XVIII
На рассвете она велела мне уходить.
- Ведь я тебя насквозь вижу. Ты не захочешь ничего понять, - сказала она.
Я уже с вечера все понял, но просто не хватало сил уйти.
- А он захочет понять? - спросил я, глядя ей прямо в глаза.
Она молча повернулась на бок и потянулась со вздохом.
- Мне надо как следует выспаться. Ночь я проведу в поезде. Я стал на ковер, оделся, подошел к окну, вдохнул свежий воздух.
- До чего красив Рим в этот утренний час, - сказал я. - Когда я уходил от тебя на рассвете в Турине, меня переполняло счастье.
- Ты нехороший, - протянула она.
- Я был глупый мальчишка. Если бы мне тогда сказали, кто ложится на мое место… Линда, зачем ты приехала?
- Тебе больно?
- Мне больно за тебя.
Она вскочила с постели и крепко меня обняла. Она не хочет, чтобы я был о ней плохого мнения. Не хочет, чтобы я ушел от нее и напился. Почему я не могу понять простых вещей?
- Послушай меня внимательно, - сказал я. - Эта ночь прошла, и хорошо. Я знаю тебе истинную цену. Ты осталась прежней, но я изменился.
Браслет давил мне на затылок. Я высвободился.
- Сколько ты заплатила за номер? - спросил я.
Глупей ничего нельзя было придумать. Она сидела на постели и, смеясь, смотрела на меня.
- Ты что, не понимаешь или не хочешь понять? - пробормотала она.
Я поднял жалюзи, высунулся из окна. На улице было уже совсем светло.
- Давай выкурим последнюю сигарету, как старые, добрые друзья, - предложила она.
Мы курили и смотрели в окно.
- Ты уверена, что Амелио перевезут в Рим?
- Все еще думаешь об этом? - притворно удивилась она. - Если бы я знала, ничего бы тебе не рассказывала.
- Его отвезут в тюрьму на Лунгаре, - сказал я. - Это "Плаца" для таких, как мы с Амелио. Когда ты уезжаешь?
- Сегодня вечером, в девять. В Турине я буду одна.
Говорила она, прижавшись к моему плечу и вся дрожа от холода. Голос у нее был жалобный, и она то и дело поглядывала на меня.
- Если будешь в Турине, зайдешь ко мне? - спросила она.
Я бросил недокуренную сигарету и поднялся.
- Стоит ли?
Она сделала обиженное лицо.
- Ты меня никогда не любил, - тихо проговорила она.
Проходя через холл, я думал об этом. Спускаясь по лестнице, я даже не обернулся. Двое коридорных в широких фартуках вытряхивали ковры и дорожки. Окна были распахнуты настежь, и всюду горел свет, казавшийся в эти утренние часы не таким слепящим.
Я представил себе спящего Лубрани. Вот он лежит в трусах, обнявшись с Линдой. Я распрощался в этом холле со своими иллюзиями, со своими глупыми мечтами. Нет, лучше быть свободным, идти с такими же, как ты.
Я зашел в кафе "Фламинио" выпить чашку кофе. Бедная Линда, я не должен больше встречаться с нею. Теперь уже она лепечет жалкие, ненужные слова. Мне вспомнилось, как я был счастлив прежде, если бы я только знал тогда. Но какое все это имеет значение теперь, после несчастья с Амелио? Может, и Линда это поняла.
Я вскочил на проходивший мимо трамвай и поехал к Джузеппе. Чтобы не привлекать к себе внимание, я решил подождать его на бульваре. Я подумал, что, может, кто-нибудь из наших арестован и Джузеппе приходил предупредить меня. Но когда он спокойно вышел из дому, я, воспрянув духом, пошел ему навстречу. Оказалось, что мне надо немедленно бежать в мастерскую. Приехал один из наших товарищей, и его необходимо устроить на ночлег. Джузеппе меня целый вечер разыскивал. Я единственный из всех был обладателем двух кроватей и мог дать ему приют.
Так произошло мое знакомство с Джино Скарпой, вернувшимся из Испании. У него было другое имя, но для нас он был Джино Скарпа. Когда я вошел в мастерскую, он уже сидел там и шутил с Пиппо.
- Меня зовут Пабло, - сказал я ему.
Он был худой, словно выжженный солнцем, глаза у него смеялись. Джино сразу сказал мне:
- Спать хочу до смерти. Уложите меня куда-нибудь.
Я послал Пиппо за покупками и стал совещаться с Джиной. Может, лучше отвести его к Марине.
- Сюда часто заходят клиенты, и Пиппо вечно торчит.
- Нет, лучше я здесь останусь, - сказал он. - Главное удобство, что тут есть выход через сад.
Когда Пиппо вернулся, Джино Скарпа уже спал. Он устроился на постели Джины. Все утро я проработал на улице. Джина повесила занавеску и стала готовить обед. Она то и дело поглядывала через окошко на меня и Пиппо. Вдруг Пиппо нечаянно уронил велосипед. Велосипед упал на ведро, раздался адский грохот. Я крикнул Пиппо: "Так, отлично! Все подряд ломай". Он молча посмотрел на меня и поднял велосипед.
Наконец я отпустил Пиппо обедать, а сам пошел на площадь купить газеты. На стадионе проходил фашистский праздник, в Риме было полным-полно чернорубашечников и балилла, в газетах сплошные речи. Об Испании всего несколько слов. "Значит, наши дела там неплохи", - подумал я.
