- Разрази меня гром! - изумляется Пин. - Неужели вы уже перестали? Или вы забыли, на чем остановились?
Левша и Джилья смотрят сперва на Пина, потом друг на друга, выжидая, пока один скажет что-нибудь такое, чтобы другой мог тут же начать ему перечить.
- Поют! - восклицает Пин. Из долины действительно несутся звуки какой-то песни.
- Поют по-немецки, - бормочет повар.
- Дурень! - кричит женщина. - Не слышишь, что ли, это "Красное знамя".
- "Красное знамя"? - Человечек поворачивается на пятках и хлопает в ладоши; сокол отваживается полетать над его головой на своих подрезанных крыльях. - Да, это "Красное знамя".
Левша бежит вниз по склону, напевая: "Красное знамя, ты победишь…", добегает до края обрыва и прислушивается.
- Да. Это - "Красное знамя".
Он возвращается бегом, радостно крича, а сокол парит над ним на цепочке, словно бумажный змей. Левша целует жену, дает подзатыльник Пину, и все трое, взявшись за руки, поют: "Красное знамя, ты победишь".
- Послушай, - говорит Левша Пину, - не думай, пожалуйста, что мы ссорились всерьез: мы просто шутили.
- Ну конечно же, шутили, - подтверждает Джилья. - Мой муженек малость глуповат, но он самый лучший муж в мире.
Говоря это, она откидывает с его головы меховой капюшон и целует Левшу в лысину. Пин не знает, верить им или нет, взрослые такие двуличные и лживые, но ему все равно весело.
- Скорее чистить картошку, - командует Левша. - Часа через два они вернутся, а обед еще не готов!
Они высыпают из мешка картошку и, усевшись рядышком, чистят ее и бросают очищенные картофелины в котел. Картофелины ледяные, у Пина коченеют пальцы, но все равно так хорошо чистить картошку вместе с этим странным гномом, не поймешь, злой он или добрый, и его женой, еще более непонятной. Джилья вместо того, чтобы чистить картошку, принялась причесываться. Это раздражает Пина: он не любит работать, когда рядом кто-нибудь бездельничает. Но Левша преспокойно продолжает чистить. Может, у них всегда так заведено и он уже привык?
- Что сегодня на обед? - спрашивает Пин.
- Козлятина с картошкой, - отвечает Левша. - Ты любишь козлятину с картошкой?
Пин хочет есть и говорит, что любит.
- А ты, Левша, хорошо умеешь стряпать? - спрашивает он.
- Еще бы! - восклицает Левша. - Это же мое ремесло. Я двадцать лет проплавал коком. Плавал на кораблях всех видов и всех наций.
- И на пиратских кораблях? - спрашивает Пин.
- И на пиратских.
- И на китайских кораблях?
- И на китайских.
- А ты знаешь китайский?
- Я знаю все языки на свете. Я умею готовить кушанья всех народов мира. Китайская кухня, мексиканская кухня, турецкая кухня.
- А как ты приготовишь сегодня козлятину с картошкой?
- По-эскимосски. Ты любишь эскимосскую кухню?
- Разрази меня гром, Левша! По-эскимосски!
Когда возвращаются первые партизаны, картошка уже кипит.
Пину всегда до смерти хотелось посмотреть на партизан. Поэтому он стоит разинув рот на лужайке перед сараем и не успевает присмотреться к одному, как появляются двое-трое других. Все они обвешаны оружием и пулеметными лентами.
Их можно принять за давно не стриженных и обросших бородами солдат, за армейскую роту, которая потерялась во времена давнишней войны и до сих пор блуждает по лесам в рваных шинелях, в разбитых сапогах, с ружьями, которыми пользуются теперь только для охоты на лесного зверя.
Они устали, вспотели и покрылись густым слоем пыли. Пин ждал, что они придут с песней, но они серьезны и молчаливы. Партизаны подходят к сараю и, не говоря ни слова, бросаются на солому.
Левша радуется, как собачонка, бьет кулаком о ладонь и хохочет.
- На этот раз мы их расколошматили! Как все было? Расскажите же!
Партизаны отмахиваются от него; они разлеглись на соломе и молчат. Чем они недовольны? Кажется, будто они вернулись, потерпев поражение.
- Так, значит, наши дела плохи? У нас большие потери? - Левша поворачивается от одного к другому и ни от кого не получает ответа.
Подошел Ферт, командир отряда. Это худой юноша, с нервно подрагивающими ноздрями, глаза его спрятаны под густыми черными ресницами. Он ходит, ругается со своими людьми, ворчит, что до сих пор не готов обед.
- Так что же все-таки произошло? - не унимается повар. - Победили мы или нет? Если вы мне сейчас же не объясните, что к чему, я не дам вам есть.
- Ну да, да, да, мы победили, - говорит Ферт. - Два грузовика выведены из строя, убито около двадцати немцев, недурные трофеи.
