- Ты не камыш на ветру, - возразил и Матвей. - Целишь влево, бьешь вправо, этак знаешь можно куда?
- Знаю, - не смутился Павел. - И то, что не камыш - тоже знаю. Иной раз железа крепче. И что? Все одно - не сам клонюсь, меня клонят. Еще как! Надумал я квартиру… в кооперативе… почти в центре Воронежа… трехкомнатную. Туда-сюда… не хватает, - сложив пальцы правой руки в щепоть, потер большим об указательный. - Тут и подвернулся Турмаган. Где наша не пропадала. Работы - не боюсь, по безделью - не сохну. И силенок - хватит. И руки ко всему привычны…
- Это я сразу приметил, - поддержал Фома. - Не стекольщик тебя делал, а насквозь просвечиваешь.
- В работе человек всегда по самое донышко виден, - не смолчал Матвей.
- Ну вот, - Павел довольно улыбнулся. - Так и вышло: тесал дышло - топорище получилось. Впрягся я, даванул. И по шесть, и по восемь сотен в месяц. Да еще пришабашу. За год наклепал на квартиру. В отпуск поехал - все шмутки заскреб: не ворочусь, считал…
- И просчитался, - Матвей широко улыбнулся, сверкнув белой металлической коронкой.
- Считай не вдалеке, а в кулаке, - поучительно высказал Фома.
- А почему воротился? - спросил не то себя, не то приятелей Павел. - В том-то и фокус… Да… - Повременил чуть, погасил окурок. - Дома чинно, благолепно. Праздник, а не жизнь. У меня теща - маршал по домашности. И жена… Встретили как победителя. Не знают, чем потчевать, как приласкать. Детишки тоже льнут, ластятся. И очередь для взносу за квартиру подошла. А? Три горошка на ложку, только рот разевай. А я зубов не разожму. Пока недели две отъедался, отсыпался… куда как хорошо. Потом - шабаш. Не пьется, не любится. Потому как - тоска. Вот по этому стылому небу. По болотам проклятущим. По суете турмаганской… Стреножил меня Север и наручники надел…
Умолк Павел, и какое-то время в металлической коробке замерной установки было так тихо, что слышались толчки струящейся по трубам нефти и размеренные вздохи газа в отстойнике. Потом Матвей, комкая ветошь, раздумчиво и негромко высказал:
- Север, брат, такая зараза. Прилип - конец! С мясом, с кровью - не оторвешь. Перво-наперво волюшка тут… - зажмурился блаженно, крякнул.
- Глотнешь твоей воли - не захочешь боле, - добродушно сострил Фома. - Крутишься без роздыху. День в день, ночь в ночь, как заводной, а ты - "волюшка"…
- Простор - это верно, - уточнил Павел. - Простор - это да! Возьми хоть Обь. Могучесть какая… Силища. Где ей предел?.. А тайга! Конца-краю нет. Мороз - так до звона. Грязь - так по брюхо. Никакой середки. Только на полный замах, докрасна, до крайности…
- В этом пределе - вся заманка, вся сила Севера, - Матвей опять показал влажную стальную коронку.
- Не залежишься. Не попрохлаждаешься, - подкрепил друга Фома и тоже улыбнулся.
- Проснусь ночью, - воротился к воспоминаниям Павел, - жена под боком… Красивая баба, горячая. Сразу учует, прильнет. А у меня кошки по сердцу. От тишины. От гладкости жизни. Неуж, думаю, так и буду - не спеша да враскачку? Без звону в башке? Без гуду в руках? И таким милым предстанет мне Турмаган. Воздух с дымком…
- Водичка с керосинчиком, - усмешливо вставил Фома.
- Зачем живому покой? - ударился в философию Матвей. - Жизнь что? Короткая перебежка. Рванул - и пал, подсеченный. А остановись-ка, оглядись… Тоска глотку порвет. Мысли всякие. Нет уж. Крутись волчком, пока не подсекла… Был - не был… А-а… К такой и разэдакой со всеми потрохами… Но пока живешь, не мешай головней…
- Верно, - поддержал и приободрил товарища Павел. - Тихоходы ныне не в моде. Опять же больше скорость - меньше ям. Возьми нашего Бакутина…
- Башковитый мужик, - вклинился Матвей, все еще не остывший от недавнего исповедального прилива. - Сколь раз я прежде о квартире с ним - ни-ни, как от стенки горох…
- Понимал: не припекло, не приперло… - пояснил Фома позицию начальника.
