* * *
Рассевшись по своим местам, мамочки с сочувствием заглянули в тарелку Берестень: девятый стол – перловая каша, не сдобренная маслом. Даже для нелюдимой Светланы такое гастрономическое наказание казалось жестоким. Но она, тяжело вздохнув, все же начала осторожно ковырять серую массу ложкой.
Варя улыбнулась Берестень, кивнув на ее тарелку:
– Что, невкусно?
Светлану даже чуть-чуть передернуло:
– Гадость… Ни соли, ни масла…
Варя, храбро хлебнув рассольника, который, будь она дома, был бы не диетическим, зато в тысячу раз вкуснее, ободряюще произнесла:
– Ну, ничего. Стоит потерпеть.
Берестень перестала жевать, подняла на Варю мученический взгляд:
– Хоть ты меня не лечи, Варя…
Это было так неожиданно, что мамочки замерли. А Оля Захарова, чтобы не спугнуть хрупкий мир, попросила:
– Дальше, Варя…
* * *
Кто бы мог подумать, что баскетбол можно смотреть, как лихо закрученный детектив! Исход этой "битвы гигантов" предугадать было просто невозможно: соперники были на равных, в каждой команде были яркие, непредсказуемые, почти артистичные "звезды", готовые на все ради победы. Игроки падали и взлетали, сшибаясь в полете мощными телами, точными движениями посылали мяч в корзину, на какое-то мгновение застывая в многофигурную скульптурную композицию, чтобы секунду спустя вновь превратиться в устремленное вперед и ввысь торнадо из мужских тел. В конце концов, это было просто отрадное для женского взгляда зрелище: такого количества великолепных мускулистых парней, собранных в одном месте, ни Варе, ни Наде раньше видеть не приходилось… Сосредоточенный и хмурый Чернобров бегал вдоль игровой площадки "черной молнии подобный"; близнецы, хоть и обещали посвятить Варе победу, ни разу даже не взглянули на сектор, где она сидела рядом с Надей.
Варя и припомнить не могла, когда она в последний раз испытывала такие яркие эмоции – чередующиеся всплески энтузиазма и отчаяния, нервотрепку последних минут и восторг трудной победы! Когда матч закончился, Надя и Варя побежали к раздевалке. Костя, устало улыбаясь, накинув на плечи большое полотенце, как часовой, стоял у выхода. Девушки с визгом повисли на его сильных руках и дружно поцеловали Костю в обе щеки. Парень мгновенно "расцвел" от губной помады, а выскочивший из раздевалки, уже успевший переодеться Саша только руками развел:
– И вот так всегда! С самого начала не везет: я как родился через пять минут после этого фрукта, так с тех пор на эти пять минут кругом отстаю! Верите?
– Нет, – кокетливо заверила Сашу Надя, переставшая бояться "здоровенных ребят", – это ведь ты решающий гол забил.
– Решающий, потому что его надо было забить… на пять минут раньше, – захохотал Костя, на что его брат ответил ощутимым тычком в бок:
– Завидуй молча!
Варя протянула братьям сразу обе руки и сказала:
– Спасибо за игру, мальчики, я давно так не кричала! Особенно – от восторга! А теперь… – Варя вздохнула, – извините, нам пора. Прогулка по городу откладывается. Не хотела вас огорчать перед матчем, но нас сняли с резерва и через полтора часа мы должны быть в аэропорту.
Костя почесал лоб, даже не пытаясь скрыть разочарование. Ему сразу расхотелось гарцевать перед девушками и пикироваться с братом. Он спросил у Вари, уже предчувствуя, что она скажет в ответ:
– Когда же мы увидимся, Варя?
Вместо ответа Варя прикоснулась к его руке, еще раз вздохнула. А уж потом сказала почти ласково:
– Костя… Я очень рада была познакомиться и с тобой, и с Сашей… Правда, вы чудесные ребята. Но, знаешь, близнецы в моей жизни уже есть – Пашка и Петька, Петр и Павел… И я их так люблю, что на большее меня уже просто не хватает.
Парень нахмурился и развел руками. А Варя добавила:
– Кстати, у них сегодня день рождения – ровно пять лет. Давайте считать, что ваша победа – это подарок мне и им, ладно?
Не дожидаясь, что он на это скажет, Варя вздохнула, открыла сумочку, достала записную книжку, оттуда – фотографию, на которой два рыжих мальчика в тельняшках стояли, по-взрослому обнявшись за плечи и смеясь во весь рот…
Костя озадаченно посмотрел на фото, потом на Варю, потом оглянулся на примолкшего брата. Он явно растерялся, чем немало удивил "младшего".
– Так ты замужем? – только и смог вымолвить бесстрашный центровой.
Варя невесело рассмеялась, пряча фотографию в сумочку:
– Предположим, замужем. А какие-то другие варианты исключаются? А если не замужем? Я тебе уже не нравлюсь?
