Оставалось прислушаться к самому себе - где он сейчас? Вроде бы до сих пор в земле сырой. Лишь бы не попасть в руки плохого человека. Миня улыбнулся подпрыгивавшим в салоне, побледневшим от волнения спутникам.
- Ну, братья, кто где живет? Говорите, как лучше, чтобы по пути.
И начал развозить Миня Лавриков своих нынешних братьев по их семьям. Зябкий осенний ветер гнал тучи в небесах и тучи темной листвы по земле. Близилась зима.
Первым завезли в село Ножницы того самого Кирьянова, который рассказывал, как его односельчане украли три с половиной километра проводов. Повинуясь его торопливым объяснениям и тычущему в стекло пальцу, подкатили к весьма исправному дому, постучали в калитку, и выступила на улицу жена, дородная краснощекая женщина в кожаной куртке. Увидев бедолагу, отступила, замотала головой, не хотела пускать домой, но Миня в белом халате поманил ее пальцем, пододвинулся к ней близко и ласково молвил:
- Библию читала? Господь за сирыми и слабыми смотрит в бинокль. Хочешь окаменеть до колен?
И оторопевшая жена впустила своего мужа в избу.
- И смотри у меня! Приеду в любой час ночи - проверю.
"Ой, не стал ли я слишком строгим? - попытался одернуть себя Миня. - Но я же во имя семьи, во имя любви. Она, может, оступилась, и тут надо помочь авторитетом медицины".
В другом селе другая супруга с топором встретила на крыльце своего муженька. Стояла, выпятив беременный живот, высокая, как Петр Первый, с усиками, глаза как огонь. В хате были слышны мужские пьяные голоса. Миня бесстрашно подошел под топор и сказал так:
- Если не примете Васю, всех шестерых введу к вам и жить будут. Есть такое постановление Президента - сумасшедших от этой жизни приравнять к героям Чечни. А этих… гостей твоих… сейчас же увезу туда, откуда привез здорового твоего мужа. Поняла? Иди, скажи.
И женщина, горестно усмехнувшись, метнула топор в угол сеней и отвернулась. И рукой вперед показала. Мол, черт с вами, проходите.
И снова скакали на колесах, уже в сумерках, через темный бор, через раменье, когда третий больной вдруг расхотел являться домой. Он заплакал:
- Как я без вас буду, милые мои?..
Последним по договоренности, уже среди ночи, сквозь брех собак и пиликание гармоник, Миня доставил в родное село солдатика Сытина. В окне его дома мерцало синее марево - наверное, жена смотрела телевизор. И не поздно ли - половина первого? А как же маленький сыночек?
- А может, и мой сын, - вдруг заробел в темноте, стоя возле калитки и трясясь, как от лихорадки, Алеша Сытин. - После помолвки–то пили… конечно, быть не может, чтобы я ее не заломал… хоть и пишут, пьяному нельзя…
- Ты ее любишь? - спросил Миня.
- Да я удавить ее готов, если… люблю, конечно! Слушай, Миня, ты хороший человек. Проверь ее… ну, пойди, постучись… Мол, Алешка погиб… под поезд попал… как себя поведет? А если только рассмеется, останься у нее, напои и мне крикни… и я появлюсь. Я ее укатаю, как чечен наших баб - до крови!..
Миня обнял парня.
- Не надо так, Алеша. Она, верно, ждет тебя. Иди. Это я тут постою и подожду. За полчаса не выйдешь - поеду… - Куда он сам поедет, Миня еще не решил. Но главное, жизнь рыжего солдатика устроить.
Говорили негромко, но, видимо, разговор их все же был услышан в доме, да и гул микроавтобуса не мог быть незамеченным, хотя остановили его в сотне шагов. Во дворе замелькали тени, калитка отворилась, и перед приехавшими предстал огромного роста мужик в белой майке и трико.
- Кого надо?
- А ты чего тут делаешь? - страшно зазвенел голосишком своим солдатик и метнулся на мужика в майке. Тот лишь подставил кулак и вздернул Алешу Сытина - и отлетел Алеша Сытин шагов на шесть.
Миня не мог не помочь другу, Миня замигал глазами, открыл рот, хотел объяснить, что нельзя так, Алеша - законный муж Насти… Но ничего не успел Миня Лавриков - оглушительный удар низверг его на землю, и в дополнение к этому тяжелые ботинки вонзились в его худое тело.
- Еще чего надо? - рыкнул мужик в майке.
Алеша Сытин возился на земле, хватая воздух ртом, и лишь всхлипывание и скуление были ответом новому хозяину дома. Миня с земли укоризненно сказал:
- Это безнравственно… он воевал за то, чтобы она… - И ботинок влетел ему в губы и зубы. И захрипев, Миня потерял сознание.
Его привел в себя водитель "Соболька", молчаливый Петр. Алешу он уже оттащил на сиденье.
- Куда поедем? - спросил он. - Мне же домой тоже надо.
"Мог бы и помочь… - подумал Миня. - Не может быть, чтобы не разглядел, что у ворот драка". Но ничего не сказал. У каждого свой кодекс чести.
Уже светало, когда они выехали на большак. Справа от дороги чернел завалившийся в канаву комбайн. Слева мерцали огни деревушки, перед которой в поле стояли закрытые ворота.
