Я - на мосту. На Крымском мосту. Туман пропал, Кремль на месте, до метро - пилить и пилить. Холодно.
Интересное ощущение. Такого со мной еще не было. Глюк - без винта. Да какой подробный! И - вот что еще: я был точно и внутри, и снаружи одновременно. На Лондонском мосту. Видел, как соскочила с какого-то кола распухшая, синяя с высунутым языком голова. Фу, мерзость! Потом - Тауэр.
Тауэр. Пятый класс, английский язык. Сейчас - музей; когда-то - тюрьма.
Это все Комментатор.
"Туман… Лондон…".
Навеяло, блин…
Глава 3. Предательство
Октябрь 1994 года.
Месяц выдался богатым на события - правда, не мои, а исторические. Три дня назад опять уронили рубль - курс рухнул сразу на штуку. Первым делом мероприятие обозвали. "Черный вторник"… Ну, что ж… Оптимистичнее, чем "кровавое воскресенье". Броское название вроде как одомашнило катастрофу. Люди как будто утешались, находили в двух простых словах моральную компенсацию; по-моему, даже отставки (министра финансов и какого-то еще министра) не вызвали подобающего ажиотажа. Позавчера специально купил шесть разных газет, проверил: точно, про "черный вторник" написали все. Три - в заголовках.
Странная вещь - время. Раньше думал, как учили: поступательное движение. Камень, пущенный из рогатки: пульнешь - и летит. А на самом деле - гоняет оно по кругу, как мальчишка на велосипеде в маленьком дворике. "Залетаю я в буфет, ни копейки денег нет, разменяйте десять миллионов". Ильф и Петров. Чем не "черный вторник"? Меня, к счастью, вторник не задел - только что полученная зарплата лежала зелеными бумажками в ящике стола.
У ларька возле дома выстроилась очередь - не потому что всем вдруг понадобились сигареты и жвачка - просто покупатель начал обсуждать вторник с продавщицей, подключился другой, а потом третий; короче, поход за "Мальборо" грозил перерасти в митинг. Я плюнул, отошел и поймал такси; был уверен, что в метро сегодня ехать не стоит - обязательно придется выслушать все то же, с незначительными отклонениями и неразнообразным матом.
Шофер попался молчаливый - большая удача. Только вот ехали недолго: оказалось, Тверская перекрыта - студенческая демонстрация. Водила злобно рявкнул что-то про мать, принялся выкручивать руль - я остановил его, дал денег, отпустил - и пошел пешком. Толпу молодняка увидел сразу. Демонстрацией их, конечно, назвали сгоряча; народу - чуть. Такое ощущение, что пришли бухнуть вместе.
Время снова нарезало круг, булькнув из глубины забытыми плакатами "Долой капитализм!", "Капитализм - дерьмо". Видно было, что сильно не парились, просто - хотелось, как в городе-герое Париже: радикализм, анархия, свободная любовь… Громко переговариваясь, "демонстранты" несли чучело из соломы в красном пиджаке. Эту деталь захотелось прояснить. Я окликнул их:
- Ребят, а почему пиджак красный?
- Он не красный. Он малиновый, - отозвался парень с длинными волосами, собранными в аккуратный пучок.
А, понял. В смысле - новый русский…
Какое-то время я шел рядом. Орала музыка про "шар цвета хаки". Кто-то, заболтавшись, налетел на вожака с чучелом. В общей свалке оно легко рассыпалось. Стали собирать. Помог. Подарил собранному "буржую" в пиджаке значок "Хочешь похудеть - спроси меня, как". Потом разошлись: они - сжигать буржуя, а я - на него работать.
* * *
- Боря, ты не мог бы мне помочь? - Киприадис начал с места в карьер, даже не поздоровался. Выглядел он странно: правый рукав пиджака в пыли, галстук сбился набок, выражение лица - "я сегодня очень, очень сексуально озабочен"…
- Конечно, Константин Сергеич, - отозвался я. - Что нужно сделать?
Оказалось - ничего героического: всего лишь отвезти очередной пакет на Рижский вокзал и оставить в камере хранения. Честно говоря, я пожалел, что пункт назначения поменялся - прошел месяц с того дня, как познакомился я с китайцем-Комментатором, и меня преследовало чувство, что мы недоговорили тогда, что не расслышал я (или - не спросил) что-то важное. Больше всего хотелось поговорить с ним о лондонской тюрьме и тех ощущениях, что не мог я списать на винтовой приход.
На этот раз пакет оказался куда тяжелее и больше; но я утешал себя мыслью: на вокзале обязательно вскрою его и выясню, что за ценный груз доверяет мне Киприадис. В метро было на удивление малолюдно; сел в углу, достал книгу. Оруэлл, "Скотный двор". Помню, время от времени отрывался от текста и пытался найти в окружающих людях черты героев: вот этот, с тупой обреченностью в глазах, похож на Коня-работягу; эта - с толстыми ляжками, нахально выставленными напоказ, - Овца; а вот уткнулась в газетный обрывок коза Мюриэль. Вспомнил и давешнего визитера фонда - того самого, что приходил к Киприадису и так сильно задел меня своим "директор дирекции" - вылитый боров Визгун, свинья-работник интеллектуального труда.
