Старушка разложила на картонном ящике белоснежные накрахмаленные воротнички, сплетённые крючком. Буквы газетки пробиваются в просветы плетения.
На что-то надеется мастерица от безысходности.
Покупатели в основном – проезжающие путешественники.
– О, вот он – "Райфайзен-Лаваль", солидно. Надо остановиться, – говорит сын.
Банкомат под железным козырьком, исписанным местными умельцами. На торце трёхэтажного дома из белого силикатного кирпича закреплён прочно. На уровне груди корявое граффити – "Просим здесь не ссать".
– Ты поспеши, чего нам два раза гонять. Надо засветло успеть, – замечает отец.
Сын набирает пин-код. Кнопки звучат под пальцами – мелодия ожидания денег.
– Хороший курс. Правда, долго пытал меня "Железный Дровосек": кто я, что я. Снял полштуки. Вон они какие, гривны, "синяки чернильные". Я счас пройду дальше по кругу, взгляну, похоже, это культурный и административный центр поселения.
Отец сидит в машине, открыв дверцы, лениво наблюдает.
Сын возвращается:
– До двенадцати работает контора. Похоже, им денег не надо. Ваще забили на работу! – возмущается сын.
– Так у каждого же своё хозяйство, живут огородами, что ты хочешь! – говорит отец. – Так это что – единственное заведение в городе?
– Охранник дал адрес. Вот, записал – Горького, 19. Это по кругу, в гору и направо, после рекламного щита СТО должно быть, пятый дом. Говорит, увидите, дом такой видный издалека. Это их филиал, круглосуточный.
– Похоже, они тут по Гоголю – "выздоравливают как мухи". А я ведро груш прикупила, недорого, – говорит мать, – пока ты искал контору.
– Зачем? Вечно спешишь, будут ещё в деревне фрукты-овощи, – возражает ей муж от руля.
– Цена хорошая.
Она отдаёт пакет сыну. Усаживается на переднее сиденье.
Машину слегка качнуло.
– После Мурманска любой фрукт хороший, даже дичка при дороге, – говорит муж.
Едут.
Сын обтёр об аляповатые шорты грушу, звучно ест, жмурится:
– Сочная, сволочь, ща всё склеится и прилетит ос, злой мух, мля!
– Бабушка сказала, что их не обрызгивает, если вдруг червяк попадётся, мол, не ругайтесь потом. Жёлтые, красивые какие. Второе ведёрко маленькое. Говорит – забирай и его. За семь гривен. Хорошо, пакет большой.
– Груша с мясом – неплохо! – прижмуривается от удовольствия сын.
– Церковь адвентистов! Опа! Хорошая реклама! И щит такой нехилый! – замечает отец. – А вон внизу плакатик самопальный, бычков предлагают.
Сын выкинул в окно огрызок груши. Дожёвывая:
– Чё-то не похож пейзаж, давайте спросим, вон дед какой-то шкандыбает. – Высовывается в окно: – Дед, где тут услуги похоронные предлагают?
– Не услуги, памятники! – кричит отец.
– Та вот жешь, видите, дэ черэшня большая, тама ещё куча щебня вывалена на пол-проулка. У них большая, отошь, стройка идёт, хоромы возводят. Они нагробники людя́м делают, целый завод у их.
– Спасибо! – благодарит мать.
– Немного совсем не доехали, – замечает отец, – вот она вывеска… "чёрный мрамор", пожалуйста! Домик-то хорош, "хижина бедняков", бизнес явно процветает! На "жмуриках". Однако дорожка к нему – зубодробильная, мля, – посетовал.
Участок разгорожен, к дому от дороги плиткой выложен проход, вдоль соседского забора образцы надгробий, цветников, декоративных плиток разной формы и цвета. В глубине небольшой сарай. Всё вокруг и само строение сильно припылено серо-белой пудрой.
Вылезают из машины, разминают ноги. Отец громко кашляет.
Никто не встречает. Птицы поют. Недалеко слышно, как шумят машины – оживлённая трасса на юг.
Отец кашляет громче.
В сарае звонко лает собака.
Гремят железные двери. Выходит заспанный юноша.
– Здравствуйте! – громко приветствует отец.
– День добрый! – Лицо недовольное.
– Нам бы присмотреть чего-нибудь у вас.
– Крошку мраморную или чёрный мрамор? Природный.
– Присмотреть сначала.
– Вот образцы, – показывает рукой. – Вам какие фотографии?
– Нам два надгробия. На одном одно фото и на другом два, – говорит мать.
– Памятник, от такой – семьсот гривен. Фото – сто, табличка сто тридцать. Хорошо делают, аж в Донецке заказываем.
– Нормально! – говорит сын. – Штукарь всего одно надгробие в комплекте.
– А сколько вот такая, чёрный гранит? – интересуется отец.
– От размера зависит, ну, примерно… тысяч пять.
– Нам вот такую по размерам, но из крошки. Горизонтальная, но из крошки, понимаете?
– Понимаю. Можно одну общую плиту, можно две и два надгробия, – предлагает юноша. – Доставка-установка – двести пятьдесят.
Из сарая выкатился щенок. Спина чёрная, с подпалинами. Большой, несуразный, пушистый и неуклюжий. Несильно хватает с разбега женщину за ноги. Она смеётся, отмахивается.
