– А ты думаешь, что состоишь из сплошных достоинств? Достоинства и красота! Да, Викусь? И ты уверена, что тебя нельзя не любить и невозможно забыть? Я сказал, что ты напоминаешь Иришку, когда с той же интонацией спрашиваешь, любят ли тебя. Она так же утверждающе спрашивает. Но она, разумеется, на тебя не похожа. Ирка никогда не врет. Не оттого, что она такая правильная, как Анюта, просто ей плевать на чужое мнение. Она не удостаивает никого ложью. А ты мастер художественного вранья. Согласен, иногда тобой движет милосердие, не обидеть никого… Ложь во спасение. Но чаще ты врешь обдуманно, с какой-нибудь целью, не всегда благородной. Ты хитришь, изворачиваешься, придумываешь маленькие сценки и блестяще их разыгрываешь, добиваясь желаемого. Вот эти твои утренние визиты… Девочка моя, там, где ты училась, я преподавал! Неужели ты думаешь, что я поверю в твою внезапно вспыхнувшую страсть? Счастье ты мое бестолковое! Я, конечно, благодарен тебе за эту щедрость. Будем считать, что тобой движет милосердие – осчастливить напоследок влюбленного идиота. Есть другой вариант. Я не прошу твоей любви, и тебя это возмущает, ты вправе отказывать, но я обязан всегда умолять. И моя отважная малышка бросается ко мне в постель, как герой на амбразуру. Ей важно сломить сопротивление, покорить и показать рабу его место. У ноги своей повелительницы, разумеется. Но будем считать, что это было милосердие и душевная щедрость. Так выглядит более симпатично.
Вика никогда не испытывала такого унижения. Ей было стыдно, что Алик с легкостью разгадал ее женские хитрости. Когда он так безжалостно разложил все по полочкам, Викины намерения стали выглядеть не то что несимпатичными, а просто отвратительными. Ей захотелось убежать из этой кухни и поскорее уехать к Стасу, чтобы все забыть. Но Алик продолжал говорить, и она не решалась его остановить.
– Так что, дорогая, поверь мне, что недостатков у тебя предостаточно. А красота твоя весьма сомнительна. Да, ты хорошенькая! Необычное асимметричное личико и чудесная фигурка. Тоненькая, стройная, длинные красивые ножки, мини-юбочка. Руки красивые, породистые. Ты вообще породистая девочка.
– Ты меня, как барышник лошадь, описываешь, – зло заметила Вика.
– Не злись, Викуся, я же любя… Ты сама завела этот разговор, и я подумал, что тебе полезно послушать… Кому, впрочем, интересна абсолютная красота? Вот Томка красавица, мужики на нее, как мухи на мед, а счастья нет. Вероника – не идеал, носик чуть длинноват, ростом невеличка. Но смотришь и не можешь оторваться. Эти глаза, эта улыбка – на душе радостно становится. Вот она и укротила нашего "мустанга". Так что женская красота не в идеальных пропорциях. Твоя сила, Викусь, совсем в другом. Все, что я описал, как барышник лошадь, плюс все твои недостатки, включая вранье, актерство, но плюс доброта, талант, яркость и необычность твоей личности. И нежность – удивительная, трогательная нежность. Это и есть твоя красота. С ней трудно бороться, ей невозможно сопротивляться. Я сказал, что устал любить тебя, но это не значит, что разлюбил. Я бы и рад, да не получается. А настроение? Какое может быть настроение, Вика! Это не безразличие, я теряю тебя! Прихожу и вижу чемоданы, твою озабоченность – брать или не брать то или это. Девчонки, которые спрашивают моего совета по поводу своих сокровищ… все это печально, радость моя. Но я устал и уже хочу, чтобы ты поскорее уехала. Может, без тебя мне станет легче. Если немного перефразировать нашу поэтессу, то можно так:
Он говорил: – Я пуст, я пуст. -
Я говорила: – Где-то, где-то… -
Он говорил: – И пусть. И пусть.
Уйди и позабудь про это.
После этого разговора Вика больше не приходила к Алику. Самолюбие ее было ранено. И как бы он ни смягчал это своими признаниями в невозможности разлюбить, обида осталась. Она вспомнила ту давнишнюю историю с мымрой и Валькой и злорадно подумала, что этот актерский трюк он не раскусил. Съел, как самый обычный, неискушенный зритель. В том, что "съел", была уверена, Алик всякий раз напрягался и нервничал, если на горизонте появлялся Валька. Так что насчет того, что он где-то там преподавал то, что Вика учила, – большой вопрос.
Она рассказала об этом разговоре Томке. Они сидели днем в ЦДЛ, обсуждая свои новости.
– Ну что ж, понять его можно, – задумчиво сказала подруга. – Я вот первый раз вляпалась в роман с женатым мужиком, все нервы себе за три месяца истрепала. Знаешь, как это раздражает, когда он приходит пахнущий домашними щами и духами законной супруги! Так бы и убила!
– Но ты ведь тоже замужем, так что вы на равных.
– Ой, Вика, да я бы сегодня развелась, если бы Володька намекнул. Черт с ними, со всеми этими цацками и домом. Бежала бы, в чем есть.
– А что, все эти драгоценности ты не возьмешь? Он же тебе их дарил?