- Стоп, - прохрипел солдат Сытин. - Здесь дед мой живет. Хочешь - к нему? Отогреемся, отоспимся, а потом пойдем то мурло в майке убивать?
- Нет уж, я в совхоз "Двадцатого партсъезда", - ответил смущенно Миня. И пробормотал: - Мне отработать надо… мне поверили… - Да и пуговку бы найти, молвил он про себя.
Алеша вдруг обнял его.
- А то бы баню спроворили… поспали, как в армии… ну их на хер, баб… Минь!
Миня почувствовал, что краснеет. Совсем с ума сходит пацан.
- Не унижай себя… - сказал Миня. - И меня не унижай. Мы настоящие мужики. Найдешь ты такую красавицу - все тут локти будут кусать!
Алеша Сытин зажмурился, скрипнул зубами.
- Слушай, а если снова наших объехать… вряд ли их домашние долго выдержат… найдем брошенное село в тайге, жить станем… а девки сами к нам прибегут. А?
"Это можно", - вдруг подумал Миня.
- Давай начнем с последнего… как его?.. Который домой–то не хотел?
Алеша рассмеялся.
- Циолковский его кликуха. В свернутую тетрадку любит смотреть и рассказывает, какие где цивилизации чё делают. - И звонко закричал на водителя Петра. - Разворачивайся в Кауровку.
Шофер заныл, лицо у него было, как у ефрейтора, солидное, а голос жидкий.
- Мне ж тоже домой надо…
- Я тебе заплачу, - процедил Алеша Сытин, заталкивая Миню в салон "Соболька", а сам забираясь в кабину, справа от Петра. - Вперед, Чечня!
Они долго плутали по стране оврагов и гатей и наконец вынырнули в знакомом сельце. Вот изба, возле которой они ссадили Циолковского, очкастого тихого паренька.
Алеша выскочил из кабины и завопил:
- Коля!.. Поехали с нами!
Во дворе залаял пес, в темном окне загорелся свет, минуту спустя в белых подштанниках явился Циолковский. Он сверкал очками, на плечи криво был наброшен тулупчик.
- Что–нибудь случилось? - со страхом спросил он.
Из калитки тихо вышла женщина, видимо, его жена. Алеша, повизгивая, торопясь, поведал соседу по палате потрясающую идею насчет того, чтобы всем психам выбрать пустую деревню, организовать колхоз или фирму. Циолковский обернулся к жене.
- А кто будет председателем? - вдруг спросила женщина. - Коля очень нежный… обидеть могут… под монастырь подвести…
- Председателем будет Ленин, - весело отвечал Алеша. - Он умирает без власти.
Циолковский вдруг заволновался, снял и надел очки.
- Нет, под Ленина я не пойду… - сказал он. - А если Кирьянов, который из–за проводов лечился… у него носки пахнут.
"Все–таки больной", - с горечью отметил Миня. И шлепнул Алешу по плечу.
- Ладно, брат! Едем! Идея еще не овладела массами. Может быть, через год–два?..
Уже на рассвете снова подъехали к деревне с воротами, Миня и Алеша обнялись. Когда Алеша скрылся в белом тумане среди белых берез, Миня повернулся к Петру, чтобы попросить довезти теперь и его, в совхоз имени ХХ партсъезда, но Петр, зевая, сердито помотал головой:
- Не, не! Я и так бензину сколько сжег… - и пришлось распрощаться с уютным "Собольком".
Конечно, можно было на нем вернуться в райцентр, получить деньги за работу, но как оттуда сюда доберешься - никакие автобусы не ходят.
И Миня побрел пешком через поля и перелески на юг. Уже рассветало, когда шел он, шел и вдруг увидел в еще не убранном ржаном поле три сосны. Миня словно на острую жердь наткнулся и заплакал. Эти сосны точно такие, какими нарисовал их, кажется, Шишкин на знаменитой своей картине, и эта картина в прежние годы открывала учебник "Родной речи". Миня свернул к ближней сосне, погладил ее влажную многослойную кору - из плиточек, будто трансформаторный сердечник… как сладко, как сильно смолой пахнет! Ах, вот почему - рана с той стороны… проезжал трактор да и двинул гусеницей по колену, рыжее мясо вывернул, и дерево прозрачной пленкой защитилось.
Миня отломил кусочек серы и - за щеку. Прощай, сосна. Ничего, ничего, выстоим!
Побрел далее на юг - и откуда–то издалека донеслись хрустальные звуки танца "Брызги шампанского"… Какая радость! Наверное, здесь где–то живут хорошие люди..
И вот среди рыжего разнотравья он увидел стадо белых овец и трех чернявых парней - они, лежа, ели. Только улыбнулся и хотел спросить дорогу к ближайшему селению, как один из них вскочил и заорал:
- Смотрите, это он вчера тут кантовался, это он украл барашка!.. - и пастухи все втроем окружили Миню и набросились на него.
- Вы что?.. Братцы… за что?..
Когда очнулся среди мятой полыни и чабреца, болело в груди и перед глазами плыли белые облачка или овцы. Кажется, ребро слева как–то странно ходит в боку…
Еще обнаружил, что подаренного больницей белого халата нет, в карманах штанов пусто, кепка исчезла, ботинки, слава богу, не сдернули - это военные высокие ботинки, там все тесемки в узлах, подарок Алеши Сытина. Но хоть и в обуви, на земле в осенней мокрети он продрог. Долго провалялся - уже темнеет.