– Я говорю не о войне компроматов. И не стоит плохо думать о читателе. Если он прочтет в газете подтвержденную ссылками на подлинные документы статью о том, что выгодополучателем в деле о выделении участков пашни под коттеджный поселок является Касатонов, и если он прочтет впоследствии о начале работы депутатской комиссии по расследованию, а затем и полный отчет этой комиссии, он заинтересуется в наивысшей степени. Самое главное для нашего человека, чтобы кого-нибудь наказали и выплатили компенсацию в бюджет – если такое случится, газета имеет шанс стать экономически эффективным предприятием и получить независимость.
Главред откинулся в кресле, поедая жалобным взглядом Самсонова и нервно барабаня пальцами по столу.
– Вот если ты попробуешь заикнуться о Касатонове в таком ключе, то в лучшем случае тебе еще до публикации переломают ноги или руки. В худшем – сгинешь в каком-нибудь болоте на радость будущим археологам. Собственно, тебя мне не жалко, но не мне же твою дочку растить, подумай на досуге.
– По-вашему, следует и дальше делать вид, будто никто ничего не знает?
– А никто ничего и не знает, все только болтают. Где ты собрался искать подлинные документы, подтверждающие твою гениальную догадку? Кто их тебе даст или хотя бы покажет издали? Все люди, имеющие к ним доступ, хорошо прикормлены Касатоновым, они пошлют тебя куда подальше, да еще и хозяину доложат о вербовочном подходе. Ты как дитя малое. Что с тобой происходит? Я прежде не замечал в тебе признаков инфантилизма.
– Теперь заметили?
– Теперь я уверился в твоем великом будущем. Где-нибудь на задворках чего-нибудь большого и вонючего. Займись семьей, не майся дурью. Зарабатывай деньги, покупай подарки жене и дочке, обустрой дом. Куда ты лезешь, зачем?
– Я очень ясно говорю, куда я лезу. И сказал, зачем.
– Чтобы не было мучительно больно? Сколько можно болтать о высоком, мелькая драной задницей? Кому нужны твое благородство и самопожертвование ради свободы в одном отдельно взятом районе? У нас даже психушки нет, где ты нашел бы для своих идей бесподобную аудиторию.
– И вы о психушке. Никак не могу увидеть связь между стремлением хорошо делать свою работу и безумием.
– Не можешь? Я тебе объясню. Ты неправильно понимаешь хорошую работу журналиста. Надо объяснять дальше?
– Не надо. Вы хотите сказать, я должен и дальше следовать вашим указаниям.
– Не указаниям, а общему руководству. Я формулирую задачи, ты находишь решение и претворяешь их в жизнь. Свободы для поиска и творчества здесь – сколько твоей душеньке угодно.
– Например?
– Например, займись проблемами коммунального хозяйства. Сам понимаешь, претензий у людей – выше крыши. Пытай коммунальщиков хоть на дыбе, изучай русла денежных потоков, только не рой слишком глубоко.
– То есть не называть адреса, к которым эти потоки стекаются?
– Да не найдешь ты никаких адресов. Тебе и без меня дадут знать, если подойдешь к границе. А до нее – обличай на здоровье.
– На здоровье не получится. Откуда взялась граница? У нас сословий нет, тем более привилегированных. Все равны перед законом.
– Опять ты за свое? Сколько раз я должен тебе объяснять одно и то же?
– Видимо, пока я не постигну всей глубины вашей мысли.
Главред уже смотрел на собеседника едва ли не с испугом. Он задумался о возможности умственного помешательства Самсонова на почве несуразиц в личной жизни.
– Слушай, Самсонов, никак не пойму. Ты всерьез молотишь всю эту дребедень?
– Вы сомневаетесь во мне?
– Нет, я за тебя боюсь. Взрослый человек не может обладать невинностью младенца.
– Почему вы считаете меня ненормальным из-за желания не презирать собственное отражение в зеркале?
– Хочешь сказать, ты лучше других? Более духовный, возвышенный, бескорыстный? Ты просто глухой, слепой и пустоголовый.
Самсонов направился к двери, но остановился и спросил:
– Значит, нет?
– Именно так.
– Отлично.
Журналист вышел из кабинета, чеканя шаг, и направился совершенно не в ту сторону, движения в которую можно было бы ожидать от законопослушного и трудолюбивого сотрудника редакции. Он вытащил из кармана засаленную записную книжку, лихорадочно полистал ее, нашел нужную страницу и, не отрывая взгляда от нужного номера, потянулся за трубкой телефона на столе у Даши. Та сидела грустная, ничего не делала и не обращала внимания на беспредельщика. На сей раз им обоим было не до подтруниваний.
