Прежде всего он заботливо книжки свои распаковал. Расставил их на просушку. Да-а, книги серьезные. Афанасий Коптелов - "Точка опоры". Вилис Лацис - "К новому берегу", "В бурю". Владимир Дягилев - "Солдаты без оружия". Владимир Попов - "Сталь и шлак". Иван Шемякин - "Сердце на ладони". Михаил Бубеннов - "Белая береза". Конечно, в пионерском детстве я их читал - куда денешься? Но сейчас, как все мои друзья, боготворил Набокова. Или не боготворил? Впервые такая мысль в голову пришла.
"Ну? На сегодня, может, хватит? - думал я. - День трудовой, мне кажется, удался?.. Нет! - Я сам по своей лени ударил кулаком. - Работаем!" У меня тоже трудовой энтузиазм.
- Давай!
- Об чем?
- Ладно… как отдыхаете давай.
Все же дал некую слабину. Надеялся - про отдых полегче будет.
- Ну… кино. Театры приезжают…
Тема отдыха у него туго шла.
- Дальше.
- Ну а если проблемы пола надо решить… - неожиданно выдал научный оборот.
- А разве они решаемы? - вырвалось у меня.
- Так а чего такого? Идешь на Гнилой Конец…
На это не всякий решится.
- Почему на Гнилой? В смысле - почему называется?
- Так за водоемом сброса! Дома от испарений гниют… Но бабы отличные! Условно освобожденные.
Освобожденные от условностей.
- Ходил там к одной…
- Ну? - проговорил я. Хотя все уже было ясно: идем не туда.
Пека вдруг надолго умолк. Да, если с такой скоростью ходил - не дождешься.
- А скорее нельзя?
- Скорее только гонорея.
Достойный ответ.
- Правда, предупреждали меня: к этой не ходи. Но гонор!
Но гонорара нам не видать.
- Обратно иду. Дай, думаю, искупаюсь!
- А месяц какой?
- Декабрь… Ну так пáрит все!
Пейзаж, видимо, напоминает Стикс. Я бы не поплыл.
- Отплываю так всего метров шестьсот. Устал после той…
Условно раскрепощенной.
- Вылажу на берег - шмоток нет.
- Отлично!
- В сторонке какой-то хмырь сидит, курит на отвале породы. А я без трусов - ну, в пару все! Подхожу, папиросу прошу. "Ты чего-то потерял?" - интересуется. "Да, - говорю. - Все". "Ай-ай-ай! И с чего это такое с тобой? Не догадываешься?" "На хрен мне догадываться?" "Тогда идем". Отошли с ним к шоссейке. Стоит пикап. Рука такая своеобразная торчит из окошка: три "перстня" нарисовано. Шерстяной! "Кто будешь?" - спрашивает. Хмырь подсказывает: "Бугор с "Полярной". Знаю его". Шерстяной подивился: "Так у него еще и желание по бабам гулять?" Все знают - на "Полярке" у нас полный набор: и газы, и радиация, и горение руд. Только самые "строгие" там - ну и мы, специалисты. "Хорошо устроился, - Шерстяной говорит. - Так чего надо тебе?" "Трусы! - четко докладываю. - Партбилет!" "Все?" "А чего еще?" - удивляюсь. "Правильно отвечаешь! Но учти - еще у той биксы появишься, найдут тебя вот тут, в отвале, но никто не узнает тебя".
Хороший сценарий вырисовывается о рабочем классе!
- Ну и что?
- Что - бросил к ней ходить. Себе дороже!
Романтики никакой. Понимаю, кажется, почему его во ВГИК не хотели брать.
- Ничего не получится! - произнес я в сердцах. - Вуз этот вряд ли поможет тебе.
- Ты поможешь! А то чем Родине гордиться? - нагло Пека сказал.
- …Освободился батя, стал дома бывать…
- Бывать?
- Ну да, партизанские привычки. В основном пребывал неизвестно где.
Спецзадание.
- А выпив, кулаком бацал: "Мы не р-рабы!" Мать насмешливо спрашивает: "А кто ж ты?" "Царь горы!"
- Ну а сейчас ты это дело, вроде, подхватил? - осторожно спросил я. Не оборвать бы ниточку.
- Ну! А куда денешься? Пьяницу от любимого дела не отучишь. Работаем, - скромно Пека сказал.
- Тогда продолжаем! - я прохрипел.
Глубокой ночью мы оба, обессиленные, пластом лежали на полу нашей каморки. И вдруг со скрипом отъехала дверца, и прекрасная комендантша своими дивными белыми ногами запихнула к нам полосатый матрас.
- А цыпа эта доиграется, - прохрипел Пека. - Пол-Федора я ей засажу.
- Ты щедр.
Проснулся я от каких-то ритмичных скрипов. Лежал, смежив веки. Неужто это он уже исполняет страшную свою месть в отношении комендантши? Вот он, рабочий напор! И какое-то полыхание. Северное сияние, что ли, сюда провел? Смело открыл глаза… Господи - это он челку свою расчесывает металлической гребенкой - другая, видимо, не берет!
- В один дом приличный хочу тебя отвести. Жениться думаю.
