В первых числах октября кончилась моя работа в Степановке. Выпадали дожди вперемешку с мокрым снегом. Вернувшись в Томск, я застал у Аграфены Ивановны нового жильца - Георгия Ивановича. Странная личность: неторопливый, обстоятельный и неумелый в любом деле, за которое брался. Видимо, он был из тех, кто всю жизнь не может найти своего места, но не догадывается об этом. Как-то однажды пришлось ему стать портным, и он так и не удосужился поискать чего-либо более подходящего. Дожил бы он свои дни спокойно и безмятежно, дослужился бы до пенсии, да началась война, умерла старуха - затосковал старик, стал попивать, ну и подвернулась Аграфена Ивановна, сманила к себе, насулила золотые горы. Вот и остался на старости лет без своего угла.
Рыжеватые его усы уныло свисали вниз, он словно постоянно чувствовал свою неудачливость и предпочитал целые дни проводить над швейной машинкой. С утра до ночи работал. Говорил редко. Спал на новой двухспальной кровати с никелированными шишечками, которую купила на барахолке специально для него Аграфена Ивановна.
С появлением Георгия Ивановича Аграфена Ивановна стала следить за собой: сбривала безопасной бритвой усы под носом, подкрашивала те места, где полагается расти бровям, белую грязную косынку сменила на чистую голубую. Стала чаще бывать дома.
Захар Захарыч, мрачный и молчаливый, в желтом запачканном известью полушубке, в серых скособоченных валенках, топтался у печки и без конца курил мокрые вонючие цигарки.
Тетя шепнула мне:
- Что тут было! Дым коромыслом.
Потом улучила момент, шепотом сообщила подробности. Когда появился Георгий Иванович, старик заявил, что не соглашается на такое "незаконное вселение", что это "никакой не фатирант", а жулик и прохвост, и что он подаст в суд на Аграфену Ивановну за двоежёнство. Аграфена Ивановна кричала Захару Захаровичу:
- Я еще женщина в силе, а из тебя песок сыплется. Ну-ка, скажи, чем ты меня как жену можешь обеспечить? Повис у меня на юбке, как репей свинячий…
А слепой в ответ кричал:
- Нет моего согласия на прописку. Пусть убирается, откуда пришел. Голодранец несчастный! Всю жизнь прожил, своего угла не нажил.
На это Аграфена Ивановна возражала:
- Это еще поглядим, кому убираться придется. Мы с тобой не расписаны. Я имею свое полное право, я женщина незамужняя.
Захар Захарыч мрачно намекал:
- Ты все еще с полицейским расписана…
- Ничего не расписана - за давностью такой брак расторгнутый… А вот ты действительно здесь сбоку припека…
- Все равно зарежу, - грозил Захар Захарыч. - Спать лягете, обоих прикончу.
- Я нож спрячу, - предупреждала Аграфена Ивановна.
- Я могу и ножницами, - продолжал слепой.
- В тюрьму захотел? За одни угрозы пять лет дают.
- А мне все равно, где подыхать, в тюрьме или на воле.
В последующие дни Захар Захарыч больше не кричал, но Аграфена Ивановна на всякий случай прятала от него ножницы.
Когда мы с Захаром Захаровичем остались вдвоем, он на ощупь приполз ко мне за перегородку:
- Алеша, не спишь?
Усевшись на тетину койку, зашептал возбужденно:
- Ты вот книжки читаешь. Должен знать: можно ее привлечь за двоежёнство? Согласно уголовного кодекса.
- Во-первых, он жилец.
- А зачем тогда его спать с собой ложит?
- Законный муж исчез более двадцати лет назад, а вы с ней не регистрированы.
Старик приуныл.
- А насчет ножниц это я так, чтоб думала…
По правде сказать, меня эти ссоры мало трогали. Пришла настоящая зима и вынуждала всерьез подумать об одежде. В моей поношенной кожанке я чувствовал себя на морозе словно раздетым.
- У нас без пимов в два счета заколеешь, - с гордостью за сибирские морозы говорила Аграфена Ивановна.
Я и без нее понимал, что без валенок мне не перезимовать.
В одно из воскресений мы с Георгием Ивановичем отправились на толкучку покупать валенки. Почему именно с Георгием Ивановичем? В данном случае он играл роль умудренного опытом телохранителя. Аграфена Ивановна высказала неожиданную мысль, что у меня такой вид, "что его и не захочешь, да обманешь". Меня это очень удивило: я даже посмотрел в зеркало - неужели у меня в лице есть нечто такое?
- Ты рядиться умеешь? - спросила она меня.
- Как это "рядиться"? - не понял я.
Аграфена Ивановна пожалела меня и отправила на толкучку в сопровождении телохранителя.
