– Нисколько. Почему вы не захотели тихо и скромно преподавать литературу в школе, тем более в частной?
– Потому что я там давным-давно сошла бы с ума. Послушайте, помнится, вы совсем недавно рассказывали мне о престижности "Балагана" в некоторых кругах. Причем же здесь безумие?
– Не уверен, что тезис насчет престижности является комплиментом. Его можно трактовать по-разному. Не лучше ли воспитать чувство прекрасного в новом поколении? У меня нет однозначного ответа.
– Ну, знаете ли! Я в той школе ощущала себя прислугой. Или проституткой. Администрация считала – раз мне дали работу в таком шикарном месте, я должна быть благодарна по гроб жизни и держать свое мнение при себе. Детки – те были уверены, что, раз папа или мама платят школе, и учителя из этих денег получают зарплату, то они обязаны оказывать оплаченные услуги, а не учить. Попробовали бы сами!
– Нет уж, мне такая мысль даже в голову не приходила. Только вот в чем загвоздка: вы ведь от денег никуда не ушли. Они и здесь с вами, и снова их платят вам за оказание услуг. В чем же разница?
– Вы совершенно не понимаете, о чем говорите! Сергей – это друг. Я говорю ему, сколько надо денег, он их дает и никогда ни о чем не спрашивает.
– В самом деле? Так вы осуществили мечту всех российских творческих деятелей!
– Да, осуществила. И жаловаться на свою жизнь не намерена. Она меня устраивает.
– Устраивает?
– Устраивает!
– Честно?
– Честно!
– Но вы же комплексуете из-за статуса содержанки. Вы несколько раз о нем упомянули. Только из кокетства?
– Да, из кокетства! Николай Игоревич, вы ведь уже не мальчик, и, простите, давно. Я должна вам объяснять разницу между словами и чувствами женщины?
– Значит, вы счастливы?
– Каждый день с утра до вечера счастливы только некоторые из сумасшедших. Наверное, страдающие бредом величия. А я счастлива, когда получается репетиция, когда получается, роль, спектакль.
– И не хотите мужа, детей?
– Какой мне смысл их хотеть? Не будет никогда, ни того, ни другого.
– Один мой знакомый сказал бы, что вы нарушаете законы биологии.
– Ваш знакомый ни черта не понимает в жизни, так ему и передайте.
– Вообще-то, он уже на пенсии.
– Какая разница, на пенсии он или нет? Еще один ненормальный дарвинист, забывший разницу между животным и человеком. И возраст не имеет здесь ни малейшего значения. Или хуже, возраст лишь подчеркивает беспомощность вашего знакомого в отношении с женщинами. Сколько раз он был женат?
– Ни разу. И детей никогда не было. Но на отсутствие женщин никогда не жаловался.
– Наверное, в этом его проблема. Мужчина может узнать женщину, только прожив с ней хотя бы лет десять. Если же ваш знакомый ни с одной женщиной не жил так долго, то не узнал ни одной, и все его суждения о женщинах – суть белиберда. В разговорах с ним старайтесь выбирать другие темы, а то он вас окончательно запутает.
– Меня запутать сложно. Я ваш минимальный стаж с женой уже отработал.
– И каков результат?
– Дочка. Пять лет. А потом жена меня выгнала из моего собственного дома за измену.
– Правильно сделала. А вы лавровый венок ждали? Или хотели достичь понимания на принципах шведской семьи? Поразительная мужская логика в действии. Новых ощущений решили поискать?
– Нет, просто так вышло.
– Замечательное объяснение! Случайно ошиблись адресом и не заметили, что в постели другая женщина?
– Нет. Шел по улице и словно увидел свою жену перерожденной. С другими глазами, с другой улыбкой. Но – свою жену!
– Ну конечно! Жена сама виновата. Плохо вас развлекала внедрением разнообразия в семейную жизнь. Могла бы урвать побольше времени от дочки, не велика потеря. Не перестаю изумляться величине безразмерного мужского эго!
– Вы не оригинальны, Светлана Ивановна. Я слышал и читал нечто в этом роде много раз в своей жизни.
– Нисколько не сомневаюсь. Все вы слышали и читали, только проку никакого.
– Знаете почему?
– Ну, просветите меня.
– Так проявляется ненавистная вам биология. Человек является частью животного мира, только он, как высшее животное, достиг непомерных высот агрессии и научился сочинять страстные стихи.
– Вы хотите сказать – мужчина является частью животного мира? Ведь высоты агрессии и поэзии – это, в основном, про вашего брата.
– Как посмотреть. Вот вы одним четверостишием сразили наповал железного человека, который, надо полагать, никогда не выделялся чрезмерным филантропизмом. Даже пистолет у виска вам не помешал. Так кто из вас двоих умело воспользовался поэзией в сугубо личных целях?
