25
- Чего мрачный такой сидишь? - спросил у Толика Ифигенина новый начальник - заведующий отделом учащейся молодёжи.
- А чего веселиться? - ответил Толик.
Оба они только что вернулись от первого секретаря, где было совещание.
- Ну поругали нас. Ну и что? - сказал заведующий. - Мы же работаем. Зарплату не зря получаем. Сегодня поругали, завтра похвалят…
- Надо работать так, чтобы не ругали, - ответ Толик. - Раз поругают, два поругают, а потом, как на футбольном чемпионате, попадём в аутсайдеры. Понимаешь, нельзя, чтобы ругали…
- Как же этого добиться?
- Я просил тебя показать мне все отчёты, - сказал Толик. - Перед тем как их сдавать. А ты не показал…
- Чего показывать-то? Там цифры одни…
- Цифры тоже надо уметь подавать, - усмехнулся Толик. - Завод "Электросила" одно - там тебя все знали, а райком комсомола - это совсем другое…
- Решил меня поучить? - усмехнулся заведующий.
- Нет, - ответил Толик. - Просто я хочу, чтобы ты быстрее уяснил структуру работы.
- Как цифры брать с потолка?
- Я этого не говорил.
- Конечно, не говорил, - ответил заведующий. - Не хватает ещё такое говорить. Но думаю, мы с тобой не сработаемся…
- Почему?
- Не сделаешь ты со мной карьеры.
- Что? Какой карьеры? - Толик медленно подняло из-за стола.
- Сиди-сиди, - сказал заведующий. - Я же это тебе не в укор говорю. Работал человек, - он усмехнулся, - старался, а его вдруг на совещании ругают… Потому что дурак начальник цифры не так назвал и всю демагогию убрал из отчёта.
- Что ты называешь демагогией? - спросил Толик.
- Ладно… - вздохнул заведующий. - Пойду я.
- А ты, оказывается, идеалист, - сказал Толик.
- Не злись, - ответил заведующий. - Лучше думай о том как привлекать через молодёжную печать общественность к воспитанию наших школьников.
Заведующий вышел.
Толик Ифигенин остался сидеть в кабинете, окна которого смотрели на кафе "Синяя птица". На столе перед Толиком лежал белый продолговатый конверт, прилетевший авиапочтой из города Ялты. Два Галилео Галилея с двух марок бесстрашно смотрели на Толика и словно говорили: "А всё-таки она вертится!"
Толик хмуро смотрел на письмо, не решаясь вскрыть его. "Ифигенину Анатолию" было чётко написано на конверте. Обратный адрес был не менее чёток - "г. Ялта, ул. Морская, дом 14. Ирине Васильевой".
…Толик вспомнил Ялту, Морскую улицу, тополя на обочине, двухэтажный дом с балконом, увитым плющом. Вечерами, когда по притихшей Морской улице уже никто не ходил, Толик стоял около этого дома - летал вокруг тополиный пух, шуршали шинами редкие машины. Толик находил крохотный камешек, бросал его в окно на втором этаже. Иногда камешек застревал в плюще, но иногда он долетал до окна, и стекло звенело нежно, потом лязгал шпингалет, и окно открывалось…
Толик познакомился с Ириной Васильевой год назад, летом, в молодёжном лагере "Спутник" в Гурзуфе. Ирина была там одной из самых симпатичных девушек - длинные иссиня-чёрные волосы, бронзовая кожа, прямой тонкий нос, зелёные глаза и улыбка - ласковая и тревожная. Словно не знала Ирина, что произойдёт с ней в следующий момент, и поэтому так улыбалась. Родом Ирина была из Ялты, до которой на автобусе из Гурзуфа полчаса.
Два дня они с Толиком смотрели друг на друга в столовой. Ирина спокойно и доброжелательно, а Толик краснея и стесняясь. Потом они стали ходить вместе купаться - далеко уходили на какие-то пустынные пляжи, где бегали ящерки и загорали на скалах любители одиночества. Толик в то лето стал страстным любителем стайерских заплывов. Чуть ли не в нейтральные воды он заплывал, еле-еле возвращался на берег, падал на песок и засыпал. Ира накрывала его влажным полотенцем, грустно смотре на море, ждала, когда Толик проснётся.
- Ты, наверное, боишься, что я заставлю тебя на себе жениться, - сказала однажды Ирина. - Или я тебе совсем-совсем не нравлюсь…
- Ты мне очень нравишься, - вспыхнул Толик. - И я ничего не боюсь. Просто я хочу быть честным. Время глупых игр прошло…
Они поцеловались.
- Мать стирала, стирала, - сказала Ирина. - Дома никого не было. Она меня неожиданно родила. За водой не сходить, она меня в мыльной пене искупала…
- Ты Афродита, - сказал Толик.
