- А она когда-нибудь приводила их к себе в спальню?
- Думаю, бывало и такое. Стоило мне подняться к себе в комнату, и меня уже не интересовало, что происходит там, внизу. Я считал, что Мария-Тереза вольна приводить к себе кого захочет и когда захочет.
- Вы ничего не слышали в ночь убийства?
- Во всяком случае, никаких криков. Мне только послышалось, будто где-то скрипнула дверь. Кажется, я тогда подумал, что, должно быть, это вернулась Мария-Тереза или кто-то из них двоих бродит по дому. И снова заснул. Моя комната на третьем этаже. Так что снизу до меня не доносилось почти никаких звуков.
- Теперь вы оставили свой дом?
- Да. Живу в гостинице. Взял номер в доме для приезжих, что неподалеку от вокзала.
- Вы по-прежнему заходите в "Балто"?
- Нет, мне вполне хватает бара гостиницы.
- А почему вы там больше не показываетесь?
- Хочу порвать с прошлым, даже с тем, что в нем было хорошего, даже с Робером Лами.
- Вы думали о том, как будете жить дальше?
- Продам дом. И уеду жить куда-нибудь в другое место.
- А как складывались у Клер Ланн отношения с местными жителями, скажем, владельцами лавок, продавцами, с ними она тоже ладила?
- Да, вполне. Здесь тоже никогда не было никаких осложнений. Я уж говорил вам, через день Клер ходила за покупками. Нет, все было спокойно.
- Она сама решала, что нужно покупать?
- Нет, Мария-Тереза составляла ей список.
- Робер с Альфонсо были вашими лучшими друзьями?
- Вернее сказать, это были люди, которых мы предпочитали всем остальным. Л сама она особенно выделяла Альфонсо.
- Не припоминается ли вам за последние годы ничего такого, что бы пусть отдаленно, но могло служить предвестником этого преступления?
- Да нет, абсолютно ничего, я и сам уже пытался вспомнить. Ничего такого не было.
- Скажите, а вам ни разу не приходило в голову, что она способна совершить то, что совершила?
- Вы ведь уже задавали мне этот вопрос, когда завели речь о попытке покончить с собой.
- Ошибаетесь, это вы первым заговорили об этом, речь у нас тогда действительно шла о попытке самоубийства. Я спросил, уверены ли вы, но так и не дождался ответа.
- Что ж, отвечаю: нет, у меня и в мыслях никогда не было, чтобы она была способна на такое. Ни разу. Если бы кто-нибудь задал мне подобный вопрос, я бы просто посмеялся в ответ, вот и все.
- И все-таки подумайте хорошенько.
- Да нет, не хочется. Знаете, стоит только как следует постараться, можно вспомнить что угодно - или вообще ничего. Так что лучше уж промолчать.
- Она была безразличной, но ведь не жестокой же, правда?
- Напротив, в молодости она отличалась на редкость мягким, ласковым нравом. Думаю, в глубине души такой она и осталась.
- Но вы не уверены?
- Для полной уверенности я уделял ей в последнее время слишком мало внимания.
- А как относилась к ней Мария-Тереза?
- Думаю, она была к ней по-настоящему привязана. Хоть и занималась ею куда меньше, чем мной. Клер как-то не располагала людей заботиться о себе. Понимаете, любые знаки внимания скорее заставляли ее замыкаться в себе, чем доставляли удовольствие.
Кроме того, должен сказать, Мария-Тереза всегда питала особую слабость к мужчинам, ко всем без разбора. Это вам в Виорне кто угодно подтвердит.
- И что же вы теперь обо всем этом думаете? Считаете, что, как бы ни сложилась у Клер жизнь, она все равно закончилась бы преступлением, так?
- Вернее сказать, я вот что думаю: поскольку жизнь ее со мной была, так сказать, обычной, на уровне средней французской семьи, сравнительно безбедной в материальном отношении, без ссор и размолвок - неважно, стоит теперь об этом сожалеть или нет, - то, как бы ни сложилась ее судьба, скорее всего, она пришла бы к тому же самому прискорбному финалу.
Нет, положительно не могу себе представить, какой образ жизни позволил бы ей избежать этого преступления.
- А живи она с другим мужчиной? Где-нибудь совсем в другом месте?
- Да нет, думаю, нечто в этом роде, то есть какое-то преступление, она все равно бы совершила - в любом месте и с любым мужчиной.
- Мы тут с вами так много говорили о ней, и неужели после всего этого у вас не возникло ощущения, что кое-что все-таки можно было бы предотвратить?
- Думаю, даже останься наши отношениями такими же, как в первые годы, все равно вряд ли мне удалось бы понять ее больше. Я говорю только о себе - кто знает, окажись на моем месте другой, более внимательный, чуткий, что ли, может, он бы и понял, что она катится в бездну. Но все же я сомневаюсь, что он был бы способен предотвратить катастрофу. Мне никогда не удавалось догадаться, о чем она думает, что собирается сказать или сделать.
