Машина мягко тронулась с места, и уже через несколько минут боец слова сделал правильную догадку о цели короткого путешествия. Десять или пятнадцать минут БМВ потратил на неспешную поездку до того самого коттеджного поселка, который стал в городе притчей во языцех. Смысл большинства слухов, циркулирующих среди непричастных к событиям людей, сводился к утверждению, что меньше всех заработал на сделке владелец земли, дышащий на ладан бывший колхоз, а больше всех – Касатонов. Сквозь тонированные стекла журналист бегло осмотрел несколько домов, проплывших за окнами, затем автомобиль свернул с улицы и оказался во дворе впечатляющих размеров особняка. Самсонов пошарил по двери, отыскивая ручку, и добился успеха своих поисках раньше, чем предупредительный водитель успел открыть дверцу снаружи. Гостя провели в дом, он окунулся в массу кондиционированного воздуха, передернул плечами и с высокомерным видом проследовал за каким-то мажордомом в большую гостиную с эркером, камином и огромной люстрой на высоченном потолке. В центре стояли два кресла с низеньким столиком между ними, на столике посверкивали два бокала, наполненных чем-то дорогим. В одном из кресел сидел Касатонов.
Хозяин поднялся с кресла – довольно крупный мужчина внушительной наружности. Внешность его вселяла полное доверие.
– Здравствуйте, Николай Игоревич.
– Здравствуйте, Сергей Николаевич.
Самсонов выглядел несколько взъерошенным, поэтому Касатонов тактично поинтересовался, не случилось с интервьюером каких-нибудь неприятностей. Тот заверил владельца заводов, газет, пароходов в полной своей безмятежности, и четверть часа они мило болтали о пустяках, пригубливая время от времени марочное вино, которое журналист по неопытности никак не мог распознать. Затем Касатонов взял быка за рога:
– Николай Игоревич, вы меня озадачили своим звонком.
– Вы тоже меня озадачили, – честно ответил журналист. Считая честность лучшей политикой, он твердо решил и впредь резать правду-матку без зазрения совести. – Я ожидал либо полного отсутствия реакции, либо весьма резкой.
– Поджидали мальчиков с бейсбольными битами? – тонко улыбнулся Касатонов.
– Примерно. Как минимум, нелицеприятного разговора с уполномоченными молодчиками.
– Разочарованы? Подвиг не получился?
– Не важно. Что это мы все обо мне, да обо мне. Насколько я понимаю, вы готовы дать мне эксклюзивное интервью?
– Я готов поговорить с вами по душам. Просто по-человечески интересно пообщаться. Я ведь уверен – за вами не маячит никакой персонаж, решивший в интересах бизнеса натыкать мне палок в колеса. Вы не получали своего задания, ни официально, ни подпольно. Занимаетесь самодеятельностью?
– Опять вы обо мне? Давайте лучше поговорим о вашей чудесной сделке.
– Далась вам эта сделка. Что вы хотите о ней узнать? Кто нагрел на ней руки и каким образом? Действительно ждете от меня бесподобной и беспрецедентной откровенности? Я дал вам повод подозревать меня психической неуравновешенности?
– Зачем же вы меня сюда затащили?
– Поговорить о вас, разумеется. Например: в чем заключается ваш план? Никак не могу понять. Думали, придете ко мне и узнаете всю подноготную? Хотите, расскажу о становлении своего капитала?
– Хочу. Разумеется, если бесплатно.
– Нет, серьезно. Вам бы следовало начать с другого конца. Под договором о выкупе участка даже моей подписи нет. Ройте с того конца.
– Это ваш совет? Вы заинтересованное лицо, я не верю в вашу объективность. План мой прост, как все гениальное: желаю добиться от вас комментария на предмет заполнивших город слухов о вашей причастности к афере с участком и извлеченной из нее немалой выгоде.
– Мой ответ еще гениальнее, чем ваш вопрос: нет ни причастности, ни выгоды. Я просто купил здесь дом. Ничего незаконного. У меня ведь бизнес в вашем милом городке.
Самсонов молчал. В самом деле, какого другого ответа можно требовать, не имея в руках улик? Зачем он вообще вошел в контакт с Касатоновым? Истерическая реакция на неприятности жизни простительна женщинам с их тяжелым гормональным фоном, но почему его затянуло в болото нерасчетливости?
– Вам нужны подлинные документы по сделке, нужна их независимая экспертиза, нужны рычаги давления на людей, поставивших подписи, и много других важных вещей, – беззаботно произнес Касатонов. – Но у вас ничего этого нет и никогда не будет. Знаете, почему?
– Не знаю.
– Потому что вы гуляете сами по себе, как кот. Журналист опасен, если является орудием в руках серьезного человека, имеющего в деле интерес. Он обеспечит и необходимую инсайдерскую информацию, доступ к документам и прочие удовольствия. Вы не знакомы с этими прописными истинами?
– Знаком. Просто я решил начать новую жизнь.
