Глава пятнадцатая
КАКОГО ЦВЕТА СЧАСТЬЕ?
- А ведь Арнольд Семенович сделал мне предложение, - сказала Кристина, любуясь из окна квартиры Князева на Фонтанку и кусок Аничкова моста с двумя бронзовыми конями. Она в замшевой юбке, колготках телесного цвета и шерстяном тонком свитере. Все это подчеркивает ее стройную фигуру, высокую грудь. Золотистые вьющиеся волосы спускаются на плечи.
- Завидный жених, - откликнулся Артур, возясь у окна с лазерным проигрывателем, в котором стал заедать приемник диск-компакта. Плохо выдвигается из аппарата!
- Правда, потом ему было стыдно за себя, что доверился мне, - продолжала она. - Может, он и великий комбинатор, Артур, все одно - неприятно быть шпионкой при человеке, который тебя боготворит. Знаешь, что он мне сказал, когда я, уволенная по сокращению штатов, покидала его "Радий"?
- Надо же! - усмехнулся Артур. - Он еще и прощальную речь произнес?
- Кристина Евгеньевна, сказал он, вам не идет быть Матой Хари. Вы так и передайте своим начальникам: большой грех использовать такую обаятельную женщину, как вы, в своих низких целях...
- А воровать и наживаться, чем он вот уже несколько лет занимается, - это высокая цель?
- Ты, конечно, умнее меня, - усмехнулась Кристина. - Нашелся бы что сказать. Я ничего не ответила, забрала документы, трудовую книжку и…
- ...и гордо вышла из офиса, хлопнув на прощание дверью, - ввернул Князев, нажимая на кнопку проигрывателя. Большую комнату с высоким потолком наполнила камерная хоровая музыка восемнадцатого века, Бортнянский. Артур любил классику, особенно камерные церковные хоры. Разве можно сравнить это великое искусство с дикими завываниями современных бардов, оглушающих зрителей электронными инструментами?
- Да нет, не хлопнула я, дорогой, дверью, - со вздохом произнесла Кристина, - я ушла скорее как побитая собака... - Она подошла к выпрямившемуся у проигрывателя Артура, прижалась лицом с погрустневшими синими глазами к его груди и попросила: - Милый, обещай больше не заставлять меня заниматься такими делами, а? И не надо громких слов о борьбе с преступниками, мафиози, взяточниками. Занимайся ты со своими друзьями всем этим, а я, Артур, женщина. Да, я пострадала от них, но ведь и что-то уже сделала, верно? Но больше не буду, не могу! Если бы ты знал, как горело у меня лицо, когда я чуть ли не бегом летела к себе домой от Шишкарева. Я понимаю, он бабник и все такое, но я ему нравилась по-настоящему, понимаешь? Он мог полюбить меня...
- А ты его?
- У меня есть ты, Артур, - помолчав, сказала она. - Зачем мне кто-нибудь другой?
- Но он мог бы дать тебе то, чего нет у меня - роскошь, богатство, повозил бы тебя по заграницам...
- Ты это серьезно, Артур? - Она отодвинулась от него, приподняла, пышноволосую голову и пристально посмотрела в его серые с зеленью глаза.
- Не терзайся, девочка, - поцеловал он ее в губы.- Я не верю, что вор, жулик, взяточник и тем более убийца может быть вместе с тем и неплохим человеком. Понимаешь, это несовместимо. Есть Добро и Зло. Они так же несоединимы, как лед и пламень.
- Арнольд еще и убийца? - Ее глаза стали еще больше.
- Я вообще. Может, Шишкарев еще и не потерянный человек... - сказал Артур. - Давай послушаем "Услыши, Боже, глас мое". Музыка написана Бортнянским более ста лет назад, а как за душу берет, а?
- Бортнянский... я про такого и не слышала, - послушав хор, тихо произнесла Кристина. - Нам с детского сада внушали, что Бога нет, а оказывается, великие композиторы, художники славили Бога и посвящали Ему свои лучшие произведения. Моя бабушка говорила, что старинная музыка, древнее искусство - это от Бога, а почти все современное - эти песни, кривляние на сцене полуголых девиц с микрофоном во рту, чернуха, порнография, фильмы - это от дьявола.
- Не думай об Арнольде - я уже видел его в машине с молоденькой девчонкой. Истинный самец на "Мерседесе"! Вез ее на дачу в Комарово, - сказал Князев. - На этот раз он вывернулся, хитер, черт, ничего не скажешь! Но в другой раз - попадется, если у него рыльце в пушку.
- Только без моей помощи!
