X
Я играл с удовольствием, радуясь, что ночь уже позади и наступил день. И я знал, что, когда отложу в сторону гитару, что-то в моей жизни оборвется. К прежнему возврата не будет.
Когда Линда, едва мы остались одни, спросила: "Что с тобой такое?" - я этому не удивился. Мы столько лгали друг другу, столько всего утаивали, что и на этот раз я ответил:
- Да так, ничего.
- Ты просто сумасшедший. - Села на кровать, сняла шляпку. - Поцелуй меня, - сказала она.
Я поцеловал ее в щеку, она взяла мою руку. Мне показалось, что я поцеловал холодный лепесток цветка. Линда приоткрыла глаза и посмотрела на меня. Я знал, что ей и сейчас хорошо со мной. Она была все та же, с неизменным голубым шарфом на шее. Поглядела на меня весело и чуть насмешливо.
- Я устала, - сказала она, - хочу прилечь. - И легла на постель. Я поднялся и стал ходить по комнате. - Курить хочется, - сказала она. Я закурил и молча протянул сигарету Линде. - Знаешь, - лениво протянула она, - ведь и в этом есть своя прелесть. Разве нельзя оставаться хорошими друзьями? Бывает же так, что устанешь и нет у тебя желания ни целоваться, ни обниматься, а только поговорить хочется или даже помолчать вдвоем.
Я ничего не ответил, лишь пристально взглянул на нее.
- Что с тобой творится? Уж не собираешься ли ты меня убить? Знаешь, я, может, выйду замуж. Тебе даже не интересно за кого?
Я не мог понять, почему мне не хочется ни кричать, ни ссориться, а только поскорее уйти от нее, очутиться на улице. Она что-то мне говорила, а я подумал, что еще вчера, собираясь в "Маскерино", я на минуту почувствовал себя счастливым.
- У меня просто сердце разрывается, - продолжала Линда. - Ведь я знаю, что ты страдаешь. Послушай, как бьется.
Она взяла мою руку и положила себе на грудь. Я ощутил теплоту ее тела и крепко стиснул ее пальцы. Потом еще крепче, она вскрикнула. Но тут же расхохоталась.
- Молчишь все, да еще дурно со мной обращаешься. Я ведь не гитара, - тихо проговорила она.
Когда я ушел от нее, была поздняя ночь. Я подумал, что надо бы поспать. В трамвае я всю дорогу дремал, прислонившись головой к окну. Просыпался, вспоминал, сколько раз я уже возвращался домой на рассвете, и опять забывался тревожным сном.
На следующее утро мы с Мило отправились в Геную. Грузовик у нас был с прицепом, и вести его было куда труднее. Механик с радостью согласился отдать мне половину заработка, чтобы я его заменил, и остался в Турине. Только так, в дороге, я и мог еще жить. Когда мы выехали из города, я был почти счастлив.
У Мило в Генуе была девушка, и он отправился к ней. Я остался в одиночестве и до самой ночи бродил по генуэзским улицам. От сильного ветра у меня потрескались губы, теперь до меня доносился запах моря. Стемнело, на улицах зажглись огни. У нас в Турине, когда в горах выпадает снег, ясным днем тоже пахнет морем. Я внюхивался в этот запах и все искал ту балюстраду, ту остерию, где мы сидели с Линдой. Даже здесь она не выходила у меня из головы, но теперь я глядел на море уже с другой, незнакомой балюстрады.
Когда мы ехали обратно, мною всецело завладела мысль, что я возвращаюсь в Турин. Я прислонился головой к стенке кабины и попытался уснуть. Мне казалось, что меня подстерегает опасность, что сейчас должно решиться что-то, от чего зависит моя жизнь. Я подумал: "Но ведь все уже решено, это произошло".
Мило сказал:
- Переключай сцепление осторожнее. Если сломается, застрянем мы с тобой посреди дороги. - Потом снова принялся рассказывать про свою девушку.
Так я и проводил теперь дни: то в остерии, то на грузовике. Выпивал, куда-то спешил, спал где придется. Домой забегал только взять сигареты.
Однажды мать сказала:
- Ты бы хоть рубашку сменил!
Я натянул на себя фуфайку, а поверх - комбинезон.
- Я еду в Бьеллу, а там меня никто не знает, - ответил я.
Вскоре я узнал, что Амелио давно уже не живет на старом месте. Он приобрел нижний этаж дома вместе с лавчонкой, которая там помещалась. "И это как раз теперь, когда все кончено". Но мне нравилось, что я не знаю, где он живет. Я думал о Линде, которая знала, где я живу, и каждый вечер, как обычно, отправлялась в бар.
"Но ведь с Карлетто я могу повидаться", - подумал я однажды вечером. Я прошел мимо бара, где бывали Линда с Лубрани, прошел мимо витрины ателье. Последний раз я проходил под этими портиками с Линдой. Я обернулся и поглядел вверх на Торре Литториа. Я вспомнил, что, выходя от Линды, на другом конце площади я обычно видел эту башню. Может, и Линда, проходя здесь, думала об этом.