Рижский вокзал. Пронзительный паровозный гудок - "поезд Москва - Рига отправляется с первого пути".
Я прошел к поездам - почему-то казалось, что развернуть пакет надо непременно без свидетелей. Как в воду глядел! Присел на парапет возле платформы - черт, холодно! - слегка поддел ногтем серую бумагу - она поддалась, с мягким хрустом раскрыв хранимое внутри.
И - что? Ничего сверхъестественного. Твердая, кажется, кожаная - обложка. Иностранные буквы. Бумага… Необычная. Желтоватая. Ну, книги… И все?
Разорвал всю обертку целиком; достал то, что скрывалось так тщательно; вновь и вновь рассматривал, листал. Три старинных, с инкрустацией и золотыми обрезами, тома на иностранном языке - по-моему, на латыни, хотя я мог и ошибиться. Я прикасался к обложкам пальцами - шершавая теплая кожа отзывалась чуть слышным шепотом; я переворачивал страницы - и листы, плотные и тонкие, вступали разноголосым речитативом; я открывал книги и вновь закрывал - в глубине переплета рождался слабый свист, словно пытался вдохнуть туберкулезный больной.
И вдруг - понял. Дошло. Книги - да. Непростые книги. Дорогие, видимо, очень старые, ценные. Библиотека Института Маркса-Энгельса. По ходу - еще один источник доходов господина Киприадиса… Досадно стало: ну не парадокс ли? Такой человек… Адекватный, умный вроде… Нормально зарабатывает. А заодно - получается - книжки приворовывает? Пожал плечами, выругался чуть слышно. Три ходки за мной - но примитивной кражей всегда брезговал. Так сказать, - работа, не требующая умственного труда. Тырить библиотечные томики?
И вдруг - руки начали дрожать, на лбу выступил пот.
"…Поезд Москва - Рига отправляется с первого пути"…
Мыслей стало слишком много, каруселью - сперва медленно, потом - все быстрее - завертелось понимание. Пронзительный свет залил мозг: вот оно что! А ведь чувствовал! И - криком, то нараставшим, то затихающим в немоту, веселеньким припевом шлягера выныривало: вор! А потом - давно забытым, спустившимся из прошлого словом - порождением эпохи, находкой бесчисленных "Фитилей": несун! Кто? Неужели - он, президент фонда, мудрый Каа Константин Киприадис? Да нет, бросьте, разве это похоже на правду? Вор - вот он, один, без всяких там алиби и смягчающих обстоятельств - Горелов, трижды судимый! Взяли с поличным. Пытался спрятать (вариант - вывезти, продать) украденные книги. Те самые, из библиотеки института марксизма-ленинизма; судя по всему, из отдела редкой книги. Доказательства? Какие еще нужны доказательства - вот книги, каждая стоит… сколько, интересно, может стоить каждая? - волчок в голове внезапно остановился, будто наткнувшись на препятствие: а, действительно, сколько стоит такая вот книга? Тысячу долларов? Две? Сорок?
"…Поезд Москва - Рига прибывает на первый путь" - хрипло, с трудом, то ли в морозном воздухе, то ли - сквозь дыру в голове…
Но - меня, меня-то как обули! Он же просто шахматную партию разыграл! И - развел, как последнего лоха, - кого? - Горелова, опытного, между прочим, аферюгу! И - как? Да легко: вы мне нравитесь, Борис Николаевич! такие оригинальные мысли, Борис! Как голова у тебя варит, Боря! Вот и все, достаточно: побежал, как пес, за хозяином, повилял хвостом, послужил, получил сахарок. Я вдруг засмеялся в голос: он ведь даже премию мне выписал - за прошлый раз, когда (теперь-то я понимал!) отвез я ворованные книги в букинистическую лавку Дома художника. Да - а что же тогда Комментатор Мингьярович? Тоже - в доле? Надо бы выяснить в следующий раз… Если он будет…
Горечь вопреки всем законам физики поднималась со дна души вверх, к глотке, наполняла рот слюной. Я попытался вдохнуть поглубже - не вышло; достал сигарету.
"…Поезд Москва - Рига…"… Я вдруг представил себе детский паровозик, который ездит туда-сюда, прибывает все время на один и тот же путь…
Надо для начала успокоиться. Надо признать: был идиотом на идиотской должности. "Директор дирекции". А ведь колобок с рожей пахана, боров Визгун наверняка все знал. Потому и цедил слова, и смотрел так… Как? Как я заслужил - с пренебрежительным интересом: а, вот он, зиц-председатель, который вместо нас на нары пойдет - а он ниче, фактурный.