– Да почему же тайком? Ты ведь знаешь, какое-то время они проводят с няней. Детский центр, спортзал, музыкальная школа, в том числе они и церковь посещают.
– Почему из моих детей тайком от меня делают фанатиков-клерикалов? На дворе двадцать первый век! Может, ты их и в монастырь записать собираешься?
– В монастырь не записывают, дурачок. Люди принимают постриг. Разумеется, ни о каком монастыре никто не думает. Мужчинам вообще не свойственно такого рода самоотречение. Мальчики у нас очень живые, увлекающиеся. И их воцерковленность ничего ужасного из себя не представляет. Это ты в свое время, видимо, записался в православные, забыв расстаться с комсомольскими инстинктами. Ты уже давно не обязан заниматься атеистической пропагандой, опомнись.
– Я не занимаюсь атеистической пропагандой.
– А чем же ты занимаешься? Пришел в ужас из-за того, что дети, видите ли, верят в Бога и даже ходят в церковь! С ума сойти! Какой пассаж!
– Не преувеличивай. Я просто не хочу, чтобы они отвергали теорию Дарвина из-за ее несоответствия библейским постулатам.
– Вот когда отвергнут, тогда с ними и поспоришь. А сейчас, будь добр, пожалуйста, не удивляй Савку своим странным поведением.
Родители чинно вернулись к отпрыскам, которые сидели смирно, сложив ручки на коленях, и ждали ответов на свои вопросы.
– Идите, книжки почитайте, – хмуро бросил им отец.
– А в какой книжке написано, куда попадает человек после смерти? – проявил настырность Гордей.
– Таких книжек много, и они по-разному отвечают на твой вопрос. Если хочешь, можешь всю жизнь потратить на чтение этих книг. А сейчас ты в них все равно ничего не поймешь, – грубо настаивал на своем Полуярцев.
– А вдруг я ночью тоже умру? – с оттенком отчаяния в дрогнувшем голосе спросил любопытный сын.
– Да ты что, Дейка? – всполошенно кинулась к нему мать. – Что за глупости ты говоришь?
– И вовсе не глупости! Дети тоже умирают, об этом в книжках пишут.
– Дети умирают от болезней, или под машину попадают, или падают откуда-нибудь с высоты. А что с тобой ночью может случиться? Ты у нас мальчик здоровый, и в спальне у тебя никаких опасностей нет.
– Откуда ты знаешь? Вот когда чума была, люди вечером были здоровы, а к утру умирали.
– Ты об этом тоже в книжках прочел?
– Прочел!
– Я смотрю, надо повнимательней для тебя книжки отбирать. Ты вот читаешь, а невнимательно. От чумы умирают через несколько дней после заражения. Эпидемии чумы сейчас нет, значит, чтобы заразиться, ты либо должен был съездить на прошлой неделе куда-нибудь в Азию, либо повстречаться с кем-нибудь, кто только что оттуда вернулся. И этот кто-нибудь, раз он был заражен, должен был умереть раньше тебя. Ты никуда не ездил, это мы все знаем, а все твои одноклассники уже третью неделю спокойно живут и учатся, куда бы они ни ездили на каникулах. Значит, если ты так веришь книжкам, то должен понять, что никакой страшной болезни у тебя нет. Согласен?
Полуярцев подумал, что его жена умеет быть убедительной, даже рассуждая о совершенно незнакомых ей самой материях. Одно только желание убедить всегда придавало ей убежденности в количествах, достаточных для уверения в ее правоте даже широких народных масс, а не только маленького испуганного мальчишки.
– Гордей, будь мужчиной. Не распускай сопли, – добавил каплю мужественности в монолог жены муж.
Дей насупился и принялся внимательно изучать собственные коленки, словно обнаружил на них занимательный узор. Зато Савка никак не мог угомониться:
– Ну конечно, как не знаете ответа, так сразу нас посылаете книжки читать!
– Если ты опять про свое, то я тебе уже сказал: никто точно не знает, куда попадает человек после смерти. А верят разные люди в разное. Вот Дейка, наверно, верит, что люди попадают на тот свет и живут там вечно.
– А бабушка попала в ад или в рай? – неожиданно спросил Гордей.
Андрей Владимирович опешил, а Лена поспешно вступила:
– Бабушка пока никуда не попала. Ее душа еще три дня будет с нами, и только через сорок дней после смерти решится, куда она пойдет дальше.
– И куда она пойдет дальше?
– Этого тоже никто не знает, но верить нужно в лучшее. И нужно молиться за упокой ее души. Чем больше людей будут просить за нее, тем скорее она попадет в рай.
– Как же она попадет в рай? Она ведь в церкви ни разу не была.
