- Честно, Борь, я о таком еще ни разу не слышала. То, что ты рассказал, обычно не на приходе бывает, а на отходняке. А че хоть за слова-то были? Запомнил?
Слов я не запомнил.
Пора было возвращаться на Вильгельма Пика. Меня ждала новая работа.
Глава 2. Загадка
Сентябрь 1994 года.
Должность называлась громко: директор дирекции Илионского фонда поддержки русской культуры. Вот так я теперь представлялся и уже подумывал о визитных карточках. Работа же при этом была… да, откровенно говоря - не было никакой почти работы. Я приходил утром, то есть, "приходил" - это уже потом, когда снял, наконец, квартиру; в первый же месяц - поднимался со второго этажа на третий; пил чай, читал газеты, беседовал с Константином Сергеичем - он много знал и хорошо рассказывал. Было ощущение, что в мутном, все сметающем потоке я удачно зацепился за валун, и теперь наблюдаю и греюсь на солнышке.
Почему русскую культуру должен был поддерживать именно Илионский фонд, я так и не понял, но источник доходов просек довольно быстро. Над головой была прочная крыша в лице чиновника, ответственного за оформление российского гражданства; почта Фонда была завалена просьбами о "содействии". Это содействие, с легкостью оказываемое Киприадисом, и приносило деньги - в виде "добровольных пожертвований". Плюс - была недвижимость. Фонду принадлежали чуть ли не все помещения бывшего института. Как случайно обмолвился Киприадис, здесь не обошлось без помощи патриарха. Что президент имел в виду, я понял смутно - кажется, речь шла о том, что православному батюшке удалось склонить "некоторых людей в Кремле" (так говорил Киприадис) на сторону Фонда. Словом, так или иначе, ясно было одно: Фонд платил копейки за аренду здания целиком, а сдавал покабинетно и по рыночной цене.
Схема ничуть меня не удивила - она тогда была везде, была всем, самоутверждалась как альфа и омега жизни по-новому. Укради или достань: по знакомству, на халяву, дешево, бесплатно; потом продай - баснословно дорого, с наваром в двести процентов - меньше не имеет смысла; бери чужое, называй - "мое". И - будет твоим, станет собственностью, прирастет к тебе, как кожа, и уже никто не усомнится в твоем праве. И бывшие парторги и передовики производства, отгородившись от пугливого стадного "нельзя" с его прокисшей моралью, брали, доставали, тащили, крали - кто-то легко и азартно, кто-то - нагло, нахраписто, скотски, чуть что выхватывая "ствол" и смакуя сладкое слово "разборки".
Аутсайдеры, задыхаясь от желчи, гордились непричастностью, вспоминали золотое социалистическое время и Сталина, каждый вечер смотрели и читали непременно все новости, чтобы за ужином, догрызая курицу, злобно подытожить: ворье!
Я пытался определить свое место. Вынесло на берег, прибило - и плыть дальше вроде не хочется. Был поленом, стал мальчишкой, обзавелся умной книжкой…
Вдруг потянуло на другое. Читать, разговаривать, чувствовать себя в теме. Такой вот… отпуск за свой счет. А, может, просто повелся на красивое, гордое, звучное - ре-фе-рент! Помощник президента фонда!
Все люди ведутся на слова. Только не все это понимают. А я понимал: еще бы, после трех-то ходок! Любой нормальный зэк знает, чем может обернуться безответственное отношение к языку: фильтровать базар на зоне - вопрос не филологии, а выживания.
На воле - которая пока оставалась не до конца понятой и освоенной - мне нравилось слушать. Люди говорили много: в телевизоре, в очередях, в метро - говорили по-разному; смачно выплевывали ругательства, лихо сочиняли новояз, оголтело мстили словам за свои несбывшиеся ожидания и скукожившиеся надежды. За три года, что меня здесь не было, демократия превратилась в дерьмократию. А выборы прочно сцементировали с вышедшим из подполья на свет божий словом "пидоры"… Вот кто, скажите, пойдет голосовать после этого? В нашей стране у свободного волеизъявления - главного рычага либеральных ценностей - просто не было шансов. Я специально поинтересовался у Киприадиса - он знал английский - как рифмуется это понятие там, в Америке. Он немного удивился, но ответил - мол, "элекшн" - выборы, рифмуется с "эрекшн": американцев, англичан и прочих англоговорящих выборы возбуждают.
Я несколько раз пытался поделиться своими наблюдениями - но друзья отмахивались, а то и смеялись. Зря. Я представлял себе картину - я ее, откровенно говоря, почти нарисовал - "Уполномоченный дилер беседует о мерчандайзинге с эксклюзивным дистрибьютером". Картина мне не понравилась - не выражала она той философской напряженности, что я в нее вкладывал. Но название осталось: один мой приятель выучил наизусть и во время глюков над ним думал.