Добраться до толкучки в то время было непросто. Толкучка помещалась на горе, между кирпичной башней и старым кладбищем. И толкучкой она называлась не зря. На утоптанном снегу, твердом и грязном, как асфальт, толклись несколько сот мужчин и женщин. Георгий Иванович критически заметил:
- На базаре два дурака: один продает, другой покупает.
Над толпой висело облако пара и разноголосый говор. Все находились в беспрерывном движении, чтобы "не заколеть".
Георгий Иванович прочел мне популярную лекцию, как легко можно попасться на удочку, приобретая пимы. Встречаются такие прохвосты, которые скатывают пимы на морозе с прибавлением воды, а в тепле такие пимы превращаются в кашу. Чтобы этого не случилось, мы купили за пятьсот рублей подшитые пимы с кожаными задниками.
- Подшитые - куда теплее и уж наверняка без обмана…
Впрочем, на новые у нас не хватило бы денег.
Поздравив меня с покупкой и озорно подмигнув, Георгий Иванович извлек из кармана брюк бутылку портвейна. Портвейн этот он в отсутствие Аграфены Ивановны взял у нее из буфета. План у него был такой: продать бутылку рублей за триста, кое-что добавить и тоже купить валенки. До сих пор он носил резиновые чуни с пришитыми кожаными голяшками.
Чтобы я не мешал ему в коммерческих операциях, он вытащил меня из толпы и поставил на крыльце соседнего дома.
- Стой здесь и никуда не ходи. А то потеряемся… Я мигом.
"Миг" оказался довольно долгий. Я переобулся в только что купленные валенки, покурил, внимательно прочел все объявления на заборе, узнал, что продается суягная коза черной масти и стайка на дрова. Георгия Ивановича все не было. Раза два мелькнул его рыжий малахай из собачьего меха и снова скрылся в толпе.
Потом наконец появился он сам - в руках ни бутылки, ни валенок.
- Пойдем, - кивнул он без лишних слов.
Видя, что он расстроен, я ни о чем не спрашивал.
Только на следующий день Георгий Иванович рассказал мне, что произошло.
Из толпы вынырнули двое парней.
- Чем торгуешь, дед?
Георгий Иванович показал из-под полы горлышко бутылки.
- Это что? Керосин? - спросил один насмешливо.
- Сам ты "керосин". Портвейный - не видишь, что ли?
- Давай сюда, - обрадовались парни.
Тот, который был повыше, сноровисто выбил пробку ударом о ладонь. По очереди хлебая из горлышка, выпили.
- Однако, пить горазды, - удивился Георгий Иванович.
- Учись, отец… Ну, будь здоров.
- А деньги? - напомнил Георгий Иванович, и сердце нехорошо забилось в предчувствии недоброго.
- И верно… Деньги-то… Степка, расплатись!
Длинный порылся в карманах, вытащил два измятых рубля и несколько монет.
- Держи, дед.
- Хватит шутить-то, - пролепетал Георгий Иванович. - Вы давайте настоящую цену.
- А сколько ты просишь?
- Не дороже, чем люди. Нынче бутылка красной - триста…
- Копеек?
- Пошто копеек - рублей. По нонешним ценам…
- Фюить! - присвистнул тот, который был пониже. - А за спекуляцию ты, дед, еще не сидел?
- Держи вот два сорок… Руки в ноги и двигай, пока в милицию не угодил… Понял?
- Ребята, - взмолился Георгий Иванович. - Я же пимы хотел купить. Посмотрите, в чем я…
- Берешь или нет? По государственной цене?
- Чтоб вам подавиться этим вином, - плюнул старик и пошел прочь.
В спину ему полетела пустая бутылка.
- Подбери посуду-то свою. Сдашь - на магарыч хватит…
Георгий Иванович бутылку, конечно, поднимать не стал, но обернулся и сказал то, что говорил, должно быть, лет пятьдесят тому назад:
- Ничего… Еще встретимся.
Закончив рассказ, попросил:
- Только Аграфене - ни-ни. Засмеет, язви ее.
Первый и последний раз я видел Георгия Ивановича всерьез расстроенным - он хмурился, часто вздыхал и задумчиво крутил свои рыжие усы.
О бутылке портвейна Аграфена Ивановна вспомнила только перед новым годом. Стала искать везде. Даже лазила под кровать.
- Как провалилась, окаянная.
- Не ищи, - тихо и виновато проговорил Георгий Иванович.
- Ты прибрал?
- Прибрал…
Георгий Иванович похлопал себя по животу. Старуха не поверила.
- Что-то я тебя пьяным не видела.
- А я выпил и не заметил. Вино-то интеллигентное. Это тебе не самогон.
- С кем пил-то?
- В одиночестве. В таких делах товарищ - только помеха…
- Брешешь ты все.
Аграфена Ивановна поворчала и умолкла. Георгий Иванович заговорщицки подмигнул мне: "Обвели мы старую вокруг пальца".