Пусть себе препираются! Я знал, чем все кончится. И начал наигрывать: "Тарантелла, тарантелла". Скоро все умолкли и окружили меня. Все-таки хорошо, когда умеешь играть: люди и не хотят тебя слушать, а музыка их увлекает. И еще хорошо, когда кончишь играть, а тебя просят: "Сыграй еще!" А ты притворяешься, будто тебе надоело. Тут надо быть артистом. Но всегда находится кто-нибудь, кто просит поиграть еще - ему, мол, моя игра нравится, - а как начнешь играть, даже не слушает, думает о чем-то своем. И если тебе не удастся сразу же его увлечь, ты остаешься в дураках.
Что ж, утро вечера мудренее, и, когда на следующий день я увидел на углу улицы Линду, спокойствия моего как не бывало. Пожалуй, в Сан-Мауро мне и то полегче было. Но она была в хорошем настроении, и у меня отлегло от сердца. Линда сказала, что Лубрани ждет нас к завтраку.
- Как же быть? Меня дожидаются дома.
Линда обошлась со мной как с мальчишкой.
- Если уж ты не ночевал дома, - сказала она, - неужели не можешь провести с нами утро? Ведь я для тебя же стараюсь. Лубрани хочет послушать, как ты играешь.
- Но ведь его дом не остерия.
Линда рассердилась:
- Ты просто дурак!
Потом сказала, что у Лубрани есть дома и гитара, и другие инструменты.
Я позвонил в бар на Корсо, чтобы предупредили моих домашних. Выходя из лифта, я спросил у Линды:
- Как он там, протрезвился?
- Помолчи, пожалуйста, - сказала она.
- Надеюсь, никого посторонних не будет?
- Конечно, нет.
Дверь нам открыла красивая девушка и сказала:
- Заходите.
Она провела нас в уже знакомую мне комнату. И сразу я вспомнил все, что произошло в ту ночь. Нет, это невозможно. Странно еще, почему Линда, которая с Лубрани на "ты", до сих пор не бросила меня. Линда подошла к огромному, как зеркальная витрина, окну и стала смотреть на крыши домов.
Вошел Лубрани, он был в очень светлом костюме; если б не эти усы и налитые кровью глаза, он мог сойти за молодого человека. Мы расположились за покрытым стеклом столиком, пили ликер, закусывали; Линда ела и без умолку болтала, он смеялся, не переставая жевать. Та красивая девушка не показывалась, стол был накрыт заранее. Я хотел спросить про Лили, но сдержался. В это утро Лубрани вел себя куда приличнее. Он слушал меня спокойно и даже любезно передавал блюда.
О гитаре разговора не было. Лубрани сказал, что на днях собирается в Геную, а Линда спросила:
- На машине?
К концу завтрака он стал называть меня Паблито, потом сказал:
- Может, прокатимся?
Мы уселись в его "ланчу", и он все повторял:
- С вами я и сам становлюсь моложе.
- Давайте поедем на Авильянские озера, - предложила Линда.
Мы поехали к озерам. На полпути, когда машина нырнула в туман, я спросил Линду:
- Вы тогда здесь разбились?
Она скорчила недовольную гримаску.
- А как же гитара? - вдруг вспомнила она.
Лубрани вел машину и прислушивался к разговору.
- На озере есть и гитары и все, что хочешь. - Потом, не оборачиваясь, добавил: - Я знаю, вы, музыканты, не очень любите играть на чужом инструменте.
Линда сказала:
- Да ну, ерунда.
По этой самой дороге я в прошлом году ездил на велосипеде. Мы сошли на площади, огляделись вокруг. Потом, предводительствуемые Лубрани, направились прямо в кафе. Я вспомнил Сан-Мауро. Лубрани заказал бароло. Мы поднялись по деревянной лесенке и расположились наверху в отдельном кабинете, где были камин и софа. Сюда не долетали голоса сидящих внизу, в зале.
Было еще рано, и мне казалось, что за окном моросило. На стене висела большая картина, на которой была изображена темнокожая улыбающаяся женщина в неаполитанском костюме, стояла она подбоченясь, точно готовилась пуститься в пляс. Линда сказала Лубрани:
- Вели затопить камин.
Пока мы пили, мальчик-слуга все поглядывал на нас. Лубрани сказал:
- Ты еще молод, Пабло, и не знаешь, что бароло пьют всегда втроем.
- Нет, не знаю, - сухо ответил я.
- Какое чудесное вино! - сказала Линда.
Когда мальчик ушел, я почувствовал себя увереннее. Линда, словно в танце, легко кружилась по комнате с бокалом в руке. Потом упала в кресло, но вина не пролила.
- Теперь Линда расскажет нам, какое вино пьют зимним днем в часы любовного свидания. В таких вещах знают толк только женщины. Ну, Линда, отвечай же. Вот в такой день, как сегодня, когда снег на дворе?
Линда, откинув голову на спинку кресла, не задумываясь, ответила:
- Пьют то, которое окажется под рукой.
- Нет, нас ты не проведешь. Отвечай честно.
- Раз бароло пьют втроем, давайте пить бароло, - сказала она.
- Ты бывала здесь раньше? - спросил я.
