- Послушай моего совета, все твои планы насчет того, чтобы играть в каком-нибудь оркестре, - ерунда. Чем плоха табачная лавка?
На следующий день я с утра поспешил к Линде. Мне пришлось пройти через мастерскую, где работали портнихи. Линда велела мне закрыть дверь, но в постель к себе не пустила.
- У меня грипп, - объяснила она.
Я ничего не спросил о бассейне. Линда жаловалась, что от палящего солнца Генуи и от этих сквозняков в дороге она совсем расхворалась.
- Небось радуешься, что я заболела. Можешь держать меня здесь взаперти и даже прибить. Тебе понравился Карлетто?
- У нас только и разговору, что о других.
- О ком же?
- Вчера о Карлетто. И еще о другом. Вечно так.
- О чем же прикажешь мне говорить?
- Никогда мы не бываем с тобой вдвоем.
- А сейчас? Ты опять недоволен? Можешь уходить. - Потом, помолчав, сказала: - Что с тобой? Чего тебе не хватает?
В это утро я хотел ей все высказать. Сел на кровать и начал говорить. Она взяла мою руку и прижала к щеке. Я наклонился и поцеловал ее.
- Я заражу тебя гриппом.
Я положил голову к ней на подушку и тихо сказал:
- Давай проведем сегодняшний день вдвоем.
- А потом?
- Потом я найду работу и мы поженимся.
- Вот молодец, отлично придумал, - засмеялась она.
Я прижался к ней лицом и ничего больше не сказал. Немного погодя она спросила:
- Мы и так вместе. Что тебе еще надо?
Больше я ей ничего не сказал. Линда лежала неподвижно и вздыхала. Так прошло не знаю сколько времени. Я почти забыл, что она рядом. Вдруг Линда вздумала искать под подушкой платок. Я немного отодвинулся, и она спокойно сказала:
- Мне нравится жизнь, которую я веду. Почему ты хочешь, чтобы я ее изменила? Ты должен к этому привыкнуть. Я не желаю зависеть ни от тебя, ни от других. И ты тоже не должен от меня зависеть. Ты ревнуешь, да? Твое право, - продолжала она. - Хотела бы я видеть человека, который не ревнует. Я тоже ревнивая. Тебе надо найти работу и не думать обо всем этом. Почему бы тебе не играть на гитаре? Это занятие как раз по тебе, у тебя ведь нет никакой профессии. А вот хороший гитарист из тебя вполне может получиться.
В дверь постучали, и низенькая брюнетка в белом передничке спросила у Линды, не хочет ли она кофе.
- Мне его вот кто готовит, - ответила Линда, - это мой доктор.
Та захихикала и убежала.
С того дня я начал искать работу, ходил повсюду, старался улизнуть из магазина пораньше. Снова стали говорить о судьбе Амелио, и одна мысль о том, что он может проковылять мимо наших окон, отворить дверь и ждать, прислонившись к дверному косяку, вызывала во мне страх. Его мать говорила, приходя за покупками, что Амелио может спускаться только в лифте. "Поэтому они перебираются в нижний этаж", - рассказывала одна женщина, которая слышала этот разговор. Я знал, что Амелио не придет ко мне в магазин, и все же невольно косился на дверь. "Не виноват же я, что он бесится". Мне никак не удавалось найти работу, но я знал, что, очутись в моем положении Амелио, он бы ее отыскал. Чем-то он, видно, занимался даже и сейчас, лежа в постели, иначе его вместе с матерью давно бы вышвырнули на улицу. Наверняка он что-то покупает и потом продает.
Линда не выходила несколько дней, и все это время к ней прибегали за советом девушки из мастерской. Однажды пришла какая-то важная дама и сказала, что хочет посоветоваться с Линдой о фасоне платья, так как доверяет только ей. Они вместе начали смотреть всякие выкройки и французские журналы мод. Линда без конца вызывала мастериц, отдавала всевозможные распоряжения и все это делала, не вставая с кровати, с неизменной улыбкой. Да, она знала свое дело. Потом они с дамой заговорили о нынешних знаменитостях, об актрисах, о спортивных модах.
В комнате у Линды стояло множество зеркал и изящный ночной столик, на котором лежали щеточки, расчески, казалось, что все эти вещи попали сюда прямо из бара "Кристалло" либо из парфюмерного магазина. Я тоже люблю хорошо одеться, но для Линды в этом, да еще в умении вести светский разговор чуть не цель жизни. Она часто говорила мне: "Это еще что, вот если бы у меня была своя квартира". Гуляя со мной, Линда иногда останавливалась и рассматривала витрины; она знала, где продаются самые изысканные вещи, а я проходил мимо этих магазинов, даже не замечая их. Бродить с ней по улицам было одно удовольствие; будь у меня еще "ланча", мы бы вполне могли сойти за богатую парочку. У нее был красивый кожаный чемодан с ярлыками разных гостиниц, она сказала мне: "Как давно я не путешествовала".
Когда она выздоровела, я повел ее ужинать в бар. В тот бар, где был с Лубрани.
- Наш первый ужин вдвоем, - сказала она. - У нее была привычка с жадностью набрасываться на еду, при этом глаза Линды сверкали голодным блеском. Глядя на нее, и у меня разыгрался аппетит. - Я люблю путешествовать, - продолжала она. - Ты даже не представляешь себе, как приятно приехать вечером в незнакомый город. Путешествовать в одиночестве. Менять города, дома, старые привычки. Бросить все и на месяц, на год стать совсем другой.
