- Ну и останусь! - упрямо ответил я.
Погружение в книги - вот что всегда было для меня главной "прививкой культуры", что развивало меня, формировало характер и делало личностью. Все остальное я решительно отвергал, перекормленный искусством до тошноты.
- Хотите в театр, девочки? - спрашиваю я иногда своих дочерей.
- Пап, мы лучше в кино… - Они у меня простоватые, если говорить откровенно. Но я не сильно переживаю по этому поводу.
- Ладно.
Я знаю, придет время - и им еще придется походить по театрам. Потому что приличные молодые люди в России (слава богу, мы не в США, где водят на стадион) пока еще приглашают девушек в театр - если, конечно, у них серьезные намерения. Помню, как я, молодой негодяй, водил девиц на один и тот же спектакль "Дон Жуан" в театр Моссовета, 12 раз, потому что билеты стоили очень дешево - и мне казалось - это отличный намек на то, как должны продолжиться наши отношения…
В драмтеатр водили нас время от времени и учителя. Для них это было настоящим кошмаром - попробуй уследи за неуправляемой толпой школьников. Для артистов - бесконечным ужасом. Для учеников - праздником жизни.
Помню, на одном спектакле происходила постельная сцена, и кто-то из хулиганов из параллельного класса крикнул на весь зал: "Да еби же ты ее, еби!.."
Тут же воцарилась тишина. Актеры сели на постели и уставились в зал, стараясь взглядами из-под насупленных бровей отыскать негодяя.
Между рядами уже пробиралась строгая учительница средних лет в роговых очках, которой было поручено проведение культ-похода.
- Я тебе поебу! Ох я тебе поебу!!! - хрипела она, стараясь при этом говорить шепотом.
Спектакль все же продолжился, когда нарушителя спокойствия (сейчас он был героем) за ухо вывели из зала. Но то и дело возникали смешки. Актеры реагировали очень нервно. Я заметил, что у главного героя подергивается глаз. А у актрисы трясутся руки…
Зато после антракта они вернулись веселые и продолжили действие с каким-то удивительным воодушевлением, словно не было этой отвратительной сцены - сейчас я думаю, за сценой оба накатили коньяка, грамм по сто пятьдесят, не меньше. Меня бы меньше, во всяком случае, не успокоили.
Мы с одноклассником и моим приятелем Максом Шмаковым (все звали его просто - Шмакс) пробрались за сцену перед третьим актом, и я слышал, как в гримерке артист вещает приятным баритоном:
- Ну, что поделаешь, ведь это же дети, Марго, ведь мы их, в сущности, любим. Хотя сейчас, признаться, я их где-то даже немножко ненавижу. И даже чуть-чуть удавил бы гаденышей вот этими самыми красивыми руками.
Марго при этом всхлипывала и жаловалась, что ее бросил какой-то Харитонов, а ведь она посвятила ему лучшие годы жизни, и что она не знает, что теперь она будет делать одна, когда из репертуара она вот-вот вылетит - и придется ехать в провинцию, чтобы хоть там играть что-то…
Тут распахнулась дверь. На пороге появился актер с бутылкой, зажатой в кулаке. Увидев нас, он грозно сказал:
- Подслушивали, я так и знал. Скажите, дети, а вы знаете, для кого в театре предусмотрен антракт?
- Для зрителей, - предположил Шмакс.
- Нет, мальчик, не для зрителей. А для актеров. Чтобы они успели привести себя в порядок. Немного отдохнуть… - Тут он отхлебнул из бутылки и спросил почему-то: - А вот ты, - он обращался к Шмаксу, - кем хотел стать в детстве?
- Водителем камаза, - ответил Шмакс. У него вообще были приземленные мечты.
- То есть дальнобойщиком, - обрадовался актер. - Почему-то я так и думал. Ты слышала, Марго? - закричал он, обернувшись. - Кого они к нам приводят. Мальчик хотел стать водителем камаза - а его в театр… Едешь по трассе, - он закатил глаза. - Солнце садится за горизонт. Рядом мелькают березки, сосенки. А вдоль дороги стоят одинокие девушки в чулочках. И их надо, обязательно надо, подобрать, согреть… Романтика дальнобойщиков. Ну а ты? - обратился он ко мне. - Кем ты хотел стать?
- Актером, - почему-то ляпнул я. - Хотя актером никак становиться не собирался. Я, вообще, тогда еще не определился с выбором. Но склонялся к мысли, что лучше всего быть писателем - сидишь себе где-нибудь на даче, отпустив длинную бороду, строчишь на машинке, и вокруг никого. Я жил с братом в одной комнате, он отвратительно играл на виолончели, и писательское одиночество представлялось мне пределом мечтаний.