– Наивная ты, Викуся. Это Алик тебе дарит. А мой вкладывает. Инвестирует в меня многокаратные бриллианты. И держит их в сейфе, а где же их еще держать! Только я, к сожалению, к сейфу доступа не имею. Украшения мне выдаются, когда мы совместно выходим. Если уйду, вернусь в свою собственную, двухкомнатную, купленную на заработанные потом и кровью. Ну, вот это, возможно, останется, я его всегда ношу, – Томка повертела рукой, и крупный камень заиграл сотнями граней. – Вряд ли станет отбирать обручальное кольцо. Хотя кто его знает? Ведь даже машины собственной у меня нет! Там целый автопарк, бери любую, но с водителем.
– Ну, водителя он к тебе в качестве охранника приставил, чтобы ты всегда на виду была.
– Ой, на виду! Водитель сейчас у входа в ресторан стоит, а я через бар в главное здание и на Герцена выйду. Только он меня и видел. И таким же образом вернусь. Вот тебе и охрана. И так же в фитнес-центре, да и везде. Говорю водителю, что я надолго, может покалымить, я не против. Будет он тебе стоять, когда есть возможность "побомбить" пару часов, хоть это строжайше запрещено. Нет, Викусь, меня контролировать сложно!
– А с твоим Володькой у тебя серьезно?
– Да серьезней не бывает. У нас такая любовь! Такая! Как когда-то с Илюшкой была. Если он разведется и мы поженимся – рожу ребенка.
– Вот молодец, Томка! А ты думаешь, он разведется?
– Да разведется, куда он денется! – Томка загадочно улыбнулась. – Я еще даже легкую артиллерию не использую. Надеюсь, что он, как настоящий мужик, сам все решит. Тяжело разрываться между семьей и любовью, все мучаются, и всех жаль. Так что я Алику сочувствую.
– А мне?
– Тебе само собой. Говорю же, всех жалко в таких историях. Но все-таки надо тебе уехать, Велехова, и посмотреть, как оно сложится. Хотя мне лично будет тебя очень не хватать.
– А уж мне как без тебя тоскливо, Томка! И поговорить-то не с кем… ни тебя, ни Алика.
– Ну, для разговоров там полно наших. Вся богема в Нью-Йорке осела. Майка с Игорем, Верка, художник этот… Кирилл, Шацманы, Лилька у Теда Лапидуса работает, Светка Половцева у какого-то молодого Марка Джейкобса. Так что будет тебе с кем общаться. Только не завязни там надолго. Нью-Йорк, говорят, затягивает.
Вике и самой уже хотелось уехать. Все вокруг потускнело, а Нью-Йорк заманчиво засверкал тысячами огней. В самом деле, что делать в нищей, грязной Москве? В ресторане Дома кино скатерти в пятнах. Когда такое было? Раньше каждый вечер где-то собирались. А сейчас все притихли, нет повода для веселья. На "Мосфильме" тишина, клипы какие-то снимают в павильонах. В издательствах запустение. Появились новые газетки, но такого низкого уровня, что и в руки-то брать не хотелось. Недавно Вика купила хорошо изданный журнал "Домовой". Купила полюбопытствовать, потому что он выпускался серьезным издательским домом. Газету "Коммерсантъ" читали и отец, и Алик. Ребят из этого издательства хорошо знали, они рекламировали галерею. Собственно из-за рекламы и купила, посмотреть, как она выглядит. Вполне симпатичный журнал об образе жизни. Для Москвы – новость, но Вика столько читала таких журналов на английском, что "Домовой" не вызвал интереса. Хотя, конечно, пусть будет вместо привычной "Работницы". Но это журналистика, которая вдруг начала бурную жизнь, как и телевидение. А писатели, сценаристы, драматурги были в растерянности. В общем, Москва изменилась не в лучшую сторону. И все это на фоне безрадостных отношений с Аликом не вызывало оптимизма. После того, тягостного для Вики, разговора они перестали вместе выходить куда-либо. Раньше Вика приезжала днем в галерею, и они шли в какой-нибудь симпатичный ресторанчик пообедать. Сейчас она почти не бывала в галерее и арт-кафе. Некогда было, да и интерес пропал. Алик тоже не занимался "Никой". Всем управлял арт-директор Сергей, и жизнь там продолжалась. Алик звонил и появлялся у Вики каждый день, но никакого активного участия в их жизни не принимал. Если и занимался музыкой с Ирочкой, то равнодушно поправлял или хвалил ее. Анечка почти не играла, она вообще была к музыке менее способна, чем сестра. Девочки, конечно, заметили перемену в отношении Алика к ним. Усвоив строгие правила Нины Сергеевны, они не задавали ему вопросов, но приставали к Вике. Алик много лет был им лучшим другом, и они не понимали, отчего он так переменился. Как-то вечером, когда девочки легли спать, Вика попыталась рассказать Алику об их обиде. Ирочка была лишь недовольна переменами, но Анечка огорчалась и переживала искренне.
– Ну что делать, Викусь? Они уже не дети, взрослые девочки, вполне нимфетки, особенно Иришка. Не хочу выглядеть рядом с ними безумным дядюшкой Гумбертом.
– Ну что ты несешь? Чушь какая-то. Во-первых, они еще дети. Во-вторых, ты никак не похож на несчастного Г. Г.