– Не любит женщин, какой вредный. К нам как-то спокойней, – замечает отец. – Вазон, вазон… Вот такой, но поширше, есть у вас?
– Кыш! – отмахивается от щенка мать. – Нам как в Европе – надгробие и никаких вазонов.
– И всё! – подытоживает сын.
– Шварц, место! – приказывает юноша.
Щенок останавливается, замолкает.
– Ах ты, развели "фашистов"! – возмущается отец.
– Ещё вырастет, зверюга! Чёрный "шварц"! – замечает юноша с лёгкой гордостью в голосе. – Восточно-европейская. А сколько до вашей деревни?
– Двадцать кэмэ, – отвечает сын.
– Угу. Вкладываемся, – отвечает после паузы юноша.
– А если фото насечкой сделать? – спрашивает отец.
– Дорого, батя! И долго! У нас неделя на всё про всё! На всю гастроль, – возражает сын.
– Ну, да. Ну, тогда на керамике. Вклеим, – отвечает отец.
– Тогда получается тыща четыреста гривен… и доставка… – Сын что-то подсчитывает в уме.
– Материал полностью наш, перемычки. Примерно – тыща шессот, тыща семьсот выйдет за единицу, – отвечает юноша.
– А как долго вы это делаете? – интересуется мать. – За неделю управитесь?
– Заготовки есть, – рукой махнул в сторону сарая, – тока фотографии могут задержать слегка. Мы фотки набиваем, а клеёные заказываем. Им неделя нужна. Как минимум.
– Может, старые отбить фотографии? И переклеить, – предлагает мать.
– Если найдём, – говорит отец, – сто лет не бывали, сто первый пошёл, что там? Реально.
– Вы с далека? – интересуется юноша.
– С Севера. Дедушку репрессировали в тридцать седьмом, старший сын бабушки, дядя Сергей, пропал без вести где-то под Оршей. В сорок третьем. Наступление было большое. На кладбище фактически одна бабушка похоронена. Вот она перед смертью попросила рядом поставить памятник мужу и старшему сыну, – говорит мать.
– Получается – отец, мать и сын. Общая память. Одна семья.
– Как мы, – хмыкает сын.
– Типун тебе! – одёргивает мать.
– Чё ты объясняешь чужому человеку! – останавливает её отец.
– А как же! Надо объяснить! – возражает ему сын. – Мы тут уже стока лет не были. В деревне-то осталось две-три бабушки. Доживают. Может, их и нет уже?
– Вот как сразу хотели, по первому варианту – будет лучше и быстрее, – говорит юноша.
– Один общий памятник нам нужен на двоих, один раздельно и общую плиту, – говорит отец. – Бабушкино фото переклеим, а на мужчин сделаем табличку общую. Фотографии-то дома остались. Забыли впопыхах. Надо попытаться отклеить старые. А у вас – электрическая набивка?
– Есть и компьютерная. Так столько же и будет. Только под эту пойдёт одна узенькая, а под эту – широкая.
– Там места-то хватает. Тёща, наверное, думала – для себя. Жила тут, в деревне, пока силы были. Потом собралась и к нам переехала. Я её перевёз. Прицеп на фаркоп, сложил вещички и вперёд! – говорит отец.
– Великое переселение душ и людей, – обмолвливается мать.
В соседнем дворе неожиданно громко кукарекает петух.
Коротко помолчали.
– Ну, всё, решили! – подытоживает мать.
– У меня пятьсот гривен с собой. Заедем, ещё снимем в банкомате, – говорит отец.
– Аванс оставим. Остальное отдадим потом. Посчитаемся под конец, – говорит мать.
Идут в дом.
Кухня полупустая, большая, светлая, в стороне газовая плита, на полу картон упаковки. У окна колченогий стол, на нём компьютер. Пахнет краской и лаком.
– Может, по дороге в хозмаге какую плитку насмотрим? – предлагает сын.
– А тут она почём? – интересуется отец.
– Двенадцать гривен штука.
– Тридцать на двадцать? – спрашивает мать.
– Бордюрами ещё облаживают вокруг. Двадцать гривен штука, с укладкой жеш, – предлагает юноша.
– Нам надо шестнадцать штук на один памятник. Умножим на двенадцать… – подсчитывает сын.
– Сто шейсят и тридцать два… почти двести гривен! – прикидывает отец. – Давайте я сделаю предоплату, чтоб вы начали уже работу. Какую-нибудь квитанцию нам дадите?
– Та шо там, оставите сто гривен. Достаточно. Я вам телефон дам. Адрес потом уточним.
– Хорошо. Фамилию запишите. И для таблички запишите данные. Какой-то документ нужен? От нас, – говорит сын.
– Та не трэбуется.
– Первая буква "П", а не "В". Так, теперь верно. – Мать отдаёт деньги и рукописный листок юноше.
Тот читает:
– Адрес – деревня Степняки, улица Ленина, 13.
– Центральная улица, она там одна. Да – магазин, вперёд немного и слева. Баба Тося живёт напротив. Мы у неё остановимся. Ваш телефон запишем и созвонимся, – предлагает мать.
– Найдём. Мы уже ездили туда не раз. Работы много. Знакомые места. Мы землицу разровняем, спланируем участок, установим.
– Хотелось бы до отъезда всё успеть, – говорит сын.