- У нас соседка Афродита, - ответила Ирина. - Гречанка… Злая как собака…
В тот же вечер Толик выгнал из трёхместной комнаты двух поляков, с которыми жил (кажется, для начала он отправил их в кино), накупил цветов, вина и привёл к себе Ирину. Но в тот вечер они не выпили ни рюмки. В тот вечер у них просто не было времени пить. В тот вечер звёзды висели над самым балконом и было тихо-тихо, словно ни одного человека в Гурзуфе не осталось. Поляки робко стучали в дверь, но Толик выскочил и сказал им, чтобы они ночевали, где хотят. Поляки стали возмущаться, тогда Толик по совету Ирины отдал им всё вино. Пробормотав "Добже…", поляки ушли.
Через несколько дней Толик позабыл, кто он и как ему следует себя вести. Он заваливал комнату Ирины букетами яростно ломал в окрестных садах розы, отбиваясь палкой от собак. Скупал на прогулочной яхте все места и катался с Ириной вдвоём, являлся в столовую, держа её под руку. В кино они отныне сидели под одним пончо. Поляки - соседи Толика - Ришек и Янек - ютились в мансарде под крышей, ночевали в плетёных креслах-качалках. На Толика косо посматривал старший, поляки просили, чтобы перевели в другую комнату, обстановка накалялась. Но тут к счастью, время Ирины подошло к концу, и она стала собираться в родную Ялту, до которой, впрочем, было очень недалеко. Прощание было драматическим. Упирающуюся Ирину запихали в рейсовый автобус, который рванул с места, словно гнались за ним сорок разбойников. Толик заорал вслед: "Осторожно вези! Башку проломлю, случится что! Там поворот опасный!" Вечером Ришек и Янек с триумфом вернулись в комнату, а Толик до утра бродил по Ботаническому саду, бранясь со сторожем и глядя на ночные цветы, которые, распускаясь, хлопали в ладоши. А на первом же утреннем автобусе Толик уехал в Ялту. Всю неделю обратно в лагерь возвращался он поздно ночью, поляков не беспокоил, шёл ночевать на мансарду. Толику даже нравились эти ночёвки под чёрным небом и звёздами. Завернувшись в шерстяной плед, раскачиваясь в кресле-качалке, он наблюдал, как ползут по морю пароходы - медленно и торжественно. Словно шагает кто-то огромный и освещает себе путь канделябром с тысячью свечей.
Когда настало время Толику уезжать из лагеря, когда уже был куплен авиабилет до Ленинграда, он надел свой лучший светлый костюм, новую голубую рубашку и галстук, купил на рынке огромный букет роз и поехал в Ялту. Времени у Толика было мало. Он трясся в автобусе, считал белые столбики на дороге и смотрел на часы. Толик знал, что когда-нибудь в его жизни наступит этот момент, но он не думал, что это произойдёт так далеко от родного города, не думал Толик, что будет он ехать в Ялту на автобусе, колоть руки букетом роз, и не будет у него никакой уверенности в успехе задуманного предприятия.
Розы слегка увяли, когда автобус остановился перед домом на Морской улице. Однако колючки их были по прежнему остры. "Закон любви, - думал Толик. - Вянут цветы, но крепнут колючки…" Около дома Ирины росли тополя. Был июнь, и тополиный пух носился, как снег. Он лез в глаза, в уши, в букет, отчего мгновенно седели красные розы. Дома у Ирины никого не было. Через час лепестки роз стали осыпаться. Пришла соседка. Толик спросил её, где Ирина. Соседка ответила, что Ирина уехала кататься на яхте.
- С кем? - спросил Толик.
- С подружкой своей Надькой, - ответила соседка.
Соседка взяла помойное ведро и понесла его на улицу. Толик достал записную книжку, вырвал листок и написал: "Ирина, я тебя люблю! Хоть ты и катаешься с Надька на яхте… Приезжай ко мне в Ленинград! Выходи за меня замуж…"
В автобусе на Симферополь возвращавшиеся домой и лагеря парни и девушки пели. Толик спал. В самолёте Толик тоже спал. Стюардесса разбудила его, и в окно Толик увидел Ленинград.
Через неделю пришло письмо: "Спасибо! Замуж не хочу, потому что не люблю тебя больше. Буду в Ленинграде, позвоню! Афродита".
Толик прочёл письмо и сказал себе, что тоже не любит Ирину, что это юг на него так подействовал, а сейчас плевать ему на Ирину.
И вот от неё пришло второе письмо…
Толик старался целый день не вспоминать об Ирине. Он ругал себя, что так глупо разговаривал сегодня с заведующим, перебирал какие-то незначащие бумажки, толкал пальцем молчащие телефоны, подсчитывал, сколько дней оставалось до поездки в Будапешт на фестиваль молодёжи соцстран.
Письмо лежало на столе…
Толик быстро вскрыл его. Всего два предложения там было: "Пятого июля выхожу замуж. В Ялту ко мне не приезжай. Ирина".
Толик разорвал письмо и бросил его в корзину.
"Прекрасно. Давно дуре пора…" И только потом до него дошло, что всё последнее время, начиная с достопамятного первого письма, он с нетерпением ждал отпуска, чтобы поехать к Ирине в Ялту…