- Это было в тот самый день, когда газеты впервые написали о виорнском убийстве?
- Нет, на другой. Мне показалось, будто она понемногу возвращается к жизни. Когда мы уже совсем было собрались выйти из дома, она предложила мне пойти вперед - мол, у нее еще есть какие-то дела, она меня догонит. Вы уже, конечно, догадались, что ей просто нужно было упаковать тот самый чемоданчик?
- Понятно.
- Должен признаться, когда она выбросила в колодец транзистор, я обратился к врачу и попросил его прийти осмотреть ее. Ей я об этом ничего не сказал. Он должен был зайти на этой неделе. Я подумал, что на сей раз мне придется принять какое-то решение.
- Эти пять дней, между убийством и ее признанием вечером тринадцатого, она с вами почти не разговаривала, ведь так?
- Практически нет. Даже не заметила, когда я проходил мимо нее через сад, возвращаясь с работы. Я стал для нее совершенно посторонним, будто мы никогда и не были знакомы.
- Она ведь и очки ваши выбросила в колодец?
- Да, и свои тоже… Уверен, там же исчез и ключ от погреба. Его так и не удалось отыскать.
- Это она сама призналась вам в этом?
- Да нет, просто я заметил из окна столовой, как она выбрасывала очки. А насчет ключа, этого я не видел.
- Как, по-вашему, почему она выбросила очки?
- Раньше мне казалось, будто она сделала это, чтобы помешать мне читать газеты, вернее, узнать из них о том, что в Виорне произошло убийство. Теперь же думаю, что у нее была еще и другая причина.
- Чтобы дополнить катастрофу, не так ли?
- Скорее, чтобы… изолировать себя от внешнего мира, что ли, вот слово, которое приходит мне на ум…
- Она сказала следователю, что якобы просила Альфонсо помочь ей выкинуть в колодец телевизор.
- Но вы ведь знаете, что это ложь?
- Да, знаю.
- Она тащила телевизор по коридору, мимо двери в комнату Марии-Терезы, закрыв его каким-то тряпьем, кажется, своей старой юбкой.
- Да, знаю. Но как, по-вашему, почему она выдумала эту историю насчет Альфонсо?
- Может, у нее была мысль обратиться к нему за помощью, а потом ей казалось, что так оно и было на самом деле? Или же она и вправду попросила его, а он, естественно, отказался. Других объяснений я не вижу. А сам Альфонсо, что он об этом говорил?
- Он сказал, что все это ее выдумки, что она сроду не обращалась к нему с просьбами такого рода. Но факт остается фактом: если уж ей и пришло бы в голову обратиться к кому-то с подобной просьбой, то только к Альфонсо и ни к кому другому, вы согласны?
- Да, это несомненно. До сих пор не пойму, откуда у нее взялись силы дотащить телевизор до коридора. Я вышел за хлебом. А когда вернулся, телевизор уже стоял в коридоре.
- А вы что-нибудь сказали ей об этом?
- Нет, просто поставил его на прежнее место. В тот день она даже не заметила. А на другой ее арестовали.
- А когда Альфонсо сказал, будто все это ее выдумки, как вы думаете, мог он солгать или нет?
- Мог.
- А Робер, и он тоже мог бы солгать таким же манером?
- Нет, так мог поступить только Альфонсо. Он относился к Клер с какой-то особой нежностью, что ли… Всякий раз, когда он видел ее, лицо у него расплывалось в такой улыбке, что тут уж не ошибешься…
- Так все-таки что это, по-вашему, было - нежность или любовь?
- Вот уж чего не знаю, того не знаю.
- Но если кто-то и мог догадаться, что она натворила, то это ведь он, согласны?
- Да нет, думаю, такое не пришло бы в голову никому. Но если в Виорне и был хоть один человек, кто мог понять, что она катится в пропасть, то это, конечно, Альфонсо - и никто другой. Будь Альфонсо поумней, может, он бы и догадался. Что говорить, он был ей ближе всех и уж, конечно, ближе, чем я… Что правда, то правда. Она все еще была ему интересна. А она уже знает, что он уехал из Франции?
- Нет, не думаю. А что еще вы думаете об этом убийстве?
- Да трудно объяснить словами, что я об этом думаю. По-моему, не убей тогда Клер Марию-Терезу, она все равно рано или поздно убила бы кого-нибудь другого.
- Вас?
- Да, меня. Ведь она шла к этому убийству в полном мраке, и ей было безразлично, кто окажется в конце туннеля - Мария-Тереза или я…
- А чем же вы отличались друг от друга?
- Просто уж я-то почувствовал бы ее приближение.
- А кого, по логике своего безумия, она должна была бы убить?
- Меня.
- Но вы ведь сами только что сказали: Марию-Терезу или меня.
- А я и сам только что понял, что все было совсем не так - вот здесь, сейчас.
- Но почему же именно вас?
- Это невозможно объяснить, но я знаю.
