- Время сейчас скверное, - говорили они мне, - кроме простуды, ничего не заработаешь. А права у тебя есть?
- Чем тебе не по душе магазин? - говорили мне дома. - Какая еще работа тебе нужна?
Я искал такую работу, чтобы можно было играть на гитаре и не расставаться с Линдой. А мастерская ведь все равно что магазин. Мне же хотелось разъезжать и быть хозяином самому себе. В шоферском кафе я повидал немало всякого народу. Были шоферы, работавшие в ночную смену. Зарабатывали они неплохо и крупно играли. Приезжали на рассвете, вечером, ночью. Мне припомнилось то утро, когда я пил в этом баре граппу с молоком. Я знал, что работа шофера - сплошные разъезды. Но я готов был даже уходить от Линды, когда день еще не занимался.
Водить грузовик я не умел, да и прав у меня не было. Однажды вечером, когда Линда была занята, я взял гитару и вместе с Ларио пошел в кафе. Официант приглушил радио, я заказал вина и стал играть в свое удовольствие. Я слышал, как вокруг шептались: "Да это парень из табачного магазина на Корсо". Наконец нашлись и любители попеть, и мы заказали еще вина. Потом гитару взял высокий, крепкий белокурый парень с бледным лицом. Звали его Мило. Он начал играть одно танго за другим, но его остановили.
- Ты лучше пой, - сказали ему приятели. - Пусть он поиграет.
На следующий день я катил в грузовике вместе с Мило и одним механиком постарше нас. Мы везли в Казале мешки с серой. Когда мы выехали, спустился туман и пришлось зажечь фары.
- Если прояснится, я дам тебе вести машину, - сказал Мило.
В Трофарелло светило солнце. Я сел за руль. Мне казалось, что я тащу за собой целый дом. Особенно трудно было на спусках.
- Это еще полбеды, а вот в провинции Алессандрия дороги такие, что сам черт ногу сломит, - утешал меня Мило.
- Как бы нам на полицейского не напороться, - предупредил механик.
К счастью, мы ехали без прицепа.
- Хуже всего у тебя получается с переключением скоростей. Сразу видно, что ты в балиллу был записан.
Когда мы выезжали на хорошую дорогу, я снова садился за руль. Мило мне сказал:
- Жаль, что у тебя нет с собой гитары.
- Ну, это в другой раз.
Мы сделали остановку в Монкальво. Кругом лежал снег. Теперь я начал понимать, зачем шоферу нужны темные очки. Дорогу совсем развезло.
Мы перекусили в комнатушке, где топилась печь, потом выпили по стаканчику вина. Мило и механик рассказывали о своих бесчисленных поездках. Мило даже побывал со своим грузовиком в Риме.
- Зарабатывать-то мы зарабатываем неплохо, но отложить ни гроша ни удается, - сказал он.
Я вынул неначатую пачку сигарет и угостил их.
- А я и в Испании успел побывать, - сказал механик. - Там тоже отличные парни есть. Весь бензин ушел на то, чтобы их дома поджечь.
Мило подмигнул ему:
- И там немало наших.
Механик ответил:
- Когда не разрешают драться в помещении, выходят на улицу.
В Казале снова туман и непролазная грязь на дороге. Нам дали другую машину. Мы должны были отвезти в Турин цемент. Я хотел прогуляться немного, посмотреть город, но они предложили мне:
- Лучше пойдем погреемся.
Они знали хорошую остерию, и мы как следует там подзаправились. Потом сыграли разок в карты. Выглянуло солнце, но до чего же оно было бледное, жалкое.
Наконец мы выехали, но по дороге что-то случилось с мотором. Он начал пошаливать на полдороге к Асти. Нам пришлось целый час проторчать в снегу и чинить мотор, железо обжигало руки. Меня разбирала досада: сегодня вечером я с Линдой уже по встречусь. Но вот мотор заурчал. Мы помыли руки снегом, насухо вытерли их и потащились дальше. С зажженными фарами, в сплошном тумане мы прибыли в Турин глубокой ночью. Линда ждала меня у порога дома.
После этого я некоторое время не ездил на грузовике и только ходил в мастерскую.
VIII
Линда сама рассказывала, что Лубрани увивается за ней, рассказывала с веселым смехом, и несколько раз мы вместе с ним подшучивали над этим.
- Самое смешное, - говорил Лубрани, - что живем мы в двух шагах друг от друга, но до сих пор даже не подозревали об этом.
- Надо Пабло благодарить, что теперь узнали, - смеялась Линда.
Лубрани всегда выглядел элегантно. Ему перевалило за пятьдесят, он любил вкусно поесть и выпить, и, если бы не делал массажа, не одевался бы так хорошо, не был бы надушен, его можно было бы принять за толстого старого носильщика.
- Ходите почаще в турецкую баню, - поучал он, - главное - попариться, открыть поры, чтобы тело дышало.
Однажды ночью я спросил у Линды, видела ли она его в трусиках.
- Нравится он тебе? Должно быть, он оброс волосами до самой шеи.
- Бедняжка Лубрани, - сказала Линда, - а может, он розовый и гладкий, как младенец.
