Мы вышли из метро и я довел его до Надиной квартиры. Не знаю, почему, но после позавчерашней ночи мне было как-то неловко показываться ей на глаза. Хоть я так и не решился тогда ни на какие практические действия и так до самого утра и не встал с постеленного мне на кухне дивана, но в душе было такое ощущение, будто все мои ночные мысли были ей каким-то образом известны. Поэтому я позвонил в дверь, передал, так сказать, Иванова из рук в руки и, сославшись на то, что мне необходимо за эти выходные написать сразу три реферата, даже не зайдя в квартиру, удалился.
- Вечером созвонимся! - крикнул я уже с лестницы, неизвестно, к кому конкретно обращаясь, и, сбежав вниз, вышел на улицу.
Была суббота, две пары в институтском расписании занимала сегодня физкультура, от которой я все еще отлынивал, используя справку о ранении ноги, до сдачи рефератов оставался еще тоже почти целый месяц, поэтому, никуда не торопясь, я побрел наугад по первым подворачивающимся улочкам, чувствуя, как замирает сердце от весеннего ветерка да предчувствия каких-то еще неведомых мне событий.
Свернув в один из незнакомых переулков, я вдруг увидел прямо перед собой небольшую церковь и, почувствовав какую-то непонятную усталость от людей, шума и всего окружающего меня мира, решил войти внутрь и хотя бы немного постоять в тишине. Хоть я и знал, что бабуся еще на Украине крестила меня в Православную веру, но в храме до сегодняшнего дня я бывал всего раза два или три, не больше, да и то, говоря откровенно, не ради удовлетворения религиозной потребности, а ради хохмы, забегая в него с друзьями и подружками, чтобы посмешить их какой-нибудь глупой выходкой.
Поэтому в этот раз я заходил в церковь по сути впервые, ничего не понимая ни в происходящем богослужении, ни в устройстве самого храма. Войдя внутрь, я минут десять тихонько постоял возле дверей и, только немного осмотревшись, двинулся вдоль стен, медленно пробираясь среди молящегося народа да ловя некоторые из долетающих до слуха строчек, которые читал перед алтарем по огромной книге молодой священнослужитель:
- …Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее… Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией… Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой; но и теперь знаю, что, если чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог… Иисус говорит ей: воскреснет брат твой…
Переведя взгляд с добродушного седобородого святого с поднятой в благословении правой рукой и толстой книгой в левой, я от неожиданности чуть было не вздрогнул. Рядом с ним с церковной стены смотрел прямо на меня с небольшой деревянной иконки Вовка. Я сразу узнал его наполненные слезой и глубинным светом глаза, его разделенную надвое нежную бородку, волнистые светлые волосы до плеч… Ошибиться было невозможно - это был он, оставленный мною два часа назад у Надьки друг.
- …Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком, - читал дальше священник.
- Простите, вы не скажете, кто это? - обратившись шепотом к стоявшей рядом женщине в темном платке, указал я на икону.
- Это? - с каким-то чуть ли не изумлением во взгляде посмотрела на меня молящаяся. - Это Иисус Христос, Господь наш.
- Спасибо.
Я повернулся к иконе и еще раз внимательно вгляделся в изображенный лик. И еще раз поразился удивительному сходству иконописного образа с внешностью моего живого друга. Небольшая разница ощущалась только в их возрасте - изображенный на иконе Христос был на несколько лет постарше Вовки, хотя я и не сказал бы, что намного.
- …Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него…
Хор затянул какое-то мелодичное, но заунывное песнопение, и я начал потихоньку выбираться из храма. Выйдя на крыльцо, я неловко, с таким ощущением, что все вокруг смотрят именно на меня, впервые в жизни перекрестился и с каким-то облегчением вышел за церковные ворота.
Возвратившись домой, я сразу же набрал номер телефона Нади, а послушав длинные гудки - номер телефона Иванова, затем без особого аппетита пообедал и улегся с книжкой на диван. И то ли сказалась нарушенная вчера Вовкой ночь, то ли дала себя знать усталость от сегодняшней прогулки, но мое знакомство с Фаулзом окончилось опять тем же самым, что и вчера: так и не перебравшись за пределы первой страницы, я уснул и спал до тех пор, пока меня не разбудила мама, сказав, что меня срочно зовет к телефону какая-то дивчина.