- Недозрелые были мы. Любому ветру кланялись, - продолжал исповедоваться Матвей. - А Бакутин-то из породы тронутых…
- Был, - сокрушенно причмокнул Фома. - Подсекли его факела. Под корешок…
- Не-е-ет! - решительно и громко возразил Павел. - Нет, мужики. Таких, как Бакутин, ни погнуть, ни надломить. Только мордой оземь. Баба тут не ко времени в ногах у него запуталась, вот и попритих. Но не навовсе. Голову под топор - не навовсе! Штыковой характер. Нацелил - все! Насквозь! Иль - пополам. Помешкайте чуток, сами увидите. Отойдет. Поднаберет силенок и так вмажет… хоть кому…
- Кто-то навроде шел сюда, - замедленно выговорил Фома, прислушиваясь. - Шаги слышал. Подошел и назад…
- Мало ль тут бродят, - успокоил Матвей, жалея, что порвался разговор, и понимая, что настал конец затянувшемуся перекуру.
- Кто же это все-таки? - Фома проворно приподнялся, подошел к раскрытой двери, выглянул.
- Ну?! - нетерпеливо окликнул Матвей. - Узрил шпиона?
- Не пойму кто, - отозвался Фома. - Со спины не угадать. Шибает на Бакутина.
- Очки тебе надо, - беззлобно пошутил Матвей, подходя. - Бакутин крадучись не ходит…
- И не пятится, - договорил Павел, тоже поднимаясь и берясь за молоток. - Мимо бы не прошел. Не обмолвясь, не откланялся. Давай за дело, мужики. Потрепались сверх всякого…
2
Никогда не подслушивал, не подглядывал Бакутин: терпеть не мог наушников и соглядатаев. Случалось поначалу: явится самодеятельный наушник-доброволец с ябедой, Бакутин его выслушивает и тут же пригласит того, на кого насплетничал. Усадит обоих нос к носу и наушнику: "Будь друг, повтори еще раз", Такой методой живенько вывел всех охотников наушничать да сплетничать начальству.
Никогда доселе не выслеживал, не подслушивал, не подглядывал Бакутин, но сегодня…
С утра поехали с Лисицыным на ДНС. Лисицын не вдруг согласился на эту поездку, вывалил целый короб наиважнейших, неотложных дел, показал расписанный по часам день, но Бакутин оборвал недовольно - "хватит!" - и главный инженер сдался, поехал.
Давно подкинул Бакутин своему главному идею объединения на одной площадке кустовых и дожимных насосных станций. Расчеты доказывали: разумно, экономично, выгодно. Вдвое дешевле строительство, вдвое меньше обслуги, проще управление, словом - "все тридцать четыре удовольствия", как выразился Лисицын, закончив первичные расчеты. Но, кроме поддакивания, подхваливания и обещаний, ничего не делал, выжидая официального заключения головного научно-исследовательского института, куда давным-давно отправили предложение. Бакутин и сам понимал, что верней, надежней было бы эту идею пропустить через институтские ЭВМ, заручиться одобрением НИИ, разрешением главка, а уж потом экспериментировать. Но… ждать да догонять - не умел, не хотел, не мог. И объяснялось это не только характером. Турмаган рос с непостижимой, может быть, с недопустимой быстротой: в текущем, заканчивающемся четвертом году своего существования Турмаган одолеет уже четверть пути к заветному рубежу. В будущем году выйдет почти на середину. Все гуще становятся ряды промысловых и нагнетательных скважин. По одним выкачивают нефть из пластов, по другим гонят туда воду. Трубопроводы гигантскими тысячекилометровыми стальными сосудами вкривь и вкось прошили турмаганские болота. Добытую нефть предстояло отбить от подземных вод, обессолить, загнать в трубу, протянутую к перерабатывающему заводу. Одолеть этот великий путь сибирской нефти помогали тысячи сложных и мощных машин: насосные станции, установки для замера и поддержания пластового давления, и… все это росло, множилось в геометрической прогрессии, становясь трудноуправляемым, мешало дальнейшему стремительному взлету к фантастической высоте. Потому-то, не ожидая санкций и типовых проектов, надо было немедленно многочисленные разрозненные узлы этого неохватного хозяйства укрупнять, совмещать, автоматизировать, а стало быть - экспериментировать и рисковать.