Три дня пролетели быстро. Для Николая это было время прощания со Светланой. Для неё – время надежд, которые она с недавних пор стала связывать с ним. Нет, и раньше в его планы не входило уходить из семьи, несмотря на то, что жена доставляла ему всё больше и больше проблем. Попытки бороться с её алкозависимостью к успеху не приводили. Будучи "под шафе", она становилась невыносимой, оскорбляя и унижая Николая, безадресно ревнуя его к "мифическим" девочкам-певичкам, на которых он якобы тратит все семейные деньги и пишет для них пошлые песнюшки, чтобы только добиться у них успеха. Больше всего Николая огорчало то, что часто скандалы проходили на глазах у дочери, и, когда его нервы сдавали и он в той или иной форме пытался противодействовать разбушевавшейся жене, дочь принимала сторону матери. На фоне семейных неурядиц сближение со Светланой заглушало душевный дисбаланс Николая, и он с каждой новой встречей привязывался к ней всё сильней. Она, будучи свободной к своим тридцати пяти годам, относилась к нему со зрелой нежностью, и её привязанность к нему постепенно принимала формы более глубокого чувства. С первых дней появления в институте она регулярно писала доносы на Николая, выполняя задание первого отдела, что доставляло ей душевный дискомфорт и угрызения совести. Открыться ему в этом – не было сил, и она пыталась хоть как-то компенсировать свои страдания той заботой и теплотой, которую дарила ему последнее время. Обоих устраивали такие отношения. Она надеялась на то, что так всё и будет бесконечно долго. Ещё недавно так же думал и он, но после недвусмысленной подсказки Ивана Ивановича в его душе что-то сломалось. Красивая и темпераментная, она по-прежнему неудержимо притягивала к себе, но сознание того, что он находится у неё под микроскопом, делало "негигиеничными" прежние отношения. Поэтому поездка на картошку стала для него прощальной. Но ей об этом он решил не объявлять.
Не успел Николай опомниться от последней поездки в колхоз, как позвонил Евгений Анатольевич и предложил встретиться. Под предлогом плохого самочувствия Николай отложил встречу. Начиная со следующего дня, он перестал отвечать на телефонные звонки. Настроение было – хуже некуда! С одной стороны, угнетал внутренний разрыв со Светланой, с другой – сознание того, что у него самого "рыльце в пуху". Тему по-прежнему не включали в план, и ему не оставалось ничего иного, как сидеть в институтской библиотеке, что, кстати, помогало избегать звонков нового куратора. Но не один такой он был в отделе. Лёня Левитан, например, кандидат технических наук, уже полгода сидел без темы, и его тоже нещадно эксплуатировали на поприще подъёма сельского хозяйства. Вообще, что-то странное происходило в стране. Объявленное ускорение приводило к опустошению прилавков, гласность – к пустой болтовне на разных политических уровнях, а так называемые ослабление цензуры и демократизация в рамках однопартийности выглядели ничем иным, как карикатурной пародией на современные принципы конституирования социального порядка.
В свободное от работы время Николай продолжал шлифовать текст либретто и размышлял над различными вариантами реализации произведения, среди которых первостепенной оставалась запись пластинки. Вместе с Георгием и музыкантами, работавшими над демо-вариантом рок-оперы, Николай возлагал большие надежды на помощь поэта Шафермана, члена худсовета "Мелодии", и практически не сомневался в успехе. Ребята уже рисовали в своём воображении радужные картины триумфальных гастролей, а Николай реально подумывал о смене профессии, тем более, что ни материального, ни морального удовлетворения работа в институте ему уже не доставляла. Кроме всего, уход на "вольные хлеба" давал бы возможность избавиться от пресса КГБ.
Часто реальные события опережают планы, зреющие в подсознании.
В очередной раз начальник отдела составил разнарядку на уборку картошки, в которую включил и Николая, и Левитана.
– Сколько можно? – взмолился Лёня, – я на прошлой неделе ездил.
– Можно столько, сколько нужно! – начальник был неумолим.
Такой же диалог с начальником ожидал и Николая.
– А сколько, всё-таки, нужно, – продолжил Николай, – и кому?
– Не задавайте глупых вопросов!
– Вопрос отнюдь не глупый, – еле сдерживая себя, чтобы не взорваться от негодования, наседал Николай, – кому нужны наши бесплатные руки? Почему нам за это не платят?
– Вам за это платят в институте, – парировал начальник, – вы же получаете зарплату!
– Значит, наш усердный труд на картофельной грядке расценивается по ставкам старшего научного сотрудника с учёной степенью?! Не очень ли это накладно для страны победившего, да ещё и развитого социализма? Что-то всё это не очень стыкуется с основами политэкономии!
– Не валяйте дурака, Рябов, – начал нервничать начальник, – вы ещё не старший научный сотрудник и едва ли в ближайшее время им будете!
– Я не за себя говорю, а за Левитана!
– Говорите за себя! Кто вам дал право говорить за других?
– А кто вам дал право распоряжаться судьбами других? Партком? Райком? Или бери выше?
– Вы партию не трогайте! Всуе не поминайте!
– Что? Партия – это святое? Партия – ваш коллективный Бог?! Верховный вершитель судеб всех нас, простых смертных?! Так?!
– Вы забываетесь, Рябов! Опомнитесь!
– Да, пора мне опомниться! Считайте, что я уже опомнился! И теперь чихать я хотел и на вас, и на вашу партию, и, естественно, на ваш колхоз! Всё! Я пошёл, у меня в библиотеке заказана на сегодня диссертация этого… немца… Фишмана!
Николай выскочил из кабинета, не забыв при этом хлопнуть дверью. Он, конечно, понимал, что сегодняшний день был последним в его научной карьере.
Глава 23
Фирма "Мелодия" занимала территорию англиканской церкви на улице Станкевича в центре Москвы. Две студии, оборудованные по последнему слову звукозаписывающей техники, находились в здании кирхи, большая – на первом этаже, малая – на втором. Администрация ютилась в подсобном помещении, прилегающем к кружевным металлическим воротам. Во время заседания худсовета, по вторникам и пятницам, на территории фирмы вокруг большой клумбы толпился народ, музыканты и авторы, ожидающие решения своей судьбы. Курили, балагурили, травили анекдоты. Время от времени на крыльцо выходил редактор. Все затихали и устремлялись к нему. Он объявлял результаты обсуждения очередного произведения, как правило, отрицательные. Незаинтересованные в продвижении именно этого произведения тихо возвращались на пятачок вокруг клумбы, а заинтересованные ещё некоторое время о чём-то шептались с редактором и в хорошем настроении уходили чаще, чем в плохом. Не имея ни возможности, ни повода проникнуть на заветную территорию "Мелодии", Николай часто наблюдал эту картину, проходя мимо, искренне завидовал её обитателям и мечтал оказаться на их месте в качестве автора выдающегося произведения, которое принесёт ему и славу, и деньги. Никогда он не был так близок к реализации своей мечты, как теперь, после встречи в "Балалайке", ресторане Дома композиторов, с известным и влиятельнейшим поэтом Игорем Давыдовичем Шаферманом. Неделей раньше Николай познакомил его с группой "Вояж", очень быстро набиравшей популярность, и попросил написать для неё текст на готовую музыку. Профессиональный поэт, прославившийся рядом популярных эстрадных песен, искал возможности для сотрудничества с современными молодёжными исполнителями, и предложение Николая пришлось как нельзя кстати. В "Балалайке" Игорь Давыдович прочитал свой текст. В целом он показался Николаю вполне приемлемым для рок-композиции за исключением нескольких слов, которые либо не вписывались в молодёжный словарь, либо их невозможно было спеть. Совместными усилиями они быстро довели текст до кондиции. После очередной рюмки армянского коньяка Николай осмелился, наконец, начать рассказ о своей рок-опере.
– Соловья баснями не кормят, – оборвал его на полуслове Шаферман, – дай мне текст либретто, я сам разберусь: что – к чему!
Николай вручил ему подготовленный заранее третий, ещё вполне хорошо читаемый, экземпляр, напечатанного на пишущей машинке либретто. Мэтр небрежно открыл одну из страниц и быстро пробежался по ней профессиональным взглядом, затем – другую, прочёл её внимательно, время от времени поглядывая на Николая.
– Интере-е-есно, – вскинув свои бесцветные брови, произнёс Игорь Давыдович, – ну, давай концовочку посмотрим…
Концовочку он прочитал несколько раз. После каждого прочтения тихо хмыкал.
– Ну, и что ты хочешь от меня?
Николай был несколько обескуражен таким прямым вопросом.
– Да… собственно, ничего, – не нашёл ничего лучшего сказать Николай, – ну, совета вашего профессионального…
– Вот что. Я понимаю, что тебе надо. Ты хочешь выпустить пластинку. Так?
– Было бы неплохо! – скромно согласился Николай. – А музыка есть?
– Да, есть.
– А кто композитор? Кто исполнители?
– И композитор, и исполнители – никому не известные молодые музыканты.
– Так-так, так-такушки… плохо дело, – задумался Игорь Давыдович.
Повисла пауза. Николай боялся произнести лишнее слово.
– А музычка-то приличная? Хотя бы мотивчик-то есть? – нарушил паузу мэтр, наполняя рюмку коньяком.
– Музыка очень приличная. Мелодичная!
– Трень-брень?! Рок ваш, наверное?
– Да нет, – испугался Николай, – скорей, театральная музыка в стиле лирического рока и очень гармонирует с текстом. Да вот – кассета с демонстрационной записью. Послушайте дома.
– Хорошо! Ничего не обещаю. Я должен внимательно всё посмотреть. Дело серьёзное. Какой объём произведения?
– Двойной альбом.
– Вот видишь, – Шаферман покачал головой, – двойной альбом! Это значит, что тебе понадобятся часов сто пятьдесят студийного времени…