За ужином он объяснял Меррик и Редклиффу, что у них теперь будет по отдельной комнате. Ред-клифф и ухом не повел – он лущил лимскую фасоль, но Меррик ответила:
– Скорей бы! Мне плохо с Редклиффом в одной комнате! Он писается, и от него по утрам пахнет.
– Ну-ка, веди себя прилично, – прикрикнула на нее Линии Мэй. – И от тебя раньше пахло.
– Нет!
– Пахло, когда ты была малявка.
– Редклифф малявка! – пропела Меррик, дразня брата.
Тот вскрыл очередной стручок.
– Кто хочет мороженого? – осведомился Джуниор.
Меррик обрадовалась:
– Я!
И Редклифф тоже пискнул:
– Я!
– Линии Мэй? – спросил Джуниор.
– Неплохо бы, – отозвалась Линии Мэй.
Но занималась Редклиффом, счищала с его пальцев фасолевую шелуху.
У них была традиция слушать радио после того, как дети лягут спать, – Линии шила или латала что-нибудь, а Джуниор обдумывал план работ на следующий день. Но сейчас в гостиной царил хаос, радио уже упаковали в коробку, и Линии решила:
– Пожалуй, пойду спать.
Джуниор ответил:
– Я через минутку приду
Он собрал свои деловые бумаги, потушил свет и пошел наверх. Линии в ночной рубашке все еще возилась с вещами, раскладывала стопки с комода по ящикам. Спросила:
– Завести будильник?
– Нет, я точно сам проснусь.
Он разделся до белья, повесил рубашку и комбинезон в шкаф, на крючки с внутренней стороны дверцы, хотя обычно вешал на спинку стула – все одно завтра надевать.
– Наша последняя ночь в этом доме, Линии Мэй, – сказал он.
– М-м-м.
Она взяла дорожку с комода, свернула и убрала в верхний ящик.
– И в этой кровати тоже.
Она прошла к шкафу и захватила горсть пустых вешалок.
– Но я буду навещать тебя в новой кровати. – И он игриво шлепнул ее по заду, когда она проходила мимо.
Она чуть-чуть подобралась, отчего шлепок будто соскользнул с нее, и наклонилась убрать вешалки в ящик комода.
– Джуниор, – заговорила она, – скажи правду: откуда взялись те воровские инструменты?
– Воровские инструменты? Какие еще воровские инструменты?
– Ну, те, у миссис Брилл на веранде. Ты же знаешь, о чем я.
– Представления не имею.
Он лег в постель, накрылся одеялом, отвернулся к стене, закрыл глаза. Было слышно, как Линии опять прошла к шкафу и со скрежетом сняла оттуда еще сколько-то вешалок. За открытым окном проехал автомобиль – старой марки, судя по пыхтению, – залаяла чья-то собака.
Через пару минут она босыми ногами прошлепала к кровати, и он почувствовал, как она устраивается на своей половине. Легла, отвернулась; слегка натянулось одеяло. Щелкнул выключатель, лампа на ее тумбочке погасла.
Интересно, как она отреагировала, увидев лакированные качели? Заморгала? Ахнула? Вскрикнула?
Он представил, как она тащится вверх по дорожке с двумя сумками еды, – Линии Мэй Инман в деревенской соломенной шляпке с деревянными вишенками на полях, в ситцевом платье с короткими рукавами фонариком, открывающими костлявые руки и шершавые локти. И ему почему-то стало… больно. Физически больно за нее. Совсем одна, бредет в горку меж гигантских деревьев к этому широченному крыльцу. Одна, самостоятельно выяснила, какой трамвай нужен, – раньше ведь ни разу никуда не ездила, кроме магазинов на Ховард-стрит, – сама сообразила, в какую сторону свернуть на углу возле остановки. А шагая мимо соседних домов, наверняка гордо вздергивала подбородок – вдруг на нее смотрят.
Он открыл глаза и лег на спину.
– Линии Мэй, – сказал в потолок. – Ты не спишь?
– Не сплю.
Он переместился на бок, и его тело ложкой обняло ее, и он обхватил ее руками сзади. Линии не отстранилась, однако напряженно застыла. Он глубоко вдохнул ее солоноватый, дымный запах.
– Прости меня, пожалуйста, – попросил он.
Она молчала.
– Я так стараюсь, Линии, очень! Наверное, слишком стараюсь. Чтобы соответствовать. Я просто хочу, чтобы все было как надо, больше ничего.
– Что ты, Джуниор! – Она повернулась к нему. – Джуни, милый, конечно. Я это знаю. Я знаю тебя, Джуниор Уитшенк.
В темноте он не понимал, смотрит она на него или нет, но почувствовал ее ладони на своих щеках, и ее губы приникли к его губам.
Додд Макдауэлл, Хенк Лотиан и новый рабочий, цветной, должны были появиться в восемь – Джуниор позволял своим людям начинать чуть позже, если они работали в выходные. В семь он повез Линии, детей и несколько ящиков с кухонными вещами в новый дом. По плану Линии оставалась там все распаковывать, а он возвращался обратно помогать грузить мебель.
