– Да какие вопросы, конечно будем навещать. Нас же в Америку всё равно не выпустят.
Замечательный травяной чай с капелькой "Рижского бальзама", который принёс в подарок наш "американский пастырь", ублажали нервы, душу и тело.
Всё было идеально, так идеально, что даже чуть настораживало. Мы закончили свои водные процедуры и пошли домой пешком в валенках, как в давние годы, когда не было ничего, кроме детства и счастья созерцания и познания мира.
Мы играли в снежки, шутили, падали на снег и снова кидались снежками. Замечательный вечер! Мы, уставшие и счастливые, добрели домой и упали спать. Дом – это дом!!! Мой дом – моя крепость!!! И ничего, что везде сугробы и мороз, дома всегда тепло и уютно и тебя там любят и ждут.
До – это путь
До – это путь в переводе с японского. Когда я начинала постигать боевые искусства, мой учитель объяснил мне это очень чётко и доступно. До – это путь, и если шагнул – надо идти… Надо идти, несмотря ни на что. Идти вперёд и верить, что ты идёшь к истине. Ты должен знать: что есть истина? Истина – это Бог, и весь наш путь – это путь к Богу. Он у каждого свой, но ты должен идти. У каждого есть право на ошибку, но ни у кого нет права на убийство – убийство истины. Иногда жизнь может разделиться на до и после, по надо помнить, что До – это путь, путь к Истине.
С самого утра меня одолевали покаянные мысли и желание остановиться в своём падении на взлете. Глубокое и странное чувство. Но утро, согласно должностным обязанностям, обязывает к новым подвигам, и, сбежав по лестнице, я очутилась на продрогшей от колючего мороза улице, которая потеряла всякую надежду отогреться на солнышке и смиренно сосуществовала и терпела все уколы своей морозной судьбы, отдавшись на волю Божью. Машина подошла точно к назначенному времени, и я с удовольствием прыгнула в тёплый салон комфортного служебного авто.
Водитель вопросительно смотрел на моё довольное и безмятежное выражение лица.
Мгновение спустя он всё же выдавил из себя слова:
– Привет! А ты знаешь, что сделал твой "бывший"?
– Нет.
– Он застрелился… Тебе, что, шеф не сказал?
– Нет.
Мир зашатался и разорвался на до и после…
– Когда это произошло?
– Когда вы улетели. Он был найден в квартире на следующий день с сыном.
– Где он сейчас?
– В морге. Его первая жена заявила, что будет хоронить его и тебя близко не подпустит. Так что мы держим его до твоего возвращения. Ты хочешь проститься?
– Да. Расследование провели? Каков вердикт? Кто выезжал?
Основная версия: самоубийство. Лучше тебе туда не соваться.
– Ясно. Ты меня в морг отвезёшь?
– Да, шеф сказал, как только совещание закончится, мы сможем ехать. Ты сможешь держаться?
– Смогу.
– Можешь поплакать, пока едем, но держись… Слабых – добивают, помни это. На тебя сейчас столько выльется, что не любой выдержит, но ты должна.
– Ясно.
Шеф стоял на улице, когда мы заехали за ним. И был серьёзен и собран, как перед прыжком с парашюта. Садясь в машину, он посмотрел на моё бледное лицо и отвёл взгляд.
– Почему вы мне не сказали?
– Это бы ничего не изменило. Надо жить. Он сделал свой выбор, и ты здесь ни при чем. Вы чужие люди. Чужие уже давно. Он предал тебя, и нечего портить себе жизнь из-за таких уродов.
– Это моя жизнь и мои уроды! Я должна была знать.
– Нет. Успокойся и живи дальше. Надо идти вперёд. Ты ничего не изменишь. Будет много сплетен, но ты не должна на них реагировать. Ты знаешь правду – он подлый и продажный самец, который использовал тебя, когда только ему было выгодно, и не более. Это правда. А всё остальное – эмоции. Сейчас тебе будет нелегко, но ты должна идти своим путём. Ты умная и сильная – ты сможешь. Я буду рядом. Мы все будем рядом, но никто этого не может видеть. Прошу тебя, не устраивай разборок! Прими как есть и… отойди от этой ситуации. Ты – отдельно, эта ситуация – отдельно. Обещай мне!
– Хорошо. Я должна его увидеть.
– Поедете после совещания. Можешь взять с собой кого-нибудь. Вдруг тебе станет плохо. Морг – это не театр… Зайдёшь в спецотдел, они всё организуют.
– Спасибо.
Воцарилась тишина и царствовала до конца нашего пути на место службы… Дружба – дружбой, а служба – службой. Мне тяжело было принять, что столько времени от меня скрывали информацию, которая меня непосредственно касается. Официальная версия: самоубийство… Из-за меня… Внутри – огонь обиды, раскаяния, бессилия, отчаяния в смеси со злобой и недоумением выжигал душу дотла. Но я держалась. Дежурные приветствия, дежурные фразы, каменное лицо и дежурные улыбки. Всё это давалось с огромным трудом и держалось только на пожаре, бушующем в моей душе… Других сил держаться не было. Прожив совещание, как вечность, мы с шефом остались один на один в пустом кабинете. Мы не знали, что сказать друг другу.
