- Это не праздный вопрос, - продолжал Строков, - То, что вы, партийные работники, теперь не вмешиваетесь в хозяйственные дела трудовых коллективов, - это хорошо! Пусть этим занимаются специалисты. Но вы ведь совершенно перестали заниматься и своими прямыми обязанностями - идеологией, культурой, издательствами, даже партийной печатью… Я разговаривал с вашим заведующим отделом, так он мне сказал, что мы, партработники, теперь ни во что не вмешиваемся, ничего никому не навязываем… Вы считаете это правильным?
- Что-то мы и делаем…
- Что именно? Вот я составил альманах молодых русских писателей. Подобрал туда талантливых ребят, предложил издательству, и знаете, что мне ответили главный редактор и заведующий отделом прозы? А фамилии-то у них какие! Один Владимир Куприн, второй Анатолий Добролюбов. Нарочно не придумаешь…
- Что же они вам сказали? - спросил Лапин.
- Не нужен им этот альманах. Не нужны молодые русские литераторы. У них своих при издательстве достаточно. Я стал толковать, что альманах очень современен, писатели затронули глобальные проблемы перестройки и так далее, но напоролся на полнейшее равнодушие. Заверил, что альманах будет мгновенно распродан, принесет издательству прибыль… Но и этот аргумент не сразил равнодушных чиновников от литературы. "Мы всегда даем прибыль, - заявили они, - даже выпуская серые книжки, и хозрасчет не прибавил нам, издателям, ни зарплаты, ни других материальных благ". Что же получается? Если раньше можно было обратиться в райком партии, обком, наконец, в ЦК, то теперь везде слышишь один ответ: мы ни во что не вмешиваемся, мы ничего никому не навязываем! Невольно возникает вопрос: зачем же вы вообще нужны? Получается, издатели теперь будут издавать не то, что государству выгодно, что читателям нужно, а лишь то, что им лично выгодно. Талантливому писателю и в голову не придет предложить взятку, а бездарь лишь со взяткой пробьется в издательский план. И редактору выгоднее иметь дела с бездарями, потому что они получают деньги "в лапу", без налогов и вычетов… А вы, партия, остаетесь в стороне. Я уж не говорю об огромном идеологическом уроне, который наносит подрастающему поколению такая серая, бездарная литература, которая сейчас потоком хлынула в издательства! А сколько сейчас выпускается диссидентской литературы! И журналы, и издательства печатают такую муть, порнографию. Причем все почти серо, бездарно, я уж не говорю о растлевающем влиянии подобной антилитературы на умы молодых людей. Я ваше невмешательство расцениваю как уступку делягам, взяточникам, литературным мафиям. Посмотрите, кто попал в перспективные планы? В основном - бездарные серые литераторы-групповщики, ну а чтобы покрыть их убыточные книги, включены в план детективы, исторические романы, конъюнктурные книги… Я понимаю, сейчас переходный период, издательства еще работают по старинке, как в годы застоя, да и люди там, как правило, сидят некомпетентные, пишут, что издательства скоро перестанут выпускать убыточные книги, редакторы будут нести материальную ответственность за их выпуск, но это все пока на бумаге, а в жизни все, как было, так и идет… Впрочем, стало еще хуже, потому что нет никакого контроля, все идет самотеком. Никто никому не подчиняется, никто ни за что не отвечает… Директора заискивают перед коллективом, боясь, как бы их не прокатили на конкурсах. Это ведь полный развал, Михаил Федорович! Он нигде не допустим, а в идеологии тем более. Почувствовав свою безнаказанность, слабость руководства, полное отсутствие контроля, рядовые работники издательств, не все, конечно, стали этим пользоваться в своих личных целях. Не подумайте, что я ретроград! Ладно, если бы они отвечали за издательскую политику рублем из собственного кармана, но ведь за все пока платит государство! Издатели до сих пор материально не заинтересованы в выпуске талантливых книг. Они получают зарплату одну и ту же за талантливую книжку или за бездарную, а вот если бы за плохую, не распроданную книгу издатели несли материальную ответственность, а за талантливую, популярную у читателей получали бы вознаграждение, все сразу бы изменилось… Когда же это будет?