Она мне часто говорила, что, хоть Лубрани и богат, он все же несчастлив.
- Клари его бросила. Уговорила записать на ее имя театр, а потом взяла и ушла от него. Надо было видеть его в то время. Когда он встречает кого-нибудь из нас, из тех, кого знал еще детьми, он бежит за нами, как собачонка. Он хороший. И много работает. Все только и знают, что клянчат у него деньги, а он работает.
- Оно и видно, - сказал я.
- Да-да, и, пожалуйста, не ехидничай. А знаешь ли ты, что у него всюду свои театры, а начинал он без гроша в кармане? И работа у него совсем особенная. Звонит по телефону и разъезжает повсюду. Он многим дает работу.
- Наживается за их счет.
- Глупый ты. Без таких людей, как он, не обойдешься.
Приходилось терпеть и Лубрани, чтобы всегда быть с Линдой. Неподалеку от варьете находился бар, куда мы отправлялись в полночь распить последнюю бутылку ликера, послушать музыку, повеселиться до зари. В те вечера, когда Линда поздно кончала работу, я обыкновенно ждал ее в этом баре. В эти часы сюда приходили развлечься певички из варьете, спортсмены, жонглеры, свободные от работы официанты, возчики, девицы. Это были как бы кулисы варьете. То и дело какой-нибудь артист, а то и целое семейство акробатов вскакивали и бежали в театр. Одни курили, другие болтали с приятелями, третьи просто закусывали в перерыве. Многие заказывали на ужин только кофе с молоком и хлеб; в проходе между столиками носились друг за другом детишки. Время от времени какой-нибудь непутевый парень начинал крутиться возле одной из девиц, а та через весь зал переговаривалась с барменом, о чем-то громко спрашивала его, шутила. Парень тоже смеялся и осмеливался вставить двусмысленную остроту. Тогда девица закидывала ногу на ногу. Через некоторое время они подымались и вместе уходили.
Бар назывался "Маскерино". Закрывали его в полночь, но достаточно было пройти с черного хода и постучать в дверь, и вас впускали. Когда мы появлялись в "Маскерино" с Лубрани, нас встречали с почетом и усаживали в сторонке за отдельный столик, под прикрытием пышных пальм в кадках.
- Этот бар случайно не тебе принадлежит? - спросила Линда у Лубрани, когда мы впервые туда пришли.
- Нет. Я бы лучше поставил дело, - ответил он. - Велел бы все здесь вычистить и выгнал бы весь этот сброд. Закрыл бы бар на месяц. Но зато потом - официанты в белых фраках, джаз-оркестр и море света.
- Здесь и сейчас неплохо, - сказала Линда.
Какая-то женщина, разыгрывая из себя сумасшедшую, одна танцевала перед оркестрантами, которые перестали играть и платками утирали пот. Посетители - их было в зале совсем немного - ждали, когда снова раздастся музыка, а несколько разгоряченных вином парней и девушек стучали по столу, отбивая такт для одинокой танцовщицы. А она поминутно громко взвизгивала, словно танцевала на сцене варьете.
- Сплавь ты его потанцевать с какой-нибудь девицей, - украдкой прошептал я Линде.
Линда улыбнулась и сказала, что не пойдет танцевать ни со мной, ни с ним. Ничего не поделаешь, пришлось сидеть за столиком. Первым заговорил Лубрани. Он сказал, что противно смотреть, когда женщина одна делает то, что полагается делать вдвоем. В театре еще куда ни шло, там это все-таки представление, но, если женщина одна бесится в баре, она просто больная.
- Но ведь пьяные женщины тебе нравятся, - заметила Линда.
- Да, если я с женщиной вдвоем. Это другой разговор… Ну и кто-нибудь еще играет. Но напиваться в одиночестве - удовольствие сомнительное. Пабло молод и может растрачивать время впустую. Мы же - нет.
- Наглец! - вырвалось у Линды.
Лубрани, опустив голову, с минуту помолчал. Потом убежденно сказал:
- У нас с тобой много общего, моя дорогая. Женщина всегда старше своих лет. Мы-то с тобой стреляные воробьи, знаем, как все идет. И к чему приводит. И цену этому знаем. Нас ничем не удивишь.
Я смотрел на него и думал, что же это такое - женщины? Даже лучшие из них. Даже Линда. Если для них все мужчины одинаковы, то почему бы им не выбрать одного-единственного и не ходить потом за ним неотступно, как собака за хозяином? Но нет, они хотят всегда иметь выбор. И выбирают, окружив себя множеством мужчин, играя то с тем, то с другим, из каждого стараясь извлечь выгоду. Радости это не приносит никому, и в конце концов сама женщина остается без настоящего друга.
- Линда, - сказал я, - давайте представим себе, где мы будем в это же самое время в будущем году. И будем ли мы счастливы? С кем и как проведем вечер? Идет?
- Да-да! - воскликнула Линда. - А кто начнет?
- Или, если хотите, давайте вспомним, где мы были в прошлом году. Двадцатого вечером. Как мы провели тот вечер и с кем. Ток, пожалуй, легче будет.
- Разве теперь вспомнишь? - пробормотал Лубрани.