Он говорит обо всем этом пренебрежительно, словно не рад победе.
- Так что же - у нас большие потери?
- Двое ранены, но в других отрядах. Мы-то целехоньки. Понятно?
Левша пристально смотрит на командира: кажется, он начинает о чем-то догадываться.
- Не знаешь, что ли, что нас поставили по ту сторону долины? - кричит Ферт. - Мы не сделали ни единого выстрела! Надо, чтобы в бригаде наконец решили: либо нашему отряду нет доверия и тогда пусть отряд распускают, либо нас считают такими же партизанами, как и всех остальных, и посылают в дело. Если нас в следующий раз опять поставят в арьергард, мы не двинемся с места. А я подаю в отставку. Я болен.
Он сплевывает и уходит в сарай.
Появляется Кузен и окликает Пина:
- Пин, хочешь посмотреть, как проходит батальон? Спустись на край обрыва, оттуда хорошо видно дорогу.
Пин сбегает вниз и раздвигает кусты. Под ним - узкая дорога, и по ней вверх поднимается цепочка людей. Таких людей он еще никогда не видывал: все они яркие, блистательные, бородатые и вооружены до зубов. На них немыслимые шинели, сомбреро, каски, красные шарфы, меховые куртки, одни по пояс обнажены, на других фашистские мундиры, и у всех - драные сапоги; оружие у них разное и Пину совсем неизвестное. Вместе с ними идут пленные, бледные и подавленные. Пин не верит своим глазам, ему кажется, что это мираж, возникший на пыльной дороге.
Вдруг он вздрагивает: вон знакомое лицо. Ну, конечно же, это Красный Волк. Пин окликает его, и через минуту они стоят друг против друга. У Красного Волка через плечо немецкий автомат, нога у него распухла, и он прихрамывает. На нем неизменная русская кепка, но теперь она со звездой, с красной звездой, в центре которой белый и зеленый круг.
- Браво! - приветствует он Пина. - Сам добрался. Ты молодчина.
- Разрази меня гром! - восклицает Пин. - Каким образом ты очутился здесь? Я тебя столько прождал.
- Понимаешь, я пошел вниз взглянуть на стоянку немецких грузовиков. Забрался в соседний сад и с ограды увидел, как у грузовиков строятся вооруженные солдаты. Я сказал себе: тут готовится налет на наших. Если немцы собрались уже сейчас, то к утру они будут на месте. Тогда что было мочи я пустился бежать, чтобы предупредить наших, и поспел как раз вовремя. Но вот растянул ногу, она распухла, и теперь еле ковыляю.
- Ты чудо, Красный Волк, черт тебя побери! - говорит Пин. - Но все-таки подло было бросить меня одного. Ведь ты же дал мне честное слово.
Красный Волк сдвигает русскую кепку на затылок.
- Высшая честь, - говорит он, - это наше дело.
Между тем прибывают новые партизаны из отряда Ферта. Красный Волк поглядывает на них сверху вниз и холодно отвечает на приветствия.
- Ты угодил в хорошенькую компанию, - замечает он.
- А что? - спрашивает Пин с некоторой тоской. Он здесь уже пообвыкся, и ему не хочется, чтобы Красный Волк опять его куда-нибудь утащил.
Красный Волк наклоняется к его уху.
- Только никому не проговорись. Я это точно выяснил: в отряд к Ферту направляют падло, отбросы бригады. Ты, видимо, попал сюда, потому что ты еще мальчик. Но если хочешь, я попытаюсь вызволить тебя отсюда.
Пину не по душе, что его взяли оттого, что он мальчик. Однако люди, с которыми он познакомился, вовсе не падло.
- Скажи мне, Красный Волк, а Кузен - тоже падло?
- Кузен из тех, кому надо предоставить делать, что ему вздумается. Он всегда бродит один, он молодец и мужик будь здоров. Он подчиняется здесь Ферту, но когда хочет - уходит, когда хочет - приходит, и никто его не держит.
- А Левша? Скажи, правда, что он троцкист?
"Может, он объяснит сейчас, что это значит", - думает Пин.
- Он - экстремист. Мне сказал об этом комиссар бригады. Ты что, разделяешь его убеждения?
- Нет, нет! - пугается Пин.
- Товарищ Красный Волк, - восклицает Левша, подходя к ним с соколом на плече, - мы сделаем тебя комиссаром Совета старого города!
Красный Волк к нему даже не оборачивается.
- Экстремизм - детская болезнь коммунизма, - говорит он Пину.
VI
В лесу под деревьями стелются лужайки, ершащиеся каштановой скорлупой, и высохшие озерца, заполненные пожухлыми листьями. По вечерам языки тумана облизывают стволы каштанов, покрывая их рыжей бородой мха и нежно-голубыми рисунками лишайника. Местонахождение лагеря угадывается издалека по дыму, поднимающемуся над верхушками деревьев, и низким звукам хора, гулко разносящимся в лесной чаще.