– Странно вы изъясняетесь, Николай Игоревич. Битый час я вам расписывала все перипетии моего приключения с пистолетом, а вы разговариваете так, словно я ни слова не произнесла. У вас избирательный слух?
– Не знаю, не знаю. Мой богатый опыт общения с людьми вообще и с женщинами в частности учит меня не верить в объективность. Я еще должен опросить Касатонова, его секретаршу и еще пару свидетелей, и, получив набор противоречащих друг другу текстов, попытаться составить собственное впечатление о происшествии.
– Замечательно. Значит, я вру?
– Нет, вы говорите правду, как вы ее видите. И при этом вы совершенно искренны. Из чего совершенно не вытекает соответствие ваших слов действительности. Утверждения трижды честного человека отвечают лишь его представлениям о правде. А что такое правда – вообще никто толком не знает.
– Как же?
– Так же. Правда всегда одна – это постулат тоталитарного общества. Стоит чуть ослабить железную хватку государства на горле общества, и моментально выясняется, что правда – у каждого своя. И чтобы отразить истину в освещении даже самого пустякового вопроса, нужно написать толстый роман, никакой газеты не хватит, даже журнала. А телевидение и вовсе рядом с правдой не стояло.
– Но вы ведь работаете в газете?
– Пытаюсь. Или делаю вид. Тем не менее, мне там деньги платят, а посему вопрос: что произошло в ресторане? Надо полагать, с пистолетом вас туда не пропустили? И, видимо, тот разговор вы помните лучше первого?
– Помню. Пришла в каком-то дурацком платье и без прически – думала, меня фэйс-контроль не пропустит, но Сергей заранее обо всем договорился.
– Он пришел без охраны?
– Не пытайтесь шутить, пожалуйста. Это у вас получается еще хуже, чем говорить правду.
– Я только пытаюсь вас подбодрить.
– Не надо меня подбадривать, я и так достаточно бодра.
– Ладно, больше не буду. Продолжайте, пожалуйста.
– Я пришла в ресторан без пистолета. А Сергей – без охраны, если это вас так интересует. Встал, когда меня подвели, и предложил мне стул. Сама не знаю, чего ждала. Чего угодно, включая наряд милиции. Я уже успела отойти после истерики, поэтому находилась в состоянии тихого ужаса. Хотя толком не помнила событий в кабинете, точно знала, что они были ужасны. Понятия не имела, о чем Сергей собирается со мной говорить, и страшно удивилась, когда он заговорил о своем сыне. Казалось бы – ничего удивительного, я ведь учительница. Но к тому моменту я про свою профессию уже успела позабыть – будто целая жизнь прошла за один день. Мальчик у Сергея был неплохой, любознательный, с парадоксальным мышлением, начитанный. Говорили мы о нем долго, потом разговор постепенно сошел на литературу вообще, на поэзию в частности и на мои личные пристрастия. О себе я всегда говорю легко, как вы могли заметить, поэтому стала болтать шустро и разболтанно, почти как с подружкой. С мужчинами я тогда так легковесно не разговаривала, потом сам себе удивлялась. Конечно, весь тот день остался в памяти одним большим удивлением – так не должно было случиться, я должна была закончить его хотя бы в милиции, если не в ФСБ. Или что тогда было – ФСК?
– В данном случае – несущественно. Вы закончили вечер не у них, а в ресторане. Или даже не в ресторане?
Овсиевская долго молча смотрела на Самсонова, но тот не отводил взгляд, понуждаемый мужским и профессиональным самодурством.
– Ждете от меня эротической истории? – холодно поинтересовалась примадонна.
– Честно говоря, не надеюсь на такую душевную щедрость.
– Дело не в душевной щедрости. Тем вечером ничего подобного просто не случилось. В конце концов разговор добрался до практических вопросов, и я поведала Сергею о давно мной присмотренном закрытом тире, назвала даже стоимость аренды и переоборудования помещений.
– И он тут же полез во внутренний карман за кошельком?
– Конечно, нет. Мы просто распрощались, и он уехал.
– Очень мило. И не предложил вас подвезти?
– Нет, не предложил. Я бы все равно отказалась – я ведь приехала туда сама, и не набивалась к нему в наложницы. Мне вызвали такси, я вернулась домой, на следующий день уволилась с работы.
– Осенью девяносто восьмого?
– Именно потому и уволилась, что осенью девяносто восьмого. У меня накопились кое-какие сбережения в долларах, и я тогда жутко разбогатела.
– Очень предусмотрительно.
– А вы держали рубли под матрацем?
– Честно говоря, тогда мне просто нечего было держать. Никогда не умел сберегать и инвестировать.
– Тогда вы – человек прошлого.
– Возможно. Давайте не тратить время на мою особу. Что там у вас дальше получилось с Касатоновым?
– Сами видите. Неужели требуются какие-то пояснения?
– Требуются. Когда вы получили деньги?