подозреваемого в любовной связи с женой. С наслаждением Николай Иванович топтал мошонку этого несчастного, стягивал ее ремнем, собственноручно подвешивал за нее. Вот и сейчас, радостно блестя глазами, нарком смотрел, как били между ног Косарева. "Не закрывайся, гад!" - наступил на руки Косареву один из чекистов. Двое других раздвинули ноги комсомольца, сели на них. Краснолицый снова принялся бить по мошонке. Надрывные вопли заполнили кабинет.
- Будешь говорить? - спросил нарком, после того как потерявшего сознание Косарева привели в чувства.
- Не о чем мне с тобой говорить, сволочь! - прохрипел тот.
- Повесьте его за ребро! Пусть висит, пока не даст показания! - приказал Ежов.
Косарева подтащили к подвешенному к потолку стальному крюку, сорвали рубашку и майку. Краснолицый вонзил крюк под ребро подследственного. Закрутили рукоятку лебедки. Косарев, суча ногами повис в воздухе. Все сильнее впивался крюк в тело, разрывая мышцы, ломая ребро.
- Будешь говорить?
- Нет! - стонал из-под потолка Косарев.
- Товарищ нарком! Вас вызывает товарищ Сталин, - доложил вошедший в кабинет помощник.
- Я - к Хозяину, остальные - по местам! Одного оставить здесь! Когда эта тля заговорит - снять и продолжить допрос! - распорядился нарком.
Вернувшись, Ежов направился в свой подвальный кабинет. Краснолицый, оставленный наблюдать за Косаревым, спал, уткнувшись в стол.
- У, курва! - ткнул его Ежов кулаком в затылок. - Две бутылки пива у меня выпил! Снять подследственного!
Вожака молодежи опустили на пол. Он был мертв.
- Николай Иванович! Миленький! - упал на колени краснолицый.
- Падла! - врезал ему ногой по зубам Ежов!
Краснолицего увели, содрав с петлиц знаки различия.
- Надо как-то дело уладить… - нарком вопросительно посмотрел на Жихарева.
- Факсимиле с его росписью есть? - спросил Пашка.
- Да, изъято при обыске на рабочем месте.
Тогда дело простое. Поставим факсимиле под всеми протоколами допросов и передадим их Вышинскому и Ульриху. Они - люди сообразительные. Пойдут нам навстречу.
С фальсифицированными материалами Ежов и Пашка поехали к Ульриху.
- Все хорошо, - просмотрел тот фальшивки. - Везите Косарева!
- Умер Косарев. Нет его! - ответил Ежов.
- Ай-яй-яй! Как же мы его судить будем?
- Не надо суда! Вы только подготовьте необходимые материалы.
- Да… Тяжелое дело… - провел платком по лбу Ульрих. - Но чего не сделаешь для коллег!
На следующий день мертвого Косарева и все материалы следствия привезли в Военную коллегию Верховного суда. Подмахнули подготовленный к спешке протокол судебного заседания. Тело комсомольского вожака вместе с другими телами расстрелянных в машине "Хлеб" поехало в крематорий.
Глава 22
Недолго оставалось гулять на свободе и самому Ежову. Во время банкета по случаю награждения сотрудников НКВД орденами он напился. Пьяненький нарком произнес тост:
- Мы должны создать замкнутую секту со строжайшей дисциплиной и безоговорочным, если хотите фанатичным повиновением ее руководству. Мы должны привлечь в эту секту только своих: детей, родню, друзей. Они в любое время должны будут выполнить любой приказ наркома. Прикажут отца с матерью расстрелять - обязаны расстрелять!
Пашка, слушавший эти слова, понял, что Ежов разболтал свой план захвата власти. Сразу же после банкета он поехал к Сталину. "Хозяин, конечно, не подарок. Но этот маньяк вырежет всех. Оставит только работников органов, да и то - половину", - размышлял Жихарев по дороге на кунцевскую дачу вождя.
- Прыткий у нас воробышек, - усмехнулся Сталин, выслушав пашкин донос. - Надо бы ему хорошего первого зама, а то Фриновский ему во всем потакает.
- Георгий! - обернулся генсек к Маленкову. - Где у нас вакансии наркомов?
- В наркомате Речного флота, товарищ Сталин.
- Ежова назначим наркомом Речного флота, по совместительству. Фриновского назначим его первым заместителем с освобождением от должности в НКВД. А на его место поставим Лаврентия Берию - хватит ему в Грузии киснуть. Надо подготовить решение правительства!
В сентябре 1938 года в наркомате появился Берия. Ежов, увлеченный пытками привезенного с Дальнего Востока маршала Блюхера и его соратника по гражданской войне Постышева, поначалу не придал этим перемещениям большого значения. Он настолько уверовал в свою избранность и приближенность к Хозяину, что открыто заявлял: "Для органов слово закон - пустой звук!" Со смехом сказал он это и Блюхеру, когда тот во время допроса стал обвинять наркома в нарушении законности.
- Ах ты, гнида! - побледнел Блюхер. Выходит, я за советскую власть воевал, чтобы такая мразь, как ты жировала?!