- А у вас не осталось никаких бумаг, написанных ее рукою, пусть даже давным-давно?
- Нет, никаких.
- У нас нет ни единой строчки, которую бы она написала своей рукой. Неужели вам так ни разу ничего и не попадалось?
- Года два-три назад я нашел черновики писем, она писала их в версальские газеты. Их и разобрать-то было невозможно, сплошные орфографические ошибки. Я бросил их в камин.
- И о чем же там шла речь?
- Да, честно говоря, я их даже не читал. Только одно и запомнилось. Она спрашивала советов насчет своего сада, вернее, насчет английской мяты, интересовалась, как содержать ее в доме, зимой, в горшке. Мяту она написала как "маята"… А вместо английской - "ангельская". Ангельская маята… Как сделать так, чтобы она росла дома, в земле, как в песке… Кстати, она ведь, кажется, написала что-то на теле убитой?
- Да, все те же два слова, что и на стенах погреба: "Альфонсо" на одной стене. И "Кагор" - на другой. И все. Без единой ошибки.
- Я ведь с тех пор так ни разу и не был в погребе. И никогда больше туда не спущусь. Так, значит: Альфонсо, Кагор…
- Да, Альфонсо, Кагор…
- Выходит, и там ее все еще не покидали воспоминания о том полицейском из Кагора…
- Выходит, так.
- И как же они намерены с ней поступить?
- Понятия не имею. А вас это тревожит?
- Да нет, не так чтобы очень. Теперь уже нет.
- Я вот все думаю, а не произнеси вы тогда, в кафе Робера Лами, той самой памятной речи, интересно, призналась бы она в убийстве кузины или нет?.. Похоже, нам так никогда и не суждено узнать это наверняка.
Судя по всему, она ведь и вправду собиралась в Кагор. В чемодане у нее нашли туалетную сумочку, ночную рубашку - в общем, все, что могло понадобиться в поездке. Не исключено, что она взяла бы да и уехала себе в Кагор, если бы не ваши слова - может, только они в тот вечер и задержали ее в кафе. Она осталась только затем, чтобы исправить ошибку, которую вы допустили, сказав, будто, по-вашему, убийство было совершено в лесу.
- Тут я ничего не могу вам сказать, сам не знаю.
- Вы вот говорили, будто и сами не понимаете, что это на вас тогда нашло.
- Да, так оно и было.
- Но ведь уже десять дней, как в газетах пишут об этом преступлении. И три дня, как вы знали, что, скорей всего, оно произошло именно в Виорне. Что убитая была женщина возраста и телосложения Марии-Терезы Буске. И к тому же Клер уверяла, будто она отправилась в Кагор, хотя вот уже много лет она ни разу туда не ездила… Неужели у вас не возникло никаких, даже малейших подозрений?
- Абсолютно никаких. Даже в голову не приходило, что это могло произойти в моем собственном доме.
Видите ли, по-моему, косвенной виной всему была та ситуация, в какой очутился я сам, это из-за нее я вдруг стал произносить те идиотские речи насчет Альфонсо и насчет этого убийства вообще. Я имею в виду последствия, которые имел для меня лично внезапный отъезд Марии-Терезы. Это единственная связь, какую я вижу между своими словами и тем убийством. В тот вечер это преступление оказалось для меня удобным предлогом для поиска виновных во всем, что произошло в Виорне - в том числе и в моих личных проблемах тоже.
- А к кому конкретно были тем вечером в "Балто" обращены ваши слова?
- Да ко всем и ни к кому в отдельности.
- Но почему же тогда ваш выбор пал именно на Альфонсо?
- Должно быть, по той причине, что именно на него в первую очередь могли пасть подозрения полиции. Кроме того, меня раздражал его вид, будто он знает об этом больше других.
- И то, что он был с Клер?
- Да нет, это меня ничуть не трогало.
- Полицейский сказал, будто вы разглагольствовали в стиле репортеров хроники происшествий.
- Что ж, возможно. Я читаю много газет.
- А ее поведение в тот вечер не показалось вам странным?
- Нет, когда у Робера были посторонние, она обычно и рта не раскрывала. Она ведь призналась сама, по доброй воле, никто ее не принуждал. Когда полицейский повторил мою выдумку, будто убийство было совершено в лесу, то сперва она сказала, что это было вовсе не в лесу, несколько раз повторила, так и не кончив фразы, а потом призналась во всем, от начала до конца.
- И как же прозвучало это признание?
- Она сказала: "Это было вовсе не в лесу, я убила Марию-Терезу Буске в погребе в четыре часа утра". До самой смерти не забуду этих слов.
Вы что, думаете, это моя ошибка насчет места преступления и вынудила ее сознаться во всем?
- Думаю, да. По-моему, не соверши вы этой ошибки, она бы и вправду отправилась в Кагор.
- А если бы весь рассказ полицейского был выдуман, от начала от конца?