– Савва, в церковь ходить не обязательно. Важно, как человек жизнь прожил. Сколько совершил зла, сколько добра. Бабушка всю жизнь учила детей, а ведь сколько для этого нужно терпения и терпимости, и внимания к людям, – вступилась за свекровь Лена, вовсе не уверенная в благоприятном для покойной развитии ее посмертной жизни.
– А отец Серафим говорит, что вне церкви нет спасения.
– Савва, у тебя один отец – это я. Ты меня отцом Серафимом не попрекай. Он не единственный свет в окошке. Он тебе излагает точку зрения православной церкви, а я тебе объясняю, что точек зрения много, и ни одна из них не может претендовать на монополизацию истины… Ты знаешь, что такое "монополизация"?
– Нет! – обиженно рявкнул Савка.
– А что ты на меня рычишь? Отец Серафим не учил тебя чтить отца и мать?
Сын упрямо молчал, зажав ладошки между коленями и глядя в пол.
– Монополизация означает сосредоточение чего бы то ни было в одних руках. Ни я, ни патриарх, ни кто-нибудь еще не могут доказать свою правоту в таком смутном вопросе, как смерть. Повторяю это вам обоим в тысячный раз. Верить можно во что угодно, но вера сама по себе ничего не доказывает. Люди живы, пока живут. Когда они умирают, то уходят в неизвестность. Наверное, можно бояться неизвестности, но здесь как раз на помощь и приходит вера. С первобытных времен люди боялись смерти и хотели как-нибудь ее объяснить. Поскольку страх этот – инстинктивный, то есть никакими доводами не объясняется, единственным возможным противоядием оказалась вера в продолжение жизни после смерти.
– Ты все никак не забудешь курс научного атеизма? – с прежним ехидством вполголоса поинтересовалась Лена. – В конце концов, дети бабушку потеряли и испугались, нужно их утешить, а ты пыльную лекцию читаешь.
– Я не читаю никаких лекций! Мне задали вопрос, я отвечаю. Савва, ты понял, куда девается человек после смерти?
– Нет.
– Ты не слушал меня?
– Слушал, но ты сказал, что не знаешь.
– И больше я ничего не сказал?
– Ничего.
– Значит, ничего? Интересно, как это ты в школе учишься? Не помнишь, что слышал несколько минут назад.
– Он сказал, что никто не знает, – ткнул Савку локтем Гордей.
– Отлично, хоть один понял! – воскликнул почти отчаявшийся отец.
– Нет, я тоже не понял, – поспешил разочаровать его неблагодарный сын.
– Чего ты не понял? Ты же сам сказал: никто не знает.
– Вот это и не понял. Сколько лет уже человечеству, а оно о себе самого главного не знает.
– Да почему же главного? Главное – жизнь. А уж откуда люди появляются на свет, известно все до подробностей. Только вам пока не все подробности знать полагается.
– Подумаешь, подробности! – беззаботно махнул рукой сердитый Савка. – Все мы знаем, откуда дети берутся.
Лена засмеялась, а Андрей Владимирович буркнул:
– Может, забрать тебя из школы и отправить в больницу гинекологом?
– Кем отправить в больницу?
– Андрей, прекрати! Ты с ума сошел. – Лену бросило в краску, и она испуганно теребила мужа за локоть в тщетной надежде его остановить. – Меняйте тему, быстро. О чем вы вообще говорите в такой день! Я уж и не знаю, каким словом вас назвать.
– Не надо нас называть, – ответил ей Полуярцев. – А близнецы наши совсем от рук отбились.
– А ты дома живи побольше и присматривай за ними.
– Может, лучше тебе побольше дома жить? Все-таки, мать семейства.
– Подумаешь! А ты отец семейства. Или хочешь впустить в огород кого-нибудь из твоих странных знакомых?
– Какие еще странные знакомые?
– Обыкновенные. Которые вокруг тебя роятся, присматриваются или высматривают, примериваются, подгадывают. Ты кому-то из них доверяешь больше, чем мне?
– Лена, о чем ты говоришь? Кто вокруг меня роится, помимо сотрудников администрации?
– Вот-вот, сотрудники администрации. Сколько из них мысленно примеряют твое кресло, никогда не пробовал подсчитать?
– Ты бредишь. Просто мания преследования какая-то.
– Ну конечно, мания. Ты хоть помнишь, как сам в этот кабинет попал? Скажешь, до тебя там никто не сидел? Это у тебя мания, Андрей. Мания непогрешимости и неуязвимости. Тоже мне, Брежнев какой нашелся. Ты отказываешься принимать во внимание самые банальные вещи. В том числе – необходимость работать на перспективу.