Строков говорил логично, убедительно, чувствовалось, что все это его глубоко волнует. Лапин все ждал, когда он перейдет к личным неурядицам, это как-то было бы привычнее слышать, но писатель пока и словом не обмолвился про свои дела. Ну, а что он мог ответить ему? Наверное, прав, даже безусловно прав, но никто ему, Лапину, не дал права решать подобные вопросы. Вон Москва не может их решить, а что сделает он, секретарь райкома? Да, пожалуй, и секретарь обкома ничего не изменит… Съезд народных депутатов выявил в стране столько всяких недостатков в народном хозяйстве, и в строительстве, и в промышленности, транспорте, особенно в экологии, что не знаешь, за что в первую очередь и браться. Да и есть ли в нашем народном хозяйстве хотя бы одна отрасль, где все обстоит благополучно? Куда ни кинь, везде клин. Что он, Лапин, может сделать? Вот если бы Сергей Иванович попросил для себя лично помощи, он, Лапин, мог бы еще позвонить директору издательства и попросить разобраться… Конечно, директор может "разобраться" и не в пользу Строкова, но хоть что-то сдвинется с места. Еще по инерции многие руководители самых различных организаций считаются с мнением райкома и обкома, но и это самое мнение ой как осторожно нужно высказывать, чтобы тебя тут же не обвинили в командно-бюрократическом методе руководства… В этом стало модно партийных руководителей обвинять! Знал бы Строков, как сейчас трудно работать в райкоме, обкоме, да, наверное, и в ЦК. Старые методы руководства публично осуждаются в печати, на митингах, а новых, разумных никто еще не предложил…
- Наверное, не нужно было мне к вам приходить, - проницательно заметил писатель. - Но я - член партии, тридцать пять лет состою в ней. Знаю, что трудно сейчас вам, партийным работникам, ой как трудно! Многие уже не верят, что партия выберется из этого кризиса… Боюсь, что невмешательство партии в идеологию не приведет ни к чему хорошему. Хаос и анархия! Крушение идеалов, разгул нигилизма у молодежи, безхозяйственность, националистические настроения, опорочивание русского народа и его денационализация - все это не приведет страну к добру. Неужели нет у вас умных голов, чтобы что-то изменить и в первую очередь вернуть веру людей в целесообразность вашего существования. Пока-то вы еще есть руководящая партия. Проснитесь, дорогие товарищи, оглянитесь вокруг! Оттого, что вы умыли руки и закрыли на все глаза, ваш утраченный авторитет не восстановится. А то ведь можно подумать, что вы снова, как в далекие предреволюционные годы, ушли в глубокое подполье.
- Я и сам многого не понимаю, - вырвалось у Лапина. - Будет отменена шестая статья Конституции о руководящей роли партии в стране, будет многопартийность, но новое цепляется за старое. Устарелые догмы, по-видимому, мертвой хваткой держат партию, не дают ей ходу.
- Да-а, нет у нас теоретиков, философов, - согласился Строков, - А может, стоит честно и открыто признаться, что зашли в тупик? Не туда пошли еще в семнадцатом?
- Сергей Иванович, а как ваши творческие планы? - перевел разговор на другое Лапин. Слова Строкова падали на него, как кирпичи. И ведь возразить было нечего.
Строков нехотя рассказал, что его новый роман о перестройке, о литературной мафии ни одно издательство не желает публиковать. Откровенно говорят, что не допустят сор из избы выносить! А Союз писателей СССР давно уже сам превратился в помойку.
- Отдайте в идеологический отдел обкома почитать, - предложил Михаил Федорович.
- Вы же ни во что не вмешиваетесь! - усмехнулся Сергей Иванович, - Зачем же вас отвлекать от… дела. Хочу издать его в кооперативном издательстве "Нева". Но разве это тираж для книги - пять-десять тысяч экземпляров?
- Есть такое издательство в Ленинграде? - вырвалось у Лапина.
Строков посмотрел на него, улыбнулся и ничего не ответил. Наверное, подумал, что такие-то вещи секретарь райкома должен бы знать… Но Михаил Федорович ни от кого не слышал про издательский кооператив "Нева". Позже он выяснил, что такой действительно существует, но не в его районе, а где-то в Купчино.
Сергей Иванович поднялся со стула, прошелся по кабинету, выглянул в окно. На широком белом подоконнике лежали желтые солнечные полосы. Сухощавый, с впалыми чисто выбритыми щеками, писатель производил впечатление уверенного в себе человека, однако в некоторой сутулости широких плеч угадывались усталость и разочарование…