С этими словами бывший командующий Дальневосточным фронтом обрушил кулак на физиономию Ежова. Мелькнули в воздухе ножонки наркома, глухо стукнулся он головой об пол. Шестеро телохранителей набросились на Блюхера, замелькали кулаки. Отброшенный ударом ноги помощник Ежова с криком побежал за подмогой. Ввалились еще шестеро охранников. Блюхера скрутили, рвали ему волосы, били ногами по животу. Пашка привел Ежова в чувства. С гаденькой улыбочкой тот подошел к Блюхеру и разрядил в живот маршала пистолет. Агонизировавшего Блюхера унесли умирать в карцер.
На следующий день руководители НКВД были на докладе у Сталина.
- Что это ты, Николай Иванович, как б…, напудрился, - как бы невзначай спросил Берия, явно рассчитывая, что это услышит Сталин.
- И, правда, товарищ Ежов, что-то я раньше у тебя педерастических наклонностей не замечал, - поддержал злую шутку генсек.
- Он, товарищ Сталин, вчера с Блюхером в любви объяснялся, - расплылся в улыбке Берия.
- Ну и до чего договорились?
- Умер Блюхер, покончил с собой, заикаясь, глядя в стол, пролепетал Ежов.
- Я не ослышался, товарищ Ежов? - вмиг стал суровым Сталин.
- Нет, не ослышались, товарищ Сталин. Покончил с собой Блюхер.
- А ты куда смотрел? - повернулся генсек к Берии.
- К сожалению. Товарищ Сталин, меня вообще не допустили к этому делу. Сказали. Что я - новый, неопытный сотрудник.
- Я подумаю. Как наказать вас - засранцев. Идите, работайте! И чтобы ни Постышев, ни Егоров, ни кто-нибудь другой до конца следствия не умерли! Постышевым займись ты, Лаврентий! И к делу бывшего начальника Генштаба Егорова тоже подключись. Ежов в последнее время стал допускать брак в работе.
На Лубянку Ежов и Берия возвращались каждый в своей машине. Жихарев поехал отдельно от них. Пашке стало ясно, насколько нарком недооценил Лаврентия. Ежов даже не подозревал, что ему готовят замену. Не потрудившись поначалу заглянуть в личное дело Берии, Николай Иванович считал того - всего лишь партийным функционером, каких много. Вернувшись из Кремля, Ежов вызвал Берию и Пашку в свой подвальный кабинет. На его столе лежало личное дело Лаврентия. У стола сидел соратник Сталина по гражданской войне бывший начальник Генерального штаба, бывший маршал Егоров. Ежов был во хмелю. Он ударил пятерней по глазам Егоров.
- Ай! - закричал подследственный, схватившись руками за глазницы, из которых потекла кровь.
- Ничего, стеклянные вставят! - икнул Ежов. - Увести! В лазарет его. А теперь с вами-гондонами разговор будет. Ты куда, Берия, садишься? Я тебя садиться не приглашал! Постоишь, князь кавказский! Невелик барин! Ты думаешь, что если когда-то работал в органах, можешь в Москве всех поучать? Я на Егорове поучил тебя, как вести допросы!
- Ты его искалечил, козел противный! - с неожиданной дерзостью ответил Берия.
- Что?! - полезли из орбит глаза у Ежова.
- То, что если так будешь себя вести, х… нюхать станешь и кровью харкать! - хлопнул дверью Лаврентий.
- Арестовать его! - заверещал нарком, швырнув в дверь пустую бутылку. - Что стоишь? Догони, арестуй его!
Пашка с радостью выбежал из кабинет и пошел к Берии.
- Нарком велел вас арестовать, Лаврентий Павлович, - сообщил он новость Берии.
- Будешь арестовывать?
- Думаю, что к Хозяину ехать надо. Нужно прекращать допускаемое Ежовым безобразие. Лавры Хозяина не дают покоя наркому. Не сбросим Ежова сейчас - будет военный переворот.
Пашка думал не столько о благополучии Берии. Сколько о себе. С неделю до этих событий Ежов пригласил его к себе на дачу. Ласково пригревало сентябрьское солнышко. Падали на землю первые желтые листья. Золотилась излучина Москва-реки, открывавшаяся с пригорка, на котором стояла дача наркома. Ежов и Пашка сидели за стоиком перед домом. Лакеи поднесли им коньяк и нехитрую закуску (Ежов не был гурманом). Выпили по стакану коньяка.
- Наш коллега Шкирятов очень любит рассматривать персональные дела моральных разложенцев, - рассказывал, закусывая лимоном Ежов. - Приведут к Шкирятову такого мужика, он начинает расспрашивать: как гуляли, как пили, чем закусывали? И когда разложенец говорит, что закусывал коньяк помидорами, вещает ему наш Малютушка, что коньячок лимончиком закусывать надо. Сдает мужик партбилет и не может понять: за что его из партии исключили? За моральное разложение, или за то что коньяк не тем закусывал? Посмеявшись, Ежов и Жихарев выпили по второй рюмке. Настроение наркома резко изменилось: он опьянел.