– Боюсь, вы пытаетесь заложить основы новой жизни страны. Или просто насмотрелись занятных фильмов о бесстрашных журналистах, которые лихо развязывают языки всевозможным злоупотребителям и похищают документы из сейфов и письменных столов. Смею вас заверить, у меня вы ничего не похитите, и никто из моих людей с вами словом не обмолвится. А перекупить их вы не сможете – денег нет. Жизнь устроена печально. Скучно и обыденно.
– И она, полагаю, вас устраивает.
– Само собой. Не удивляет же вас такое мое отношение к проблеме?
– Не удивляет. Сны вам снятся?
– Сны? Иногда. Если вы надеетесь, что по ночам я терзаюсь кошмарами, спешу вас разочаровать. Обхожусь без достижений фармакологии.
– Какой сон видели в последний раз?
– Не помню, – Касатонов пожал плечами. – Утром иногда еще могу находиться под впечатлением, но через четверть часа и думать забываю.
– А впечатления помните? Смешные сны, реалистичные, фантастические?
– Ничего определенного сказать не могу. Откуда такой интерес к моим снам?
– Я просто надеялся.
– Надеялся? И?
– Надеялся на невероятное. Сны делают человека ранимым. Он переживает их, как вторую жизнь. Особо увлеченные полагают сны истинной реальностью, а повседневность – видимостью. Вас никогда не посещали такие мысли?
– Конечно, нет, – раскатисто засмеялся олигарх. – Детство какое. Меня вполне устраивает повседневность.
– Намекаете на мои несчастные обстоятельства? Думаете, спасаюсь в снах от жизни?
Касатонов закинул ногу на ногу и с иронией посмотрел на собеседника:
– Нет, я просто пытаюсь понять глубинные причины ваших поступков. Должно ведь существовать нечто необъяснимое, подвигнувшее взрослого человека на подростковое поведение. Признаться, я поэтому и решил увидеться с вами лично.
– Я вам и объясняю глубинные причины своего поведения. Человек должен радоваться жизни. Не в гедонистическом смысле, а в бытовом. Радоваться в момент пробуждения, во время завтрака, на работе, во время обеда, дома, во время ужина, ложась спать.
– Наверное, с некоторыми сумасшедшими все так и происходит.
– Возможно. Я ведь не о вечной идиотской улыбке говорю. Все перечисленные мной события не должны тяготить человека, раздражать или изматывать. Когда эти условия соблюдаются, человек счастлив. В моем понимании большие деньги по определению лишают своего обладания спокойствия. Правда, у меня даже маленьких денег особо никогда не водилось, поэтому я обращаюсь к вам за консультацией: вы живете в мире с самим собой?
– Я не понимаю ваших категорий, – пожал плечами Касатонов. – Я живу на вулкане. Возможно, это и есть мой мир, другого я не знаю и не мечтаю о нем. Временами адреналин бьет ключом, как под артобстрелом. Иногда скучно. Страшно никогда не бывает – нищим в буквальном смысле слова я не стану ни при каких обстоятельствах, по объективным законам больших чисел. А чего еще можно бояться в нашей жизни?
– Скажу так – резкого обеднения.
– Ерунда. Сколько уже раз я резко беднел, и не припомню. Только злость закипает, стискиваю зубы и снова беру свое.
– Только свое?
– В смысле, не чужое ли? Нет. В бизнесе царствует философия факта – если я что-то взял, значит оно мое и есть. Деньги ведь должны переходить из рук в руки – в чулке под подушкой они просто обесценивающийся товар, не имеющий сам по себе никакого смысла. Смысл денег возникает именно при их перетекании от одного хозяина к другому.
– А как быть со старыми поговорками о невозможности заработать все деньги или унести их с собой на тот свет?
– Да очень просто. Правильные поговорки. Я ведь сказал, что не коплю деньги, а играю в них.
– Слушаете мелодичный перезвон и получаете эстетическое удовольствие?
– Непременно. Это как туш в честь победителя. Чемпионов ведь чествуют целыми стадионами. А у меня вместо трибун – цифры отчетности.
– Но вы же тратите деньги на себя? Как минимум, на этот дом.
– Разумеется. И не только на этот дом. Это ведь и есть тот самый звон, о котором мы только что говорили. Радуюсь жизни, как могу. Но каждая трата вызывает невольные подсчеты, сколько прибылей я упущу из-за нее. Деньги, потраченные на этот дом, через несколько лет могли бы принести мне два дома. Получается, чтобы тратить деньги, нужно быть не слишком жадным.
– Странный вывод.
– Но логичный, не находите? Разве я вас не убедил?
– Мне трудно судить. До вас подобные рассуждения мне в голову не приходили. Хорошо, но что вы думаете о людях, которые за деньги убивают, отнимают их силой или мошенничеством?
– По-вашему, все они должны быть мне близки по духу?
– Не знаю, я вас спрашиваю.
– Но вы предполагаете мой ответ?
– Нисколько. Правда, вы говорили о том, что чужих денег не бывает…
– И что же?
– Хватит вам отвечать вопросом на вопрос. Затяжка времени в данной ситуации работает против вас.