Вернувшись, я увидел Скарну на пороге мастерской. Он был в комбинезоне покойного мужа Джины и спокойно ел яблоко.
- Почему тебя называют Пабло? - спросил он. - Ты что, в Испании был?
- Да что ты? Просто я на гитаре играю.
Он поинтересовался, знал ли я в Турине кое-кого, и назвал фамилии.
- Я в то время совсем еще мальчишкой был. И газет, понятно, не читал, - ответил я.
Джина крикнула нам, что обед готов. Она постелила на стол белоснежную скатерть и нарезала тоненькими ломтиками хлеб. Я, улыбаясь, смотрел на нее.
- Ей-ей, в комбинезоне Скарпа на тебя похож.
Еще вчера мне даже в голову не приходило сравнивать Джину с Линдой, да я и не смотрел на нее всерьез. Но теперь благодаря появлению Скарпы и пережитому этой ночью я взглянул на нее другими глазами. Лицо у нее было хмурое, недовольное. Она ни разу не улыбнулась и не села с нами за стол.
- Вижу, вы познакомились, - сказал я Скарпе, - она тебе даже отдала комбинезон мужа. Кстати, и имена у вас одинаковые.
- Эта одежда мне нравится, - улыбнулся он. - Самая подходящая для нас, и, главное, никто в ней тебя не узнает.
Потом он стал рассказывать об Испании, да так спокойно, точно был в Трастевере.
- У меня в отряде было четверо пьемонтцев. Что за ребята! Они тайком пробрались туда из Дижона. Если не погибли, то сражаются сейчас в осажденном Мадриде. А что обо всем этом говорят в Риме? - внезапно спросил он.
- До Испании никому нет дела…
Он неторопливо жевал, уставившись в тарелку. Дал мне высказаться, не перебивая. - Джина тоже прислушивалась к нашему разговору, - потом покачал головой.
- Слишком дорого обходится нам эта война, - проговорил он. - Фашисты гонят на убой солдат, а мы зря теряем там свои лучшие кадры. Атакуют-то они. Это они выбирали место и время для нанесения удара.
- У нас кое-кто говорит, что во всем виноваты русские.
Из мастерской позвали Джину, она быстро вышла из комнаты.
- Никого там нет, - сказала она нам, приоткрыв занавеску.
Я тихо спросил у Скарпы, бывал ли он в Турине. Я рассказал ему про Амелио и про то, что теперь он прикован к постели. Джино его не знал. В то время он был в Испании.
- Я встречал кое-кого из тех, - сказал он, - кто побывал в лапах фашистов. Они выкалывали нашим пленным глаза.
Вошла Джина и с ней Джузеппе; он посмотрел на нас, поздоровался. Скарпа сразу замолчал.
- Мы с вами уже встречались вчера ночью, - спокойно напомнил ему Джузеппе.
Джина подала нам кофе.
- А у здешних товарищей, - поинтересовался Скарпа, - ты не спрашивал про Амелио?
Мы заговорили о Турине и о последних арестах.
- Да, немало наших погибло, - сказал Джузеппе. - В газетах о них не пишут.
- Кое о ком и газеты упоминают.
- Ну уж если газеты называют имя, значит, человек был для них не очень-то опасен, - улыбаясь одними глазами, ответил Скарпа. - Но если молчат, значит, он из наших.
Его опаленное солнцем лицо было живым напоминанием об Испании, а ведь он пробыл там лишь несколько месяцев во время войны. Я вдруг обратил внимание, что глаза Джины были похожи на его глаза. Джина была молчаливой, но у нее в глазах плясали искорки. Ни Джузеппе, ни Скарпа не обращали внимания на то, что Джина прислушивается к разговору. Потом Джину снова позвали, и она ушла в мастерскую. Мы продолжали спокойно беседовать. Только я один заметил ее отсутствие.
- Этой ночью, - сказал мне Джузеппе, - мы хотели собраться у тебя. Но кое-кому не с руки сюда ехать. - Он объяснил, куда мы со Скарпой должны прийти, просил быть поосторожнее. Мне поручалось обеспечить охрану. - Захвати с собой гитару, она всегда кстати.
Джузеппе встал, распрощался с нами. Я поднял занавеску, пропуская их вперед, и прошел за ними в мастерскую. Там я увидел Линду. Они с Джиной поглядывали друг на друга, чего-то выжидая. Линда сидела на ящике и, не поднимаясь, бросила: "Привет". Потом насмешливо улыбнулась, ожидая, что я заговорю первый. Наконец она сказала:
- Я не помешала?
- Ты разве не уезжаешь сегодня вечером?
- Не волнуйся. Мне захотелось взглянуть на ваш торговый дом.
Джузеппе сказал:
- Значит, договорились, - и ушел.
Я почувствовал, что Скарпа с любопытством наблюдает за мной. Джина не дыша смотрела Линде прямо в лицо.
- Хорошо еще, что Карлетто показал мне дорогу. Как-то не хотелось уезжать, не попрощавшись с тобой. Здесь, я вижу, работают днем и ночью. - Она встала и сказала, обращаясь уже ко всем: - Пабло остался таким же. Сам хочет, чтобы я передала привет его друзьям в Турине, но молчит. А я дура, что пришла. Ему никто не нужен, но его все должны ублажать. - Последнюю фразу она произнесла каким-то чужим голосом.
Скарпа сказал: