– "Да я хоть переоденусь…" - бормочу. Вахлак был! Приучила к интеллигентности. Отучила меня нейлоновые рубашки носить. Объяснила, кто носит их.
- Кто?
- Покойники!
С этой темы нам никак не сойти.
- А теперь, значит, сюда возвращаюсь, откуда взяла. Тут мое место!
- Но ты же горняк! - Может, хоть это сгодится.
- Горняк везде горняк! - гордо ответил. Хотя где здесь его рабочую гордость применить - я не понял. - И жизнь тут не только кончается… но и зарождается! - философски изрек.
Голова кругом пошла!
- Ты хочешь сказать… тут и привлекательные попадаются?
- Мы и непривлекательных привлекаем, - прохрипел он. Что, интересно, он имеет в виду?
Первая непривлекательная (да еще какая!) явилась вскоре: сидела в домике у ограды, в купах сирени. На стене сияли графики, чертежи. В углу стояла коса, висел саван - все как положено. Хозяйка была иссиня-бледной, словно только из-под земли. При этом явно считала себя красавицей - глазки ее сверкали победно. Острый изогнутый нос ее почти смыкался… чуть было не сказал: с землей. Нет - с подбородком. В оставшуюся щель едва мог влезть бутерброд, что он и делал.
- А, явилша! - с набитым ртом прошепелявила она. Глазки ее ликовали. - Жачем?
- Сама знаешь - зачем! - смело, как настоящий богатырь, ей Пека ответил. Что-то в их интонациях подсказало мне, что если и расставались они, то не на долгие годы. Похоже - он потихоньку тут рыл, обеспечивал экономический тыл.
- Ну, - глазки ее еще ярче загорелись, - если ты еще не утратил… свое мастерство!
С каким-то двойным смыслом это сказала - но Пека один только смысл взял.
- Мастерство не пропьешь!
- Да я вижу уж.
Что она, интересно, увидела?
- А это кто? - Костлявым пальцем она ткнула в меня.
- Это со мной.
Спасибо, Пека!
- Рада, - проговорила она, хотя взор ее говорил об обратном.
Я поклонился до земли.
- Пусть он выйдет! - хищно проговорила она.
- Это мой друг.
По-моему, он уж чрезмерно настаивал на моем присутствии. Я бы пошел.
- Ну что? - облизываясь, она оглядела Пеку. - Пойдем хозяйство смотреть?
Да. Не такой уж манящий пейзаж. Но Пека как производственник свои прелести тут нашел.
- Видишь, все тип-топ, подготовлено! - повел рукой он. Командир производства везде себя найдет. С надеждой я на экскаватор поглядывал, но Пека мои мысли пресек.
- Это так, внешние работы. На кладбищах типа люкс могила только ручной работы признается.
И тут у него четкая производственная шкала.
- Вот ваш дворец, - указала на вагончик. Подняться по железной лесенке у меня уже не было сил. Рабочая гордость, надеюсь, постепенно придет. А пока ее пусть Пека демонстрирует. Сел на край канавы… Они вышли из вагончика через час.
- Порядок! - лихо Пека мне доложил. - Шесть могил роем, седьмая - моя. В смысле, наша, - щедро поделился.
- Зачем?
- Так продадим! - произнес Пека.
Вот такое кино.
- Только вот насчет тебя она сомневается, - тут же огорошил. - Говорит: не наш человек.
Как это меня распознают с ходу? Даже на кладбище не свой!
- Но она ж сказала мне: "рада".
- Это имя ее. Ну… - Пека даже с какой-то радостью на руки поплевал, видимо, давно не работал. И лопаты наши вонзились в землю! Правда, вонзилась в основном его.
- Темпо, темпо! - все глубже в могилу уходил. - Нарисуем! - бодрый со дна его крик…
- Ну хорош, вылезай!
Но вылезать не хотелось. Сколько дней я уже тут?
- Седьмая! Наша! Красавица! - Пека любовно, как для себя, стены пообтесал, пообрубал корни. - Ну… наверное, подошли они.
- Кто?
- Да Рада обещала на нашу каких-то богатеньких подогнать.
Пока я отдыхивался на краю - он вернулся довольный.
- Отличные коты! Кстати - знаешь ты их.
Этого только не хватало!
- Ланской.
- Как - сам?
Когда он успел? Сколько мы уже тут времени?
- В смысле, мать его.
О ужас! А ты думал - тебя здесь радости ждут?
- В смысле, сестра ее.
- Клава?!
- Откуда ты знаешь ее?
Пека, однако, начеку. Мышь не проскочит. Пришлось скорбно промолчать.
Трудно было в будку входить. Ланская наверняка надеется, что я денно и нощно думаю, как ее героиню спасти, а я тут деньги лопатой гребу!
Всю жесткость Пека на себя взял. Гуня, конечно, нас презирал, когда Пека цену назвал… Коллеге! Единомышленнику! Высшее общество, прощай!
- Специфика производства, - Пека пояснил. К удивлению моему, они ему с благодарностью руку жали. Кладбищенский царь оказался, видимо, не так жесток.
