XVI
Потребовалось два дня, чтобы уговорить семью Ореста снова отпустить нас в Греппо. "Плохо вам, что ли, здесь, у вас?" - сказал отец. Женщины с мрачными лицами, усевшись за стол, держали совет. Только известие о том, что Поли женат, смягчило мать, и тогда разговоры перешли на туринскую историю, которая представала теперь в новом свете, - всех интересовало, была ли жена Поли, как ей надлежало, подавлена горем и в то же время тверда и полна решимости не давать мужу потачки.
- Ей наплевать. Она загорает, - сказал Орест.
- Вот какие вещи случаются, когда муж и жена живут врозь.
- Но если муж и жена живут врозь, - сказал отец, - значит, между ними уже что-то неладно.
Орест с раздражением отрезал, что все дело в деньгах.
- У кого нет бешеных денег, тот работает или учится, и ему не до блажи. Так едем мы или не едем?
Мы заложили двуколку и поехали, но еще не было решено, останется ли Орест с нами в Греппо. Когда мы уезжали оттуда, Габриэлла, прощаясь с нами, пожалела, что они не могут приехать за нами на машине, а Поли смущенно пояснил, что отец реквизировал ее, чтобы он не подвергал себя опасностям и по-настоящему отдыхал. Мы проделали прежний путь через поля, дубовые рощи, виноградники, окруженные развалившимися изгородями, и я снова увидел грабы, полесье. В утреннем свете все блестело и сверкало росой. Огромный холм, поросший кустарником, жил своей потаенной жизнью, одичалый и уединенный, погруженный в тишину, нарушаемую только жужжанием пчел, как дремучая гора стародавних времен. Я искал глазами затерянные среди зарослей лужайки. Пьеретто возмутился тем, что целый холм принадлежит одному человеку, как в те времена, когда одна семья носила имя всего края. Летали птицы.
- Они тоже входят в имение? - проговорил я.
На площадке среди сосен мы нашли нечто новое: шезлонги и валявшиеся на траве бутылки и подушки. Садовник занялся нашей лошадью и отвел ее в сарай; Пинотта, загорелая рыжая девушка, которая в прошлый раз прислуживала нам за столом, стояла у распахнутой калитки оранжереи и смотрела на нас, не выходя на солнце.
- Спят, - ответила она на наш вопрос, кивком головы указав наверх.
Из оранжереи по цинковому желобу текла струйка воды.
- Сколько бутылок, - примирительным тоном сказал Пьеретто. - Должно быть, напились как свиньи. Что, кутили вчера вечером?
- Приехали из Милана какие-то целой оравой, - пробормотала девушка, откидывая назад волосы тыльной стороной ладони. - Танцевали до утра и дрались подушками. Прямо несчастье. А вы останетесь у нас?
- Где же эти миланцы? - спросил Орест.
- Приехали и уехали на машине. Ну и народ! Одна женщина упала из окна.
В сосновой рощице веяло утренней прохладой. В ожидании хозяев мы выкурили по сигарете. В доме незаметно было никакого движения. Я прислонился к стволу дерева и стал смотреть на равнину. Мы нашли недопитую бутылку, прикончили ее и попросили Пинотту открыть нам веранду.
Тут нас и застали Поли и Габриэлла. Они шумно дали знать о себе - послышались голоса и звонки. Пинотта бросилась вверх по лестнице. Наконец спустился Поли в пижаме, взлохмаченный и что-то бормочущий себе под нос. Он, держа нас за руки, попенял нам, что мы заставили себя ждать три дня; и так, стоя, мы поспорили о том, виноваты ли в наших излишествах наши ближние, которые соблазняют нас, или мы сами, поскольку даем себя соблазнить.
- Добрые приятели привезли мне немного миланской жизни, - говорил Поли. - Только бы они не приехали опять. Нам надо побыть одним.
Вошла Габриэлла, одетая и свежая.
- Поднимайтесь, поднимайтесь, хотите принять ванну? - сказала она нам. - Оставь их в покое, после поговорите.
Я уже забыл эти волосы медового цвета, и эти голые ноги в сандалиях, и этот неизменный вид курортницы, которая собирается на пляж.
Ведя нас наверх, в комнаты, она сказала:
- Будем надеяться, что там не спал никто из этих сумасшедших.
Тут Орест решительно объявил, что он ночевать будет дома: оставит нас в Греппо, а если надумает, приедет на велосипеде.
