XV
Особым миром был и холм Греппо. Дорога туда шла по Взгорьям - спускалась в лощинки и взбегала на бугры, минуя дубовое урочище. Подъехав к подножию холма, мы увидели на его гребне черные против света деревья, вырисовывающиеся на фоне неба. На середине подъема Орест, обернувшись назад, показал нам, как далеко простираются земли Поли. Мы слезли с двуколки, и лошадь шагом повезла ее за нами по дороге, куда более широкой, чем проселок, по которому мы ехали вначале. Эта широкая дорога - местами еще покрытая асфальтом - с выбросами туфа на крутых откосах прорезала дремучие склоны.
Но поражала дарившая здесь запущенность, одичалость: тут заглохший, заросший травой виноградник, там опутанные вьющимися растениями фруктовые деревья, смоковницы и вишни вперемежку с ивами, желтой акацией, платанами, бузиной. В начале подъема был лес из высоких грабов и тенистых тополей, где даже веяло прохладой, потом, по мере того как мы выходили на солнце, растительность мельчала, но к знакомым формам примешивались необычные - олеандры, магнолии, иногда кипарисы и странные деревца, которых я никогда не видел, и вся эта неразбериха придавала особую уединенность попадавшимся кое-где лужайкам.
- Про это и говорил твой отец? - спросил я Ореста.
Он ответил, что настоящую пустошь, поросшую лесом равнину, где все, кому вздумается, пасли скот и заготовляли дрова, мы уже прошли.
- Здесь собирались сделать заповедник. Видишь, какую дорогу проложили. Когда был жив дед Поли, сюда целыми компаниями приезжали господа. Но тогда равнину обрабатывали, и старик день и ночь разъезжал с ружьем и хлыстом. Папа его знал. Он был родом из долины.
Мне вдруг ударил в нос стоявший в воздухе смешанный запах соков, бродящих в опаленных солнцем растениях, земли и раскаленного асфальта. Этот запах приводил на ум автомобиль, гонку, дороги на побережье, приморские сады. С насыпи над дорогой свешивались бледные тыквины, в которых я узнал головки кактусов.
Мы вышли на вершину холма из зарослей кустарника, которые здесь переходили в настоящий парк - сосновую рощу, окружающую виллу. Теперь под ногами у нас был гравий, а между стволами деревьев проглядывало небо.
- Точно остров, - сказал Пьеретто.
- Естественный небоскреб, - отозвался я.
- Такой, как он есть, - сказал Орест, - он никому не нужен. Вот если бы здесь была клиника, современная клиника со всем необходимым оборудованием. В двух шагах от дома, представляешь?
- Запах мертвечины уже есть, - сказал Пьеретто.
Гнилью тянуло из водоема метров десяти в длину и ширину, с валуном в центре, выступающим из зеленой стоячей воды, заросшей белыми цветами.
- Вот тебе и бассейн с живой водой, - сказал я Оресту. - Бросаешь туда мертвых, и они воскресают.
Между соснами белел дом.
- Постойте здесь, - сказал Орест, - я пойду на разведку.
Мы остались с лошадью, и я молча глядел на странное небо между стволами деревьев. В глубине души я надеялся, что Поли здесь не окажется, что никого не окажется и что, обойдя парк, мы вернемся домой. Запах бассейна напомнил мне болото, и я затосковал по знакомым местам. Мне хотелось разве только еще раз взглянуть на полесье, живописное в своей запущенности и одичалости.
Раздался звонкий голос:
- Кого вам надо?
Внезапно появившись из-за деревьев в белых шортах и блузке, к нам подошла светловолосая молодая женщина с суровыми глазами.
Мы переглянулись. По ее тону было ясно, что это хозяйка. В эту минуту лошадь и двуколка показались мне чем-то смешным и нелепым.
- Мы хотим повидать Поли, - с улыбкой сказал Пьеретто. - Мы…
- Поли? - переспросила женщина, подняв брови, и лицо ее приобрело чуть ли не оскорбленное выражение. Чтобы не глядеть на ее ноги, я отводил глаза в сторону и все-таки чувствовал себя неловко.
- Мы друзья Поли, - сказал Пьеретто. - Мы познакомились с ним в Турине. Скажите, пожалуйста, как он себя чувствует?
Но и это, по-видимому, не понравилось женщине, которая сменила прежнюю гримасу на кислую улыбку и нетерпеливо посмотрела на нас.
В эту минуту из аллеи вылетел Орест, возбужденно восклицая:
- Поли здесь, и жена его здесь. Кто знал, что у него есть жена…
Он осекся, увидев, что мы не одни.
- Ты нашел его? - спокойно спросил Пьеретто.
Орест, покраснев, пролепетал, что за ним пошел садовник. Он с растерянным видом смотрел то на нас, то на женщину.
- Поболтаем пока, - сказал Пьеретто.
Внезапно блондинка смягчилась. Она кокетливо взглянула на нас и протянула нам руку. От ее сдержанности не осталось и следа.
- Друзья моего мужа - мои друзья, - с улыбкой сказала она. - А вот и Поли.
Я много раз думал потом об этой встрече, о том, как покраснел Орест, о днях, которые мы вслед за тем провели в Греппо. Сам не знаю почему, мне сразу пришла на ум Джачинта, но Джачинта была брюнетка. Смутило меня в первый момент и то, что у Поли была жена. Все, что у нас с ним было в прошлом, становилось запретным, превращалось в помеху. О чем мы могли теперь говорить? Неудобно было даже спросить, как поживает его отец.
Но Поли принял нас очень тепло, с той чрезмерной, немножко нелепой радостью, которая была обычна для него. Полноватый, с мягким, по-детски открытым взглядом, он мало изменился. Он был в короткой рубашке навыпуск, с цепочкой на шее. Он сразу сказал, что не отпустит нас, что мы должны остаться у него до завтра, что ему хочется подольше поговорить с нами.
- Но ведь у вас медовый месяц, не так ли? - сказал Пьеретто.
Супруги посмотрели друг на друга, потом на нас. Поля усмехнулся.
- Мед у него вызывает крапивницу, - с деланной грустью сказала женщина. - Что было, то сплыло. Здесь мы скучаем. Я у него за компаньонку и немножко за сестру милосердия.
- Рана должна была бы закрыться, - сказал Орест.
Пьеретто улыбнулся.
Тут Орест понял, что сболтнул липшее, прикусил губу и пробормотал:
- Отец у тебя голова. Но из-за тебя он поседел…
Женщина сказала:
- Вы, должно быть, хотите пить. Проводи их, Поли. Я сейчас приду.
В комнате с высоким потолком и окнами во всю стену, где пестрели разноцветные занавески и кресла, Поли продолжал радоваться нашему приезду и вздыхать от удовольствия, а на вопрос Пьеретто, знает ли его жена о туринской истории, просто ответил, что да, знает.
- Было время, когда мы с Габриэллой все говорили друг другу. Она мне очень помогла, бедная девочка. Мы с ней немало поездили по свету и покуролесили. Потом жизнь развела нас. Но на этот раз мы решили провести лето вместе, как дети, какими мы были когда-то. У нас есть общие воспоминания…
Пьеретто, явно стараясь быть вежливым, слушал его, не прерывая. А вот Орест не сдержался и ляпнул:
- Что же ты делал в Турине, раз был женат?
Поли посмотрел на него с неприязнью, почти со страхом, и проронил:
- Не всегда делаешь то, что хотелось бы другим.
Пришла Габриэлла и открыла бар. В нем было полным-полно бутылок и хрусталя, и, когда его открывали, он освещался. Мы заговорили о Греппо. Я сказал, что на холме очень красиво и что я готов был бы провести здесь всю жизнь, бродя по лесам.
- Да, здесь недурно, - сказала она.
- Что вы делаете с утра до вечера? - сказал Пьеретто.
Габриэлла как была, с голыми ногами развалилась в кресле.
- Загораем, спим, занимаемся гимнастикой… Ни с кем не видимся.
Я не мог привыкнуть к этому загорелому лукавому лицу, которое так неожиданно меняло выражение. Она была очень молода, должно быть, много моложе Поли, но в голосе ее порой слышались хриплые нотки, которые поражали меня. Это от вина, думал я, или от кое-чего другого.
- Завтрак у нас холодный, - сказала она нам со смехом. - Варенье, бисквиты. Серьезная еда будет вечером.
Мы возразили, что нас ждут дома, что нам пора ехать, что мы должны вернуться засветло.
Это неприятно удивило и расстроило Поли. Он сказал Пьеретто, что наш приезд для него праздник и что ему надо многое сказать нам, а жену попросил распорядиться, чтобы нам приготовили комнаты наверху.
Мы отшучивались и не уступали. Меня настойчивость Поли раздражала, и, поглядывая на Ореста, я думал об обратной дороге, о том окне на станции, где его ждали, о сумерках.
Поли сказал:
- Какая разница, где ночевать? Почему вы так относитесь ко мне?
Габриэлла изящным движением подняла рюмку, с унылым видом посмотрела на нее и сказала:
- Неужели вас так интересуют куры и гулянки?
Даже Поли засмеялся. Поладили на том, что мы опять приедем на следующий день и побудем у них подольше.