- Кристина, поверь, я не хотел тебя и в это-то дело вовлекать. Обещаю, что больше никому не позволю использовать тебя в каких-то целях... Как принял тебя Иванов?
- Иван Иванович - замечательный дядька! - улыбнулась она. - Он меня повысил в должности, и зарплата у меня теперь точно такая же, как была в "Радии".
- Я даже знаю, что Саша Мордвин попал в твое подчинение...
- Артур, давай не будем вспоминать прошлое? Я имею в виду - тех людей, которые когда-то были с нами... Ну, ты понимаешь, о чем я?
- Прошлое, дорогая, за порог не выбросишь, как мусор, - дрогнувшим голосом произнес он. - Прошлое - это тоже наша жизнь. Ну а ревновать я тебя не буду, надеюсь, как и ты меня?
- Я даже не знаю, что это такое - ревность... Ну разве что из книг.
- Это потому, Кристиночка, что всегда мужчины тебя к кому-то ревновали... И еще... - он запнулся.
- Договаривай, - потребовала она.
- Может, ты еще по-настоящему никого не любила.
Она задумалась на секунду, потом взглянула ему в глаза:
- Я бы не вышла замуж за Игоря, если бы он мне не нравился.
- Нравиться и любить - это разные вещи, - немного приглушив музыку, сказал он.
- А ты любил?
- И жену, и дочь, - ответил он. - Но их нет, а жизнь продолжается. И Всевышний, руководящий нами, послал мне тебя... И до нас люди любили, разочаровывались, теряли любимых, вновь находили, а были и такие, что постригались после несчастий в монахи и посвящали себя Богу.
- Это музыка навеяла такие мысли...
- Может быть, - сказал он.
На дворе ноябрь, в начале месяца вдруг выпал в Санкт-Петербурге обильный снег, несколько дней продержался, задавая лихорадочную работу дворникам, а затем стал таять, лишь к вечеру подмораживало и дороги превращались в ледяные катки. И сейчас небо над Фонтанкой было низким, лохматым, моросил мелкий дождь, на асфальте блестели, отороченные ледяными корками, большие лужи. Проносящиеся по набережной машины разбрызгивали их, заставляя прохожих прижиматься к домам, а сверху на них нацеливались заостренные рубчатые сосульки. Морозы и оттепели выводили из строя водосточные трубы, некоторые не выдерживали ледяных пробок, их распирало на сочленениях, и целые секции обрушивались на тротуары.
Божественная музыка, льющаяся из колонок, настроила Кристину на лирический лад.
- Артур, ты мне никогда не рассказывал про своих родителей, - сказала она. - Можно подумать, что тебя в эту жизнь сказочный аист принес в плетеной корзинке.
- В плетеной? - рассеянно переспросил он. - Да, в сказках детей приносят в дом аисты в плетеных корзинках...
- Я в это верила до четвертого класса. Потом… Случайно увидела на даче в кустах, как взрослые дядя и тети делают на самом деле детей, - улыбнулась она.
Он какое-то время молча смотрел на смутно вырисовывающееся на темно-палевом фоне высокого окна ее красивое лицо. Синих глаз не было видно, как и губ. Захотелось встать и включить свет, но побоялся нарушать сказочную эту сумеречную тишину...
- Если не хочешь, то не рассказывай, - неправильно истолковала его молчание Кристина.
- Бога ради, если тебе это интересно, - улыбнулся он.
- Все, что касается тебя, мне интересно.
- Нет у меня родителей, - сказал он.
- Как нет? - изумилась Кристина. - Ты мальчик из пробирки? Или тебя, как Франкенштейна, создали?
- Я вижу, на тебя этот фильм произвел сильное впечатление, - улыбнулся Артур. - На днях по пятому Петербургскому каналу показывали этот мрачноватый фильм про человекообразное чудовище, сотворенное назло людям ученым в тайной лаборатории.
- Ты, Артур, весь соткан из тайн или просто дурачишь меня, - ее голос прозвучал из сгущавшегося сумрака обиженно.
- Я своих родителей никогда не видел и ничего про них не слышал, - продолжал он. - Я - подкидыш. Если и существует здесь какая-то тайна, то меня в нее не посвятили.
И он скупо поведал свою историю, о которой мало кому рассказывал, потому что эта история напоминала главу из старинных романов, когда поутру служанки находили на крыльце особняков корзинки с подкинутыми под дверь младенцами. Туда иногда клали записку с именем ребенка. Пятимесячного мальчика подбросили весной 1962 года не в корзинке, а в детской коляске и без всякой записки.