- Почему? - сказала Габриэлла, состроив гримасу. - Мама боится, как бы вы не потерялись? - Потом засмеялась и добавила: - Ну, как хотите. Дорогу вы знаете.
Спустившись вниз, я застал там Габриэллу и Поли вместе с Орестом. Пьеретто все еще плескался в ванне. Когда я проходил мимо, он что-то крикнул мне через дверь.
Входя в застекленную комнату, я еще сомневался, стоит ли оставаться в Греппо. Пинотта между тем уже успела расставить опрокинутые вазы с цветами, убрать тарелки и рюмки, выбросить окурки из пепельниц, и изящно обставленная комната со светлыми и легкими занавесками опять стала восхитительно уютной. Другие комнаты были загромождены более простой и грубой мебелью, в деревенском вкусе, оставшейся со времен деда-охотника: ларями, неуклюжими креслами, тяжелыми дубовыми столами, - была там даже кровать с балдахином, - но здесь, в гостиной, чувствовалась рука Габриэллы и Поли. Или, может быть, Розальбы, думал я. У меня не шли из головы Розальба, пятна крови, глупая злость, которой были окрашены те дни.
Неприятное чувство, которое я испытывал, расхаживая по коврам, вежливо поддерживая разговор, глядя на несчастную Пинотту, появлявшуюся, когда ее звали, и поспешно выполнявшую распоряжения, которые отдавались веселым, но не терпящим возражений тоном, объяснялось также и этим - воспоминанием о Розальбе, мыслью о том, что подобные вещи могут происходить там, где царит такая чистота и изысканность.
В это утро мы говорили о лесах. Когда Орест рассказал, что мне нравится сельская местность и до того хотелось приехать сюда, что я даже отказался от поездки на море, Габриэлла сразу вспомнила о море, о пляже в маленькой бухте, где у них были друзья, и об оливах, сбегавших к самой воде. Это было частное владение, огороженный, запретный пляж с бассейном посреди леса, где купались в ветреные дни и куда никому из отдыхающих на побережье, кроме своих, не было доступа.
Поли съехидничал насчет хорошего вкуса хозяев дома, которые, по его словам, одевали слуг рыбаками с кушаком на поясе и вязаным колпаком на голове.
- Дурак, они сделали это только в тот раз, когда устроили праздник, - сказала Габриэлла с покоробившей меня резкостью, и я уловил злое выражение, промелькнувшее на ее лице, как в первый день, когда мы встретились.
Орест сказал:
- Значит, там был лес на самом берегу?
- Там и сейчас лес. Такие вещи не меняются, - ответила Габриэлла.
К ней вернулась прежняя непринужденность, но, разговаривая, она следила взглядом за Поли. Он курил с рассеянным видом.
- В этом лесу Габриэлла танцевала классические танцы под музыку Шопена, - сказал он, рассеянно глядя на дым сигареты. - Босая и с покрывалом, при луне. Помнишь, Габри?
- Жаль, - сказала она, - что вчера вечером не было твоих друзей.
Она позвала Пинотту и велела ей открыть рамы.
- Ночная вонь еще не выветрилась, - проговорила она. - Где побывали эротоманы и пьяницы, смердит, как в хлеву. Черт бы побрал эту твою художницу, которая курит гаванские сигары.
- Я думал, оргия у вас была под соснами, - сказал я.
- Они, как обезьяны, повсюду рассеялись, - бросила она. - Не исключено, что парочка этих типов осталась в роще.
Поли улыбнулся своим собственным мыслям.
- А что, Пьеретто не спустился? - спросил он.
Когда появился Пьеретто, Габриэлла уже успела нам сказать, что в Греппо живут в абсолютной свободе, уходят и приходят когда вздумается, и, если кому-нибудь хочется побыть одному, никто ему не мешает.
- Вы спустились, а я поднимусь, - сказала она Пьеретто. - Будьте умниками, мальчики.
Уже второй раз она исчезала в это время; Поли сказал нам, что она загорает; мы говорили об этом, когда ехали на двуколке, и Пьеретто пошутил:
- Вот еще одна меченая… Не позвать ли нам ее на болото?
Мне хотелось теперь уйти, побродить до завтрака одному по склону холма, но вместо этого я взял под руку Ореста, и мы направились под сосны. Поли и Пьеретто позади нас принялись о чем-то рассуждать.