Взяв лежащую рядом с аппаратом трубку, я услышал голос Нади.
- Слушай! - кричала она, не в силах сдержать свои эмоции. - Ты не представляешь, что произошло сегодня в больнице! Он - совершил там чудо!
- Кто - он? - плохо что-нибудь спросонок соображая, переспросил я.
- Ну Володя! Он положил маме руку на голову и сказал: вы здоровы, откройте глаза. И она - открыла!..
В сознании мелькнула мысль, что нечто подобное я где-то сегодня уже слышал, но рыться в сонной памяти не захотелось.
- Его что - пропустили в реанимацию? - спросил я, потихоньку раскачивая свой мыслительный аппарат.
- Да, я сказала, что это ее зять, а то бы мы не прошли.
- Ясно… И как она после этого себя чувствует?
- Хорошо, ее уже перевели в общую палату. Сказали, что теперь всё будет в порядке.
- Слава Богу! А где сейчас сам целитель? У тебя?
- Нет… Он сказал, что поедет домой.
- Ну?..
- Да. Но обещал позвонить.
- И на том спасибо.
- Я ему очень благодарна…
Обменявшись еще несколькими короткими репликами, мы договорились в случае чего созвониться и временно распростились. При этом я думал, что не дольше, чем на несколько часов, а оказалось, что до самого лета. Собственно, мне и незачем было звонить ей непосредственно, так как о положении ее дел - хотя и по обрывочным репликам - я узнавал информацию от Вовки, который не перестал бывать у нее и после выписки матери из больницы, оказывая разные бытовые услуги и помогая им по хозяйству. Сам он к началу лета устроился работать сторожем в один из московских музеев и ходил теперь через ночь на дежурство. У меня же ближе к маю началась подготовка к сессии, пошли косяком сдачи рефератов, лабораторных работ да коллоквиумов, а с середины мая - и самих зачетов. Дни напролет я чего-то вычерчивал, решал, рисовал графики, допоздна торчал в институте, отлавливая нужных преподавателей и на ходу подсовывая им для проверки решения контрольных работ, конспекты лекций, не сданные своевременно чертежи…
При всем при том я время от времени звонил Вовке и мы или обсуждали с ним всё происходящее по телефону, или же я шел к нему домой и мы часами болтали за крепким чаем (спиртное он старался не употреблять, хоть мне иной раз и хотелось посидеть с ним за бутылочкой) обо всем, что накапливалось на душе и в мыслях.
К сожалению, в силу своей недальновидности (неспроста, видно, мама называла меня иногда этим непереводимым, но ёмким именем - одоробло), я не записывал ни наших телефонных разговоров с ним, ни долгих ночных бесед, и теперь не могу воспроизвести всего того, что услышал от него за время нашего общения. Вроде бы он и не изрекал чего-то уж супер-необычного, говорил иной раз самые простые с виду вещи, и тем не менее я стал замечать, что и жизнь моя, и я сам начали заметно меняться.
В одну из наших с ним встреч я рассказал о том удивительном сходстве, которое я нечаянно обнаружил, забредя во время той своей прогулки в один из московских храмов.
- В этом нет ничего удивительного, - пряча свое смущение, пояснил Вовка. - Мы все созданы Творцом по Его образу и подобию, и так же, как сын несет в себе черты своего отца, так и любой из людей несет в себе черты своего Создателя.
- Даже тот, что ширнул меня ножом в ногу? - не удержался я.
- Даже тот, - согласился он. - Ты же не знаешь, какой он, когда он - трезвый. А в пьяном виде любой, наверное, способен на что-нибудь подобное. Или, может быть, ты сам не такой?
Я вспомнил свой последний визит в общежитие, когда мы с ребятами так надрались со стипендии, что я швырял с девятого этажа пустыми бутылками в прохожих, а потому, отведя глаза в сторону, промолчал. При этом у меня появилось невероятно отчетливое ощущение того, что он об этом моем поведении прекрасно знает, но просто не хочет меня ставить в неловкое положение.
Я тоже избегал разговоров о том, чего он не хотел выносить на общее обсуждение, поэтому ничего не спрашивал у него про его взаимоотношения с Надей, хотя, как уже сказал выше, по некоторым непроизвольно прорывающимся фразам и понимал, что они продолжают довольно часто видеться.