Специфика производства проявилась еще в том, что на "ответственное захоронение" мы явились сильно выпимши. А как же иначе? Шесть "объектов" перед этим сдавали, говоря строго научным языком. Потом тут же организуют тризну. Попробуй обидь! Мы с Пекой мужественно поддерживали друг друга, когда шли… Два "друга из-под земли".
"Наверняка ведь и Инна будет!" - ужас одолевал.
Инна нас не заметила. Сделала вид. А на кого ей смотреть? Больше они с Радой мерялись взглядами, мерцая бриллиантами. Для хозяйки нашей - выход в свет. "Что за неуместная роскошь?" - взгляд каждой из них говорил. Балерина не узнала меня. Или не захотела? Надо будет ее взорвать в нашем фильме! Как бы вниз не упасть! И мы стояли, как невидимки. Невидимки и есть! Мне кажется, нас тут не уважают. Гуня вроде вежливо с нами поздоровался… но на поминки не пригласил.
Потом с новыми коллегами выпили. Потом Пека пошел Инне звонить. Вернулся убитый.
– "Никто больше не умер у нас, в ваших услугах не нуждаемся!"
Вот так!
Пустят ли в общежитие? Вид такой у нас, словно нас самих только что вырыли из-под земли. Что комендантша? Признает ли? На кинематографистов мы мало похожи.
- Вас ждет приличный молодой человек.
- Не может быть! - мы радостно встрепенулись.
Ланской, во всем блеске!
- Если не трудно, уделите мне минуту…
- Могем.
- Я умею быть благодарным, - взволнованно Гуня произнес. - И не намерен оставаться в долгу за то, что вы сделали для нас с мамой. - Гуня сглотнул. - Поэтому, что я могу сделать? Могу предложить вам обоим работу в министерстве экономики.
- А почему не кинематографии? - я капризно спросил.
Гуня скромно развел руками: что могу.
- Должности, конечно, не слишком высокие, но возможен рост.
Душевный мужик! Или это Инна старается, сердешная, переживает за резкость свою?
Глянул на Пеку - как?
- Нет! - прохрипел Пека. - Меня мои зеки ждут.
Гуня перевел взгляд на меня.
- И меня ждут… его зеки, - прохрипел я.
Заскрипел пол.
- Ты чего?
- Да собираюсь тут.
Я окаменел.
- Один, похоже, остался аргумент, - произнес он с тяжелым вздохом. - Зато аргумент этот всегда с собой!
- Так ночь же, - пролепетал я.
- Самое время.
Грузно ступая, ушел. На тяжкий труд. Часа три я метался… правда, не вставал… Заскрипела дверка.
- Ну что, поговорили? - пролепетал я.
- Это вы только разговаривать мастера! - усмехнулся он.
Откуда, интересно, у него такая информация?
- Все! - под утро Пека произнес. - Как Кузьмин вернется - к нему пойдем!
О моей роли я, кажется, догадываюсь.
- Так ты женишься… все же?
Это "все же" я зря сказал - довольно злобно он на меня глянул.
- Я горняк!
Горняки, видимо, сразу женятся, чуть что! Жалко, что я не горняк и не имею столь твердых убеждений… упускаю шанс!
Мы долго маялись, пытались уснуть, и вдруг дверка распахнулась - и мы зажмурились от хлынувшего солнца.
- Сгинь! - скомандовала Инна, увидев меня.
Нарисовал!
- О-хо-хо! Тошнехонько…
Мы снова валялись у цистерны с хирсой.
- Велит натурщиком стать у нее в академии! - хрипел Пека. - Голым перед студентами стоять. С х… до земли!
Ей, конечно, виднее.
- Надо было министерство брать! - вырвалось у меня. - Поздно уже. Гуня обиделся.
И его можно понять. А наше место - вот тут. Вот таков наш рабочий ответ всем этим революционерам, балеринам, министрам-капиталистам!
Правда, Пека что-то сник. Еще выпил и валялся, как куль. Я схватил его за грудки: "Я из тебя вытрясу образ!"
Обиталище наше скоро на склад стеклотары стало походить. Конечно, это требовало расходов немалых.
- Колготки женские, - читал я.
- Вычеркиваем!
Читать список вожделенных товаров, переданный "ходоку в столицу" его земляками (надо понимать, вместе с деньгами), Пека поручал почему-то мне (видимо, чтобы я разделял с ним моральную ответственность).
- Телевизор цветной.
- Это оставляем пока. Пошукай что-нибудь помельче.
- Кольцо с топазом.
- Это давай! - Вынимал деньги, обернутые запиской…
Продолжали чтение на другой день. Хотя читать уже особенно было нечего - все повычеркнуто.
- Колготки детские.
Вычеркнули, обливаясь слезами. Все-таки Пека был человек добросовестный, вел строжайший баланс и учет: что именно пропито, какого числа. И главное - в какое время. Вот так!
- Ты поймешь, что там за люди у нас. Слова упрека не скажут! Вот увидишь. - Пека вглядывался в сияющую даль. Такой оптимистический взгляд на мир свойственен, вообще, начинающим алкоголикам: вот сейчас, еще один глоток, и все засияет!
- О-хо-хо!
Мы снова с ним валялись у цистерны с хирсой.