- Ты и так каждый день другая.
Она засмеялась. Я всегда мог рассмешить ее, если хотел. Это все равно что играть на гитаре. Есть жесты, движения, которые всегда вызывают смех и увлекают тех, кто тебя слушает. Быстрый взгляд - и только, притворяешься, будто ничего не произошло. Наступает момент, когда делаешь это безотчетно. Линда знала в этом толк. Смотрела на меня. Точно сигаретой затягивалась. Клала мне руку на плечо и смотрела на меня. В такую минуту я мог бы сказать ей: "Пойдем займемся любовью", - и она бы пошла.
- Если мне удастся заработать денег, поедем с тобой к морю.
- Кто тебе сказал, что в этом году я поеду к морю? - рассмеялась она.
В тот вечер шел снег, но мы все равно отправились в "Парадизо" потанцевать и по дороге угодили в сугроб. Линда сказала: "Все-таки не хватает Лубрани". В "Парадизо" из знакомых была одна Лили, которая танцевала и чувствовала себя счастливой. Она помахала мне рукой и что-то крикнула, но слова ее потонули в грохоте оркестра. Линда сказала: "Смотри у меня", - и увлекла меня за собой в глубь зала. Мы провели весь вечер вдвоем, танцевали, дурачились. Линда рассказывала, как однажды в Сан-Ремо она уплыла на лодке далеко в море и долго купалась там, а потом даже сняла с себя купальный костюм и стала загорать.
- Просто чудесно было, - протянула она. - Хорошо бы всем всегда оставаться голыми. Если бы люди решились ходить по улице нагишом, пожалуй, они стали бы лучше.
- А в бассейне ты не бываешь?
- Нет, там вода грязная.
Вышли мы из ресторана поздно вечером; ветки деревьев побелели, и землю затянула тоненькая корка льда. Мы безуспешно искали среди машин "ланчу". Пришлось возвращаться на трамвае. В такой снежный вечер особенно приятно покурить, и мы немного прогулялись под портиками, выкурили по последней сигарете, потом зашли в бар.
- Тебя не попрекают, что ты целыми днями где-то пропадаешь?
- Даже за те немногие часы, что я бываю дома, я успеваю порядком измучить сестру и маму своей игрой. Все время упражняюсь. Как-нибудь вечером поиграю тебе одной, хочешь?
- Тебе надо попробовать свои силы в варьете. А ты туда и носа не кажешь. Давай я попрошу Лубрани.
- Не нравится мне этот Лубрани.
Мы стояли у дверей ее дома.
- Может, поднимешься? - сказала она.
Так мы проводили дни, и, уходя от нее в полдень, я знал, что скоро к ней заявится Лубрани и потащит ее в бар. Линда сама рассказала мне об этом, но ведь все вечера она проводила со мной; мне бы следовало ревновать ее, но я не мог. Что она в нем могла найти, кроме денег? А вот со мной она не ради денег встречается.
Я почти совсем позабыл об Амелио. Лишь когда выходил из дому и шел по Корсо, вспоминал о нем. Теперь я жил, так же как он в те времена, когда носился с Линдой на мотоцикле и работал. Вот только работы у меня не было. Но к Лубрани я обращаться не хотел. Линде я сказал, чтобы она не осаждала Лубрани просьбами обо мне.
- Как хочешь, - ответила она, - но это единственный путь.
- На его месте я бы все сделал, чтобы убрать с дороги такого вот Пабло.
- Глупый, вот поэтому-то он и должен тебе помочь. Разве ты отказал бы мне, попроси я тебя о каком-нибудь одолжении? И потом, Лубрани знает, - продолжала она, - что, если ты добьешься успеха, у тебя закружится голова и ты забудешь обо мне.
- Я не стремлюсь добиться успеха.
- Ты его добьешься, - убежденно сказала Линда. - Ты еще молод. Нельзя же весь век заниматься только любовью.
- Люди ради этого и живут вместе.
- Бог ты мой, - вздохнула Линда.
- Правда, всегда заниматься любовью нельзя. Просто люди живут вместе. И занимаются еще многими другими делами.
- Вот видишь, - спокойно сказала она, - любовь здесь ни при чем.
Мы спорили об этом почти каждый вечер. А днем я искал работу. Я познакомился с бывшим хозяином Амелио, у которого была мастерская по ремонту мотоциклов, он продавал и покупал машины и держал гараж грузовиков для дальних рейсов.
- В мастерскую возьму тебя хоть сегодня, - сказал он мне. - Но машину я доверяю тому, кто старше тридцати. У тебя, наверно, по молодости в голове хмель бродит? А мне сумасшедшие не нужны.
Тогда я спросил, не разрешит ли он мне поездить с шофером на грузовике, поучиться немного.
- Больно уж ты любишь на гитаре играть, - ответил он, - мои парни с тобой по дороге перепьются.
Если бы у меня хватило смелости пойти к Амелио, я бы попросил его нажать где надо. Он знал всех шоферов и всех рабочих мастерской. В прежние времена он бы мне помог. В прежние времена. Я знал кое-кого из шоферов, приходивших в кафе.