Когда они выруливали на дорогу, из соседнего дома выскочила Дорис Найверс в домашнем халате и с цветочным горшком в руках. Линии опустила окно и крикнула:
– Доброе утро, Дорис!
– Я боюсь разрыдаться, иначе никогда не остановлюсь, – сказала ей Дорис. – Без вас тут будет все не то! Вот гляди: этот цветок сейчас, может, на вид не ахти, зато через несколько недель расцветет, подарит вам роскошные циннии.
"Зиннии", произнесла она на балтиморский манер и передала растение через окно. Линии взяла горшок обеими руками и сразу сунулась нюхать, как будто оно уже расцвело.
– Я не стану говорить спасибо, чтобы не завяло. Но теперь, Дорис, буду на него смотреть и всегда вспоминать тебя.
– Да уж, пожалуйста! До свидания, детки! До свидания, Джуниор! – Дорис отступила на шаг и помахала рукой.
– Пока, Дорис! – ответил Джуниор.
Дети еще толком не проснулись и в каком-то ступоре глазели на соседку, но Линии тоже замахала и высовывала голову из окна, пока их грузовик не свернул за угол.
– Я буду так по ней скучать! – воскликнула Линии, устраивая растение у себя в ногах и садясь нормально. – Я будто сестру теряю.
– Ничего ты не теряешь, ты переезжаешь за какие-то две мили. Сможешь приглашать ее в гости когда захочешь.
– Нет, я уж наперед все вижу. – Линии указательным пальцем промокнула под правым глазом, затем под левым. – Допустим, я позову ее на ланч. Ее, Кору Ли, всех. Если угощу чем-нибудь особенным, то они решат, что я много о себе возомнила. А подам что обычно, заявят, что считаю их хуже новых соседей, и меня в ответ не пригласят, скажут, что они мне теперь не ровня, и потихоньку перестанут принимать мои приглашения, и вся наша дружба закончится.
– Линии Мэй, переезжать в большой дом не преступление. За это не расстреливают.
Линии Мэй достала из кармана носовой платок.
Он остановился у нового дома, и она спросила:
– А не надо было сзади подъехать? Нам же столько всего носить.
– Я подумал, может, сначала перекусим, – ответил Джуниор.
Глупое объяснение – позавтракать с тем же успехом они могли и припарковавшись сзади. Но он хотел чем-то ознаменовать их прибытие. И Линии, очевидно, это поняла, потому что сказала:
– Вот и славно. Видишь, теперь ты рад, что я привезла еду.
Пока она возилась – искала на полу кабины сумочку и подбирала горшок с растением, – он успел открыть для нее дверцу. Она глянула удивленно, но передала ему Редклиффа и затем сама вышла из грузовика.
– Ну, дети, – объявил Джуниор, поставив Редклиффа на землю, – давайте торжественно войдем в новый дом.
И они вчетвером зашагали вверх по дорожке.
Утреннее солнце не проникало под шатер деревьев перед домом, но крыльцо от глубокой тени казалось только уютнее, и медово-золотистые качели, еще не видные сквозь балюстраду, уже радовали сердце Джуниора. Он с трудом удержался, чтобы не сказать Линии: "Смотри, смотри, какие они стали красивые!"
Когда впереди мелькнуло что-то синее, он решил, что это обман зрения – безумный отголосок недавнего кошмара.
Посмотрел еще раз и замер в ужасе.
По плитам дорожки тянулись следы краски – синие брызги от самых ступенек постепенно собирались в широкий ручеек и вновь сужались до редких капель у его ботинок. Краска лежала толстым слоем – казалось, ее можно отколупнуть ногтем. И блестела так, что он инстинктивно отдернул ногу, хотя, приглядевшись, понял, что краска высохла. Однако любой человек – или все-таки один только Джуниор? – сразу понял бы, что се разбрызгали со злости.
Линии между тем высвободила руку и пошла вперед, крича:
– Тише, Меррик, тише, Редклифф! Папе еще нужно отпереть дверь.
Его рабочим понадобится много дней, чтобы это отчистить. Нужны абразивы и химикаты – навскидку непонятно даже какие, – потом оттирать, скрести и долбить, и все равно следы синей краски останутся. Этот синий толком не исчезнет никогда, известковый раствор навеки впитает микроскопические остатки – возможно, не заметные посторонним, но для Джуниора очевидные. Перед глазами кинолентой развернулось его будущее: он пробует метод за методом, консультируется со специалистами, ночью лежит без сна, как сумасшедший ищет хитрые решения. Закончится, без сомнения, тем, что дорожку придется снять и положить заново. А если не выйдет, шведский синий заклеймит ее навеки, до конца времен.
Линии Мэй шла себе вперед с очень прямой спиной и очень ровно сидящей шляпой – сама невинность и беззаботность. И ни разу не оглянулась узнать, как он вообще, не остолбенел ли.
И почему он не бросил ее на вокзале? Она обошлась бы без него прекрасно. Замечательно устроилась бы где угодно.