Короткие гудки в трубке сменились тишиной, затем приятный девичий голос поздоровался с Николаем Игоревичем, с достоинством произнес наименование корпорации и поинтересовался намерениями звонящего. Журналист также представился, но не успел развить свою мысль, как в трубке раздалась глупая электронная мелодия, и ему ответил новый девичий голос, представившийся пресс-секретарем. Самсонов пустился в атаку без всякой подготовки, объявив о желании взять интервью у господина Касатонова с целью выяснить его точку зрения по поводу слухов о неприятной тайной истории коттеджного поселка под Москвой. Голос выдержал паузу, которую при желании можно было объяснить замешательством. Затем наглецу предложили подождать ответного звонка в течение недели, тот в свою очередь сообщил, что звонит по редакционному телефону и попросил оставить ему сообщение. Закончив невероятные переговоры, он просто отправился прочь из редакции, в коммуналку. Его погнал туда страх – хотел уйти из редакции прежде, чем служба безопасности Касатонова успеет среагировать на его звонок.
В животе угнездился противный холодок, несколько раз по дороге журналист оглянулся, но не увидел никакой угрозы. Он заскочил в продовольственный магазинчик, запасся продуктами на пару дней и наспех обдумал новую тактику поведения в отношении Алешки. Сдержанность и отстранение следует сменить умеренной агрессивностью, принять образ тайной угрозы. Угроза должна быть непонятной, неизвестной природы. Ее следует зашифровать во взгляде, манере поведения, интонации. Только вот где взять такую прорву актерских талантов?
Как и следовало ожидать, наполеоновские планы в отношении эротомана не осуществились. Тот продолжил активно демонстрировать презрение к незаконному соседу, а Самсонов в ответ только прятал глаза. Боялся выдать врагу страх. Страх приходил к журналисту время от времени, все чаще и чаще. Он неустанно сочинял способы расправы над собой, доступные фантазии Касатонова. Правда, очень редко Николая Игоревича посещала боязнь совсем другого рода. Вдруг олигарх просто не обратит внимания на звонок сумасшедшего? Наверняка, в современном русском бизнесе люди привыкли ко всяким досадным подробностям. В такие минуты Самсонов чувствовал себя особенно униженным, куда там Алешке с его алкоголизмом.
Неприятная боязнь быстро миновала, и являлись прежние страхи, вселяющие гордость в душу журналиста. Видимо, начнется процесс со звонка главреду, с целью выяснить, действительно ли тихая газетка отбилась от рук. Главный с радостью даст позвонившему самцу гориллы все сведения о местонахождении неудачника, и наступит новая жизнь. Увольнение неизбежно, здесь толстяк прав, но это только начало. Развитие печальных событий виделось сочинителю неопределенным, почерпнутым исключительно из милицейских и полицейских сериалов. Поездка за город в багажнике автомашины, берег реки. Неужели все так кардинально? Он ведь всего лишь произнес вслух то, о чем судачит весь город. Но именно по этой причине его и постигнет кара. За сказанные вслух слова. Слова, слова, слова. Бедолага Гамлет ничего не понимал в жизни. Слова ведут человека вперед и приводят к концу. Слова, произнесенные вслух, жизнь иногда подытоживают.
Минуло несколько дней, Самсонов бегал на работу трусцой, пытаясь незаметно в витринах разглядеть "хвост", и несколько раз даже обнаружил оный. То есть, остался в убеждении, что обнаружил. Ничего не происходило. Через неделю, выйдя вечером из редакции, борец за свободу обнаружил у дверей редакции большую синюю "семеру" БМВ и человека возле – в черном костюме и в серой рубашке без галстука, в темных очках. Ситуация выглядела до обидного ясной.
– Здравствуйте, Николай Игоревич, – сказал баритоном человек и открыл заднюю дверцу машины. – Сергей Николаевич ждет вас сегодня для интервью. Если при вас нет необходимых материалов, я могу подождать.
Журналист стоял в нерешительности. Если позвать милицию прямо сейчас, он только выставит себя полным идиотом – ничего ужасного ведь не происходит. Ему просто предлагают проехать на место интервью, о котором он сам же и договорился. Договориться о милицейском конвое определенно не получится – не видала такого земля во веки веков. Отказаться ехать – зачем тогда звонил? Действительно, зачем? Чтобы бриться, не краснея от вида своей постной рожи в зеркале. Гори оно все синим пламенем. Самсонов молча шагнул вперед, согнулся в три погибели и провалился в мягкое сиденье. Он твердо решил не выглядеть глупым или трусливым, и тем самым сохранить для себя шанс вернуться к жене без потери морального облика. Свидетелей мужественного поведения журналиста поблизости не наблюдалось, некому будет рассказать Лизе о его благородстве, нет смысла проявлять никому не нужную решительность. Мысли суматошно толпились в мозгу Самсонова, мешая друг другу приобрести ясные очертания.