Итак, два с лишним месяца трудился я на благо Илионского фонда. Несколько раз Константин Сергеич давал мне серьезные поручения - собрать гуманитарный груз для наших соотечественников в Абхазии или в Грузии - точно не помню, да и не важно. Я обошел знакомых - и пять грузовиков с едой и одеждой отправились по назначению. Про себя отметил: Киприадис ни разу не спросил, что за люди эти знакомые? На что живут? Откуда у них бабки? Что-то мне подсказывало: мудрый президент просто не желал догадываться. С другой стороны, если у наших соотечественников в Абхазии и правда дела плохи, то им должно быть совершенно фиолетово, кто помогает и из каких средств.
Киприадис частенько захаживал в мой кабинет: говорил со мной ласково и внимательно, давал читать книги. Помню, в одной рассказывалось о мифическом месте, где люди забыли названия вещей и стали крепить к предметам бумажки с напоминанием; потом забывали, что означают напоминания, - и записи приходилось увеличивать. Меня поразила эта история, но не сюжетом, не так уж и редко люди перестают называть вещи своими именами, а наркотическим происхождением. Только и исключительно под кайфом можно было написать такое, и, судя по всему, приход - в той или иной степени - был знаком всем великим писателям. Многие из них и дни свои закончили, как нам, творцам другой реальности, и положено - самоубийством или сумасшествием… Представил себя - вдруг - в Ленинке: в огромном зале - работаю над диссертацией… Тема… Ну, типа так: "Сортовой каннабис и мировая литература"…
Размышления прервал Киприадис. Как всегда, ухожен, хорошая обувь, одеколоном разит избыточно - но в целом приятно. Усмехнулся:
- Ну-ну, Борис Николаевич… Опять - не при делах? Стыдно - с таким-то именем…
- Константин Сергеич, это вы зря, - отозвался я, не вставая - уже виделись сегодня. - С Ельциным мы только зовемся одинаково. А разница между нами - серьезная: он пьет, а я колюсь…
Но он уже отвлекся от проблемы занятости сотрудников - и пошел рассуждать о творческих псевдонимах, о том, как они меняют судьбу. Загнул что-то насчет "влияния имени на личность"…
Я возразил:
- Вряд ли, Константин Сергеич… Вы, к примеру, можете назвать меня не Борей, а Мишей - что изменится? По сути - ничего…
- Это, Боря, Шекспир в свое время уже сказал: "Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет"…
- Ну, для этого Шекспиром быть не надо. На зоне я по-другому слышал: Иван останется Иваном, хоть долбани его диваном.
Киприадис мелко рассмеялся. Потом добавил, посерьезнев:
- И все-таки, ты знаешь, я склоняюсь к мысли, что все не так просто. Господь не зря потратил целый день только на то, чтобы дать сотворенным существам имена. В первобытных культурах имя считалось священным - где-то свое имя скрывали, чтобы труднее было навести порчу…
- Константин Сергеич, и вы верите во всю эту муть?
Он вздохнул коротко:
- Боря, ну почему сразу "муть"? Вот ты, я знаю, Библию не читал - а ведь на протяжении всей Священной книги Господь ни разу не открывает людям своего имени. И когда Моисей задает прямой вопрос: мол, как к тебе, Боже, обращаться? - то получает странный, как минимум, ответ: я есмь сущий. Что в буквальном переводе звучит так: "я - это я"…
- Свифт, - заметил я.
Киприадис удивился:
- При чем тут Свифт?
- Это он в старости, боясь сойти с ума, повторял все время: "Я - это я". Вроде как напоминал самому себе. Так что, может, и у Бога были те же мотивы? А может, Господа на самом деле звали Джонатан Свифт?
- Богохульник, - погрозил пальцем президент. - На эту тему, между прочим, высказывались многие великие умы. Самое интересное предположение звучало так: слово "Я" может быть произнесено только Богом… Ладно. Если тебя Библия не убеждает, возьмем Тору. Там все имена делятся на три вида: "пустые", "священные" и "запретные". Тоже не просто так…
- Зашибись, - согласился я. - Ну а в Коране - что есть на эту тему?
Киприадис посмотрел на меня сочувственно, но в то же время заинтересованно.
- С логикой, Боря, у тебя все в порядке, - похвалил он. - А вот в знаниях - пробелы. В Коране перечислены девяносто девять имен Аллаха - все не помню, разумеется, но вот некоторые: Милостивый, Милосердный, Отзывающийся, Знающий, Достославный… ну и так далее…
- О-па! Так получается, Константин Сергеич, что мусульманский Бог круче еврейского. Еврейский ни одного своего имени не знает - а мусульманский знает целых девяносто девять. Что, кстати, тоже странно: если Господь Милостивый, он же должен быть и Беспощадным, если - как вы сказали - Отзывающийся? - значит, должен быть и Глухим. Иначе половинчатый какой-то Аллах получается, незавершенный.
- Ох, Боря, что же за голова у тебя… - недовольно протянул Киприадис. Я пожал плечами:
- Голова как голова. Хотите напоследок анекдот в тему расскажу?
- Давай, рассказывай, - обреченно согласился президент.