В "Маскерино" никого не было, кроме Карландреа и девиц. Официант ничего не мог мне сказать. Тогда я побрел к зданию варьете, не зная, что же делать дальше, и отчаяние начало охватывать меня. Я равнодушно взглянул на выставленные фотографии артисток, сколько раз я видел их, проходя мимо, как вдруг передо мной возникло лицо Карлетто; да ведь это та самая фотография, где Карлетто снят в черном костюме, элегантный и улыбающийся. "Помирились, значит, - подумал я, - тем лучше". Но у меня было такое чувство, будто я что-то потерял, и мне было грустно, что теперь Карлетто стал работать на Лубрани.
Я постоял несколько минут у театра. "Надо на что-то решиться, - подумал я, - иначе я скоро начну метаться по улицам и говорить сам с собой". На душе у меня кошки скребли. Я спросил у кассирши, когда кончается спектакль. "И эта тоже день и ночь работает на Лубрани, - подумал я, - ему мало артисток кордебалета". Кассирша ответила, что я могу подождать здесь, ведь все выходят только через главный подъезд. Тогда я вернулся в "Маскерино" и сел у темного окна. Ждать - это тоже занятие. Чтобы немного успокоиться, я выпил рюмку вина. У театра прохаживалось несколько человек. Внезапно главный вход осветился, и я увидел Карлетто и других артистов. Они остановились у двери, о чем-то заговорили; потом показались Линда и Лубрани. Всей компанией они перешли площадь. В этот момент на улице зажглись фонари. Первой меня заметила Линда и сразу что-то сказала Карлетто. Мне она помахала рукой, но не двинулась с места. Я уже собирался уйти, но в этот момент дорогу мне преградил Карлетто.
- Дамы ждут тебя, - торжественно проговорил он. На нем был черный пиджак, прическа растрепалась.
- Кого я вижу! - воскликнул я. - Да ты, похоже, опять помирился со своим хозяином?
- Знаешь, всякое бывает. Так ты идешь с нами?
Я усадил его, налил ему вина.
- Когда мы с тобой вдвоем посидим? Я уже забыл, когда последний раз играл на гитаре.
- Зайди за мной завтра к концу спектакля, - сказал он.
- Эх, Карлетто, Карлетто, как же тебе мало надо, чтобы успокоиться. Тебе больше уже не снятся кошки?
Но тут подошла Линда и спросила, почему я задерживаю Карлетто.
- Я никого не задерживаю.
- Можно мне сесть за твой столик?
Заиграл оркестр, Линда поднялась и сказала мне:
- Потанцуем?
Танцуя, она все пыталась вызвать меня на разговор:
- Какая тебя муха укусила? Все эти дни я ждала тебя. Ты никогда меня не любил - в этом все дело.
Я высказал ей все, что у меня лежало на сердце; она молча слушала. Потом сказала:
- Пабло, хочешь, уйдем куда-нибудь вдвоем?
Чего она мне только не наговорила, когда, обнявшись, мы сидели на холме.
- Ты обращаешься со мной, как со своей рабыней, - сказала она. - Вдруг ни с того ни с сего исчез, да я еще должна была первая заговорить с тобой.
- Дни и ночи я бродил по улицам, стараясь забыть тебя.
- Теперь ты видишь, что это бесполезно! - воскликнула она. - Ты со мной.
- В другой раз уйду навсегда.
- Ты нехороший, - сказала она. - Не смей так говорить!
- Замолчи, прошу тебя, замолчи, - сказал я.
- Ты, конечно, меня любишь, но другом мне быть не можешь.
- Разве не лучше нам быть только вдвоем? - спросил я. - Не хочу делить тебя ни с кем.
- Покажи мне человека, который хотел бы иного, - смеясь, сказала она мне на ухо.
Потом я в последний раз спросил ее, согласна ли она, чтобы мы жили вместе.
- Я тебя прощаю, - сказал я. - Принимаю тебя такой, какая ты есть. Вот с этой самой ночи давай жить вместе.
Она ответила мне, - в темноте я не видел ее лица, - что, пожалуй, попытается.
На следующий день мы пошли в кафе. Пока я пил черный кофе, она все поглядывала на меня. Потом сказала:
- Пабло, встретимся вечером, хорошо?
- Я от тебя целый день не отстану.
- Это невозможно, Пабло. Мне надо идти в ателье. Ты что сегодня будешь делать?
Вечером мы снова отправились в "Парадизо", и все пошло по-старому.
- Иной раз, - сказала она, - ты бываешь просто невыносим. Никак не хочешь понять, что каждый живет по-своему и то, что я делаю, касается только меня одной. У тебя ведь есть друзья?
- Я их всех бросил.
- Значит, ты не со мной одной так поступаешь. Но ведь это ничего не даст. Люди-то разные. И каждый по-своему интересен.
Теперь я понял, что совсем одинок. Вдруг понял это и почувствовал себя почти счастливым. Мысль, что, побывав в постели у Линды, я тихонько спущусь по лестнице и пойду бродить по туринским улицам, а потом улягусь спать один, была живительной, как глоток ликера. Все остальное не имело никакого значения, и я примирительно ответил:
- Может, ты и права.
Линда с довольным видом взяла меня за руку.
Ночь мы провели вместе. Назавтра я договорился ехать с Мило. Знать, что Линда будет ждать меня, было приятнее, чем спать с нею. Такую жизнь вел и Амелио. Проходя в темноте по площади, я чувствовал себя счастливым.