– Борис Михайлович, разрешите мне поехать?
– У тебя 45 минут. Потом вернёшься и сразу ко мне. Кто бы у меня ни был, заходишь в отдыхающую и ждёшь. Есть серьёзный разговор.
– Хорошо.
– Зайди в спецотдел, только после этого поедешь.
– Ясно.
Я вышла в приёмную и, минуя молчаливые и любопытные взгляды секретарей и посетителей, отправилась в спецотдел. По-хорошему, в таких случаях меня должны были пригласить для расследования причин происшествия. Я – официально главная виновница смерти. Смерть от несчастной любви! Несчастной любви к кому? Всё смешивалось в моей голове. Я понимала трагический абсурд, но было больно и страшно. Начальник спецотдела – мой бывший начальник по службе, и у нас всегда открытые и ясные объяснения друг для друга. Сейчас он ждал меня.
– Привет!
– Здравие желаю!
– При обыске в квартире изъяли всё, что было огнестрельного и холодного. Твой пистолет и самурайский меч тоже изъяли. Они, кстати, были не в сейфе. Всё, что изъяли, уже не вернут, и это факт, с которым тебе придётся смириться. Ты хочешь попасть в квартиру? Хотя я бы не советовал тебе.
– Ясно.
– Первая жена сыплет на тебя проклятия и всяческие обвинения, но я думаю, что ты не опустишься до её уровня… Она заявила, что будет хоронить его сама. Я, конечно, могу положить всех мордой в пол и забрать тело, но надо ли так делать? Я считаю, что нет.
– Ясно. У них двое совместных детей. Она имеет полное право и оскорблять меня, и хоронить отца своих детей, я не буду устраивать скандалов. У меня есть просьба: попросите юристов подготовить отказ от всего движимого и недвижимого имущества, принадлежащего мне на правах наследования, в пользу его детей – поровну. Я приеду с морга и подпишу. Я прошу, в морге мне никто не нужен при этом. Это тоже просьба!
– Я поеду с тобой.
– Ясно. Поехали.
Мы вышли и молча шли по длинному коридору, спустились на лифте и сели в машину.
Водитель без всякого объяснения тронулся в путь.
Гробовое молчание – вот что воцарилось везде… Среди людей, а как в пустыне…
Мы подъехали к моргу и вышли все трое на улицу.
– Я пойду одна, пожалуйста!
– У тебя слабое сердце…
– Всё нормально – я справлюсь. Через 5 минут можете зайти.
– Ладно. Оставь дверь открытой. Я здесь подожду.
Я шагнула вперёд, вперёд к той двери, которая скрывала от меня того, что было до, и открывало то, что будет после.
Санитар поздоровался и молча провёл меня к месту, где лежало безжизненное тело моего бывшего мужа… Бывшее тело – бывшего мужа… Что может быть абсурднее этого сочетания.
– Огнестрельное ранение черепной коробки со смертельным исходом. Выстрел произведён из двухствольного ружья через ротовую полость под углом 45 градусов. Вот заключение экспертов. Самоубийство на фоне душевного расстройства. Соседи подтверждают, что он вёл себя неадекватно в последние несколько недель.
– Спасибо. Покажите, пожалуйста, тело и оставьте меня.
– Я не могу уйти. Я отойду.
– Ясно.
Санитар выдвинул стеллаж, и перед моим взором предстало обнажённое тело моего "бывшего". Никаких следов борьбы. Ничего… только нет верхней части головы и лица тоже нет, только нижняя челюсть. То, что это он, у меня не вызывало сомнения. Я слишком хорошо знала его тело и все особенности. Я смотрела и понимала, что это не самоубийство… Зачем стрелять в себя из ружья, которое находится в сейфе, под замком, когда в полке лежит пистолет, заряжённый боевыми патронами? Он не мог выстрелить в себя сам под таким углом. Это убийство. Вернее всего, он спал пьяный. Спал и не проснулся. Я достаточно проработала следователем и осмотрела трупов, чтобы не понимать, что это не самоубийство. Зачем?! Колотилось у меня в голове. Этот вопрос тарабанил мне по сердцу и рвал душу на части. Зачем?!!
– Вам надо идти. Здесь нечего больше смотреть.
– Забальзамируйте его, пожалуйста.
– Я могу выдать тело родственникам или ещё подождать?
– Выдавайте.
– Я забальзамирую его силиконом. Не беспокойтесь. Хотя его всё равно будут в закрытом гробу забирать. Так родственники заявили.
– Гроб сейчас вам привезут. Позвоните родственникам и скажите, что гроб и одежду предоставили с его прежней работы. Могилу и памятник тоже предоставят – с ними созвонятся сегодня же. То, что я здесь была, говорить никому не надо.
– Да. Я знаю.
– Прощайте.
Я двинулась к выходу и понимала, что всё не так, как мне говорят. Боль и обида раздирали грудь. Огонь потери пылал с такой силой, что никакой мороз не мог остудить его. Очутившись на улице, я уже плохо контролировала свою координацию и, вдохнув свежего морозного воздуха, почти потеряла сознание. Меня подхватил мой друг и начальник спецотдела, человек, который когда-то проходил что-то подобное…