Не совсем разобравшись, что хотела этим сказать Варя, Костя попытался вернуть себе "подачу":
– Ну хоть телефон оставь… Пожалуйста.
Варя достала телефон и пошутила:
– Когда мне говорят: "оставь телефон", мне сразу хочется подарить свой мобильник. Ну, диктуй свой номер.
Костя хлопнул себя по карманам:
– Мой в куртке… А, неважно! Набирай, отобьется: шесть – восемьсот – сто тридцать два.
А потом хлопнул себя еще раз – на этот раз по лбу:
– Да, подарок!.. Подожди-ка еще секундочку… – и сорвался с места, мигом исчезнув из вида в темноте коридора.
Варя спросила, оглянувшись на непривычно молчаливого Сашу:
– Он далеко? Нам вообще-то пора…
Саша не успел ответить, как ураганом вернулся его брат. В руках он держал два роскошных профессиональных мяча, а на голове его красовались сразу две кепки с символикой чемпионата! Все это богатство он протянул Варе:
– Держи! Петьке и Пашке, апостолам твоим, пусть играют. Мячи счастливые, мы же победили… Пожелай им от нас… всего.
Варя взяла один мяч, второй дала подержать Наде, а кепки аккуратно засунула в сумку. Потом посмотрела на Костю чуть исподлобья и, как будто что-то решив для себя, сказала:
– Спасибо. И знаешь… Позвони. Я буду рада.
* * *
Медсестра Таня забрала из лаборатории результаты утренних анализов и зашла в ординаторскую за историями болезни, чтобы вклеить туда бумажки со свежими цифрами.
Вера Михайловна, объявив компьютеру временную капитуляцию, вручную заполняла бланки назначений. Таня встала рядом, прижав к груди истории, и некоторое время следила за тем, как Вера пишет. Почерк у Веры Михайловны, в отличие от большинства ее коллег, был вполне разборчивый.
– Вера Михайловна, вы сколько уже работаете? – спросила она.
– Ну, если считать… фельдшером на "скорой", интернатуру… что-то лет шестнадцать получается.
– Значит, уже больше, чем роман Тургенева "Отцы и дети" всего-всякого написали… – покачала головой Таня.
Вера Михайловна, не прекращая работы, кивнула:
– И значительно больше, чем "Мать" Горького.
Широко открылась дверь в ординаторскую: так обычно всегда входил Владимир Николаевич Бобровский. Бросив быстрый взгляд на руководителя, Вера Михайловна поняла: шеф не в духе. Предчувствие ее не обмануло. Бобровский, который всегда находил какие-то простые, но добрые слова для медсестричек, испытывавших к нему смешанные (в разных пропорциях) чувства влюбленности и уважения, на этот раз даже не глянул в сторону Тани. Той бы понять, что надо исчезнуть с начальственных глаз куда подальше, но, видно, чутье подвело девушку: она по-прежнему стояла возле стола Веры Михайловны, с праздным видом обнимая добытую из шкафа пачку историй болезни.
Бобровский обратился к Вере:
– Как там наша проблема? Отказница из тринадцатой?
Медсестра Таня, которая была, разумеется, в курсе истории с коньяком, от неожиданности допустила еще одну субординационную ошибку. Она не дождалась, что ответит на поставленный завотделением вопрос Вера Михайловна, и встряла со своей репликой:
– Подождите, какой отказ может быть? От чего? Это в родильном отделении пусть готовятся, когда ей срок придет.
Вера Михайловна выразительно посмотрела на Таню, но все же сочла необходимым объяснить ей ситуацию:
– Нет, все гораздо хуже. Она, дурочка, думает, что если будет коньяк пить и прикроватные тумбочки на грудь брать, то у нее выкидыш случится. Выкидыша не будет, а будет отслойка плаценты. Дальше вы все знаете лучше меня. Но ей я тоже все объяснила. Так что на данном этапе проблема наша.
Бобровский потер виски и перевел на Таню мрачный взгляд:
– Я что-то не понял, Татьяна. Почему стоим? В отделении работы мало?
Таня вспыхнула и побежала на выход.
Вера Михайловна вздохнула:
– Думаешь, она работать пошла?
– Надеюсь, – холодно отрезал Бобровский.
– Нет, реветь, – не оставила ему никаких иллюзий Вера Михайловна.
– Я бы и сам всплакнул, если бы мог себе эту роскошь позволить.
Вера Михайловна посмотрела на Бобровского так внимательно, что он понял: Вера его не видит.
– О чем думаешь? – спросил он.
– Это ей нужно выплакаться. Берестень. Очень нужно. Но, по-моему, она не умеет плакать.
– А так бывает? – спросил Бобровский озадаченно. И вздохнул. – Пойду Татьяну успокою. Попалась под горячую руку… Тот еще денек.