Может, за минуту до убийства у нее и в мыслях не было никого убивать. Вы не согласны?
- Не знаю. А она никогда не задавала вам никаких вопросов насчет узловых станций и пересечения железнодорожных путей?
- Да нет, какие вопросы. Что бы там ни говорили, уверен, это решение пришло ей в голову в самую последнюю минуту. Наверное, просто брела себе ночью по Виорну, думала, как бы избавиться от своей ноши, случайно оказалась около виадука, а в тот момент как раз проходил какой-то поезд - вот тут-то ее и осенило. Прямо вижу, как все было, будто рядом стоял. Думаю, тут этот полицейский не ошибался.
- А насчет головы, есть у вас какие-нибудь соображения?
- Ни малейших. На всякий случай я поискал в саду, в том углу, где растет английская мята, - никаких следов.
- А что бы вы могли сказать о причинах происшедшего?
- Я бы сказал, что все дело в ее безумии. Думаю, она всегда была не в своем уме. Просто никто не замечал, потому что безумие ее проявлялось только тогда, когда она оставалась одна, наедине с собой - особенно в собственной комнате или в саду. Именно там-то, должно быть, ей и приходили в голову всякие ужасные вещи. Я более или менее знаком с современными теориями и много отдал бы, если бы вы смогли задать несколько вопросов тому мужчине, полицейскому из Кагора, да только жаль - уже год, как его нет в живых.
- Она знает об этом?
- Не думаю. Во всяком случае, сам я ей об этом не говорил. А Мария-Тереза вообще понятия не имела о его существовании. Так что не вижу, от кого бы ей узнать эту новость.
- Похоже, вы правы, потому что следователю она говорила о нем как о живом. И вы думаете, что тот человек из Кагора знал ее лучше, чем кто бы то ни было другой?
- Возможно. Ведь они знали друг друга с детства. И только он один мог сказать, какой она была в двадцать лет. Хотя кто знает? Не думаю, чтобы в юности она так уж сильно отличалась от той, какой стала сейчас. По-моему, вряд ли она могла сильно измениться. Ведь должно же было хоть что-то остаться.
Я много думал об этом и пришел к выводу, что она почти не изменилась с тех пор, как мы встретились с ней впервые. Такое впечатление, будто безумие сохраняло ей молодость.
- Но скажите, не узнай вы об этом позже, разве могли вы представить себе, будто она пережила когда-то любовь столь сильную, что едва не довела ее до самоубийства?
- Да, вы правы, мне бы это и в голову не пришло.
И все же не думаю, чтобы это так уж ее изменило.
- Но такая большая любовь… разве могли вы заподозрить, что она способна испытывать такие чувства? Разве можно представить ее такой влюбленной?
- Она всегда была одна, одинаковая, всегда сама по себе, неизменная во всем, как и в своих чувствах ко мне. Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, будто она меня совсем не любила…
Вы ведь уверены, что все дело было в том человеке, разве не так?
- Да нет, я вовсе так не думаю. Тут я с вами согласен. А не кажется ли вам, что ей было попросту скучно?
- Нет, по-моему, она ничуть не скучала. А вы как думаете?
- Тут я с вами опять полностью согласен - не думаю, чтобы она скучала. Не в том была беда.
- Это вы очень точно сказали: не в том была беда.
- А знаете, похоже, во время допросов она говорит много и весьма охотно.
- Подумать только… Что ж, почему бы и нет.
- Она что, всегда была молчуньей, или иногда случалось - разговорится, и уже не остановишь?
- Да, бывало и такое. Как и со всеми нами. Но должен признаться, никто никогда всерьез не прислушивался к тому, что она верещала в такие минуты.
- И все-таки что же это было?
- Ах, да ерунда всякая, все, что взбредет ей в голову. Впрочем, я ведь уже, кажется, говорил вам: какие-то выдуманные разговоры с несуществующими собеседниками… В общем, ничего такого, что представляло бы для нас хоть какой-то интерес.
- Для нас? Кого вы имеете в виду?
- Я имел в виду Марию-Терезу, себя, завсегдатаев кафе Робера.
- А как насчет Альфонсо?
- Вот Альфонсо - совсем другое дело, пожалуй, ему это было даже интересно. Она рассказывала ему все, что видела по телевизору. Мы оставляли их вдвоем, пусть себе развлекаются как могут…
Вы, конечно, уже знаете, что мы захаживали в "Балто" почти каждый вечер - вплоть до дня убийства. Потом целых пять дней я туда не показывался, мне было слишком не по себе. Ей тоже не хотелось.
И вдруг через пять дней к вечеру, часов в семь, она является домой и говорит, что ей пришла охота сходить к Роберу.