- Не в этом дело, но скажите Б-га ради, что вы делаете? Честно говоря, по-моему, вы вообще не художник.
Она его изумила. Он поспешно набросил на холст полотенце.
Прошло несколько долгих секунд, и мистер Элиху, шумно дыша, облизнул пересохшие губы и сказал, что и не считает себя художником. Сказал, что он объяснил это и той женщине из художественной школы, с которой говорил по телефону.
Затем он добавил:
- Наверное, я совершил ошибку, попросив вас прийти сегодня сюда. Надо было мне поупражняться подольше, чтобы не тратить ничьего времени попусту. Боюсь, я еще не готов делать то, что мне бы хотелось.
- Мне все равно, сколько времени вы упражнялись, - сказала мисс Перри. - Вообще-то я думаю, что вы меня и не рисовали. Я сразу поняла, что это вам неинтересно. По-моему, вам из каких-то своих соображений интересно обшаривать глазами мое голое тело. Уж не знаю, что вам там нужно, но в одном я точно уверена: к живописи это отношения не имеет.
- Наверное, я совершил ошибку.
- Наверное, - согласилась натурщица. Она уже надела халат, затянула пояс.
- Я художница, - сказала она, - и позирую, потому что сижу без гроша, но сразу вижу, художник передо мной или нет.
- Я же все объяснил этой даме из Объединения молодых художников, - сказал мистер Элиху. - Вот почему мне так неприятно. Приношу свои извинения, - голос у мистера Элиху сел. - Надо было сразу догадаться, что так и будет. Мне семьдесят лет. Я всегда любил женщин, и мне было очень грустно от того, что сейчас у меня нет друзей-женщин. Это одна из причин, по которой я снова захотел начать писать, впрочем, я вовсе не хочу сказать, что у меня был большой талант. Сверх того, боюсь, я даже не предполагал, сколько всего я позабыл о живописи. Да не только о ней, о женском теле тоже. Я и не думал, что так разволнуюсь при виде вашего, да еще от размышлений о том, как пролетела моя жизнь. Я надеялся, что, если снова возьмусь за кисть, это вернет мне вкус к жизни. Очень сожалею, что вас побеспокоил и причинил вам такие неудобства.
- За неудобства вы мне заплатите, - сказала мисс Перри, - но вот за что заплатить не сможете, так это за оскорбление - за то, что я пришла сюда, за то, что позволила вам рыскать глазами по моему телу.
- Я вовсе не хотел вас оскорбить.
- Но я именно так себя и чувствую.
И тогда она велела мистеру Элиху раздеться.
- Раздеться? - поразился он. - Зачем?
- Хочу сделать набросок. Снимайте брюки и рубашку.
Он сказал, что только-только снял свое зимнее исподнее, но она не улыбнулась.
Мистер Элиху разделся, стыдясь подумать о том, каким она его видит.
Быстрыми размашистыми линиями она набросала эскиз. Внешность у него была неплохая, но чувствовал он себя из рук вон. Закончив эскиз, она выдавила из тюбика черную краску, окунула в нее кисть и замазала очертания его лица, превратив их в черное месиво.
Он видел, с какой ненавистью она это делает, но не проронил ни слова.
Мисс Перри швырнула кисть в мусорную корзину и отправилась в ванную переодеваться.
Старик выписал чек на оговоренную сумму. Ему было стыдно ставить свою подпись, но он все же расписался и протянул листок ей. Мисс Перри сунула чек в сумку и ушла.
По-своему она недурна, подумал он, только нет в ней милосердия. А потом спросил себя: "Неужели это и есть теперь моя жизнь? Неужели больше ничего не осталось?"
"Да", похоже, было ответом на оба эти вопроса, и он расплакался - от того, как быстро наступила старость.
Потом он снял с холста полотенце и хотел дописать ее лицо, но уже успел его забыть.
Бенефис
Пер. Л. Беспалова
Вынимая ключ из кармана и отпирая дверь своей тесной квартирки, Морис Розенфельд смотрел на себя со стороны. Еврейский актер видел свои седеющие волосы, поникшие - следствие разочарований - плечи, сардоническую угрюмость лица, подчеркнутую изогнутой линией рта. Розенфельд повернул ключ в замке, сознавая, что отлично играет роль. В повороте ключа сквозит трагизм, подумал он.
- Кто там? - донеслось из квартиры.