- Актером?! - взревел наш собеседник. - Вон! Вон отсюда! Пошли вон из гримерки в зал, молодые люди! И нечего подслушивать о чем здесь говорят взрослые! - Он с грохотом захлопнул дверь. Я так и не понял, почему он вдруг так разозлился.
- По-моему, он пьяный, - сказал Шмакс.
Я пришел к тому же выводу. Мы еще немного побродили по внутренним помещением театра и, хотя было очень интересно, вернулись в зал.
Третий акт прошел еще задорнее и как-то очень быстро. Мне показалось, что слова актеры проговаривают наспех - лишь бы быстрее закончить. Затем они поклонились и быстро ушли за кулисы. Упал занавес…
На следующий день хулигану из "Б" класса в школе был такой нагоняй, что он, подозреваю, никогда больше не ругался матом на публике. К директору таскали его родителей, его фотографию повесили на "доску позора", и на три недели запретили посещать уроки физкультуры, которые он очень любил…
Однажды в школу пришли странные люди из социальной детской службы и стали опрашивать всех, кто и кем хотел бы стать. В основном, все метили в космонавты. А девочки - в актрисы кино. Я честно сказал, что хотел бы стать писателем. Это было необычно, и мне задали несколько вопросов - почему, как я до этого дошел, и есть ли у меня уже какие-нибудь достижения на этом поприще. Я честно отвечал, что пока ничего не написал, но собираюсь создать что-нибудь большое, "как Лев Толстой", "он мне вообще нравится", - поведал я. Потом рассказал, что у меня будет дача, где я буду писать в одиночестве. И что если кто-то приедет и помешает мне писать, то я очень быстро выгоню его со своей дачи, потому что писателям мешать нельзя. А это будет только моя дача!
Потом пришел черед Шмакса. Его спросили, кем бы он хотел быть, когда вырастет. А он вдруг взял и заявил, что хотел бы быть "фашистом".
- Кем? - у работников социальной службы чуть глаза из орбит не повылезали.
- Фашистом, - повторил Шмакс.
Я понял, что сейчас у моего приятеля будут неприятности и постарался помочь ему.
- Он шутит. Он еще недавно говорил, что хочет быть водителем камаза.
- Это так? - спросили Шмакса.
- Ну да, - серьезно ответил он. - Но я тут немного подумал, и решил, что фашистом быть лучше.
- А ты знаешь, что мы воевали против фашистов в Великую Отечественную Войну? - спросила строгая женщина из социальной службы.
- Ну да, знаю, - ответил Шмакс.
- И мы победили всех фашистов.
- Было дело, - согласился мой приятель.
- И как же ты хочешь стать фашистом, если их больше нет?
- Буду первым, - ответил он. - Потом наберем еще, других… Нас будет много…
Напротив фамилии Шмаков поставили красную крупную галочку и отправились опрашивать других детей. Кажется, никаких последствий для Шмакса его откровение не имело…
- Ты что, и правда хочешь быть фашистом? - спросил я через некоторое время.
- Правда, у них красивая форма. Они на губной гармошке умеют играть. Еще автоматы у них классные. А у наших, в основном, винтовки. Нет, фашистом быть здорово.
Этим откровением он сильно меня озадачил. Никогда не думал, что кто-то может захотеть стать "фашистом" - их все ненавидели и презирали. К тому же Шмакс - мой приятель. А ну как он, и правда, заделается фашистом?!
Но, к счастью, прошло некоторое время, и Шмакс опять передумал. Он решил работать на заводе, как его отец. Ему нравилось, что тот, когда выпьет, всегда веселый и добрый. Шмакс тоже теперь хотел работать на заводе и выпивать. По-моему, он так и поступил в конце концов. Во всяком случае, ни карьера "водителя камаза", ни тем более "фашиста" у него не задалась.
- А тебя спросили, кем ты хочешь стать? - решил я поинтересоваться у Сереги.
- Буду конюхом, - удивил он меня. - Я лошадей, знаешь, как люблю…
- Ты же их даже не видел ни разу, - я отлично знал, что Серега никогда не бывал в деревне.
- А я на картинке видел…
Конюхом он тоже не стал. Его убили в 90-х, когда Серега служил телохранителем одного очень известного человека. Закрыл его от пули. Зачем он это сделал? До сих пор не могу понять. Но уверен, он бы ответил просто: "Работа такая".