Она пожала плечами. Лубрани сказал мне:
- Линда всюду побывала.
Через матовые стекла с трудом пробивался белесый свет. Я поднял голову и посмотрел на картину. В отблесках пламени неаполитанка, казалось, танцевала. Линда заинтересовалась, что это я так упорно разглядываю, и тут даже подскочила в кресле.
- А гитара?
Мы позвонили, и мгновенно появился мальчик.
- Гитару! - приказал ему Лубрани.
Мальчик не понял и продолжал стоять.
- Живо разыщи гитару. Должна же здесь быть гитара.
Мальчик испуганно поднял на нас глаза.
- Я желаю играть на гитаре! - рассвирепев, заорал Лубрани.
Ему пришлось спуститься вниз, чтобы переговорить с хозяйкой. Линда бросила сигарету и поглядела на меня. В глазах у нее играли отсветы пламени. Но я не успел ничего предпринять, как Лубрани уже вернулся.
Было еще не поздно, и вдруг мгновенно надвинулся вечер. Как хорошо было смотреть на огонь, пылающий в камине. Из окна тянуло холодом, я стоял у портьеры, и мне представилось, что я с улицы наблюдаю, как в этой комнате трое распивают бароло. Но Лубрани опять обратился ко мне. Он все рассказывал о бароло.
- Ведь вот приходит такое время, когда вам хочется побыть вместе. Поуютнее устроиться в комнате и провести вечерок втроем. Ну что ж, валяйте, пейте из одного бокала, - говорил он. - Такие забавы всем нравятся. И весело, и обстановка подходящая.
Линда засмеялась и сказала ему: "На, выпей". Она поднесла ему бокал, и он, вытянув губы, стал пить, стараясь не пролить ни капли, затем, как на балу, с изящным поклоном передал бокал Линде, и та, заливаясь смехом, тоже отпила немного.
- Ты, Паблито, смотришь на нас свысока, у тебя нет, как у меня, этого. - И он дотронулся до своих седых волос. - Ты ведь хорошо знаешь Линду, да? Линда хуже всякого палача, - добавил он. - Она нас всех загонит в гроб, молодых и старых. Одно в ней хорошо: держится, как настоящая синьора.
Линда поднялась, подошла к окну и стала рядом со мной. Обняла меня за шею и спросила, глядя мне в глаза:
- Может, сядем? - Она притянула меня к себе, словно собираясь танцевать. Лубрани что-то говорил, мы сели, и губы Линды были совсем близко от моего лица. Так мы и сидели с нею в полутьме.
Лубрани все болтал и потягивал вино. У него горели глаза, но он не был пьян. Ему, видно, нравилось смотреть, как мы сидим, обнявшись; он облизывал губы и все рассуждал о том, как приятно сидеть втроем в уютной комнате.
- Зимой лучше места и не сыщешь, чем такое вот провинциальное кафе. Здесь все чинно, благородно. Что там Венеция, Ривьера! Здесь можно по-настоящему насладиться жизнью, выпить. Да, Паблито, вот это жизнь. Но все не так-то просто…
Наконец мальчик принес гитару. Лубрани заказал кофе:
- Чтобы приятнее было слушать.
Подали кофе, принесли вино.
- Не зажечь ли свет?
- Не надо. - Я остался сидеть на своем месте. Настроил гитару. Линда слегка отодвинулась от меня и стала слушать.
Я играл как-то напряженно, точно на уроке. Этот проклятый Лубрани все понимал. Немного погодя он начал мне подпевать. Я внимательно следил, не поведет ли он ее танцевать. Линда уже начала притопывать. После каждой мелодии они восклицали "браво", а Лубрани протягивал мне бокал.
- У тебя талант, - подбодрил он меня в темноте.
Я представлял себе, что меня слушает Амелио. В освещенной лишь пламенем камина комнате мелодии рождались сами собой. Порой я пропускал какой-нибудь пассаж.
- Э, нет, - говорил Лубрани, - нас не проведешь.
Как бывает в таких случаях, немного спустя ему самому захотелось играть. Он стал небрежно наигрывать песенки. И все спрашивал: "А эта тебе знакома, а вот эта?" Начал играть "Голубку", потом "Небо и море". Но пальцы его плохо слушались, и это было заметно. Линда сказала:
- Ну, пожалуй, хватит.
Мы допили вино и вышли на площадь. В небе уже блестели звезды. Решили поужинать на озере.
- Как-никак, сегодня воскресенье! - сказал я.
Мы медленно ехали на машине вдоль озера. Линда все восклицала: "Как красиво!" Даже Лубрани поворачивал голову и смотрел на камыши, на стлавшийся над водой туман. Похолодало. Дул пронизывающий ветер.
Лубрани вел машину и говорил о своей поездке в Геную:
- Знаешь, кого я там увижу? - Он назвал не то Ферреро, не то Карлетто, и Линда сразу же вырвала у меня руку. Она стала колотить его кулаками по спине и кричала:
- И я хочу в Геную!
- Ну что ж, поедем, - сказал Лубрани. - Отправимся все вместе.
За ужином они без конца говорили об этом Карлетто; потом мы вернулись в Турин и закончили вечер в "Парадизо".