Розенфельд - он не ожидал, что дома кто-то есть, - толкнул дверь и увидел, что окликнула его дочь… Софи лежала на кровати - если ее сложить, она превращалась в диван, а спальня в гостиную. В квартире имелась еще одна комната, поменьше, там спал Розенфельд с женой, плюс ниша - она служила кухонькой. Когда отец работал и поздно приходил домой после спектакля, Софи ставила вокруг своей кровати три ширмы, чтобы ее не будил свет: отец зажигал его, пока разогревал себе молоко перед сном. Ширмы служили и другой цели. Стоило Софи поссориться с отцом, она отгораживалась от него ширмами, и пусть себе бушует, сколько хочет. Без нее бушевать было неинтересно, он замолкал, дулся. А она устраивалась поудобнее на диване, читала журнал, - у нее была своя лампа - и благословляла ширмы. Они давали ей возможность уединиться и не унижаться до препирательств.
Ширмы были составлены в угол, и Розенфельда удивило, что дочь в постели.
- Что с тобой? - спросил он.
- Нездоровится, - ответила она.
- Где мама?
- На работе.
- И сегодня у нее работа?
- У нее было полдня свободных. Она работает с пяти до десяти.
Розенфельд обозрел комнату. Стол в нише не был накрыт, а ведь дело шло к ужину.
- Она мне оставила поесть или что?
- Нет, она думала, ты пообедаешь с Марковицем. Что-нибудь вышло?
- Нет, - сказал он. - Ничего не вышло. Еврейскому театру хана. Как началась эта война, евреи стали сидеть дома. Все, кроме евреев, уходят из дому, чтобы забыть свои беды, а евреи - евреи, они сидят дома и нервничают. На Второй авеню сегодня как на кладбище.
- Для чего Марковиц хотел с тобой встретиться?
- Бенефис, я знаю. Хочет, чтобы я играл в бенефис Айзека Левина.
- Не беспокойся, - сказала она, - у тебя был хороший сезон в прошлом году.
- И что, мне теперь жить воспоминаниями? Но я не такой старый, нет.
Софи не нашлась, что на это ответить.
- Хочешь, я встану, что-нибудь тебе приготовлю? - сказала она.
Он прошел на кухню, заглянул в кастрюли на газовой плите.
- Не надо. Я сам. Тут остались картошка, морковка. Разогрею.
- Поджарь котлету - она в духовке. Мама приготовила ее для меня, а мне не хотелось есть.
Розенфельд откинул дверь духовки, с отвращением посмотрел на котлету.
- Нет, у меня печет живот, когда я кушаю фарш, - сказал он и закрыл духовку.
- Как твой живот? - спросила она.
Он положил руку под сердце.
- Сегодня я имею газы.
Он был тронут ее вниманием.
- Как ты себя чувствуешь? -
спросил он.
- Как обычно. В первый день всегда плохо.
- Это пройдет.
- Знаю, - сказала она.
Он зажег горелку под овощами, принялся помешивать картофельное пюре. Комок на комке. Есть и вовсе расхотелось. Софи, посмотрев на него, сказала:
- Положи в картошку масло.
Розенфельд не сразу последовал ее совету, открыл ледник, лишь когда Софи повторила его.
- Какое еще масло? - сказал он, обшаривая взглядом бутылки, фрукты. - И где здесь масло, где?
Софи потянулась за халатом, натянула его через голову, застегнула молнию. Всунула ноги в шлепанцы.
- Разбавлю молоком, - сказала она.
Он и не хотел, а начал сердиться.
- Мне это надо? Лежишь, и лежи себе. Я сам позабочусь об ужине… тоже мне ужин, - закончил он ехидно.
- Пап, - сказала она. - Не упрямься. Мне все равно нужно встать.
- Для меня не вставай - мне это не надо.
- Сказала же: мне все равно нужно встать.
- Почему вдруг?
- Ко мне придут.
Он повернулся к ней.
- И кто это придет?
- Пап, давай не будем, что толку?
- Таки кто к тебе придет?
- Я не хочу с тобой ссориться. Мне нездоровится.
- Кто придет, ты мне ответишь или что?
- Эфраим.
- Этот водопроводчик? - В тоне его был яд.
- Па, прошу тебя, не ссорься с ним.
- Кто - я, я буду ссориться с водопроводчиком?
- Ты его всегда унижаешь.
- Кто - я, я унижаю водопроводчика? Это он, он меня унижает своим приходом.
- Он не к тебе приходит. Он приходит ко мне.
- Его приход унижает тебя. Что общего имеет водопроводчик - он и средней школы не кончил, - с тобой? Тебе нужен водопроводчик, нужен он тебе?
- Какое имеет значение, кто мне нужен, папа, мне двадцать восемь лет, - сказала она.
- Только не водопроводчик!
- Он хороший парень. Мы с ним знакомы уже двенадцать лет, со школы. Человек он порядочный, у него неплохой заработок и притом верный.
- Хорошо, - Розенфельд рассердился. - Ну так я не имею верный заработок. Ну же, ну, сыпь, сыпь соль на мои кровавые раны.
- Папа, прошу тебя, не лицедействуй. Я всего-то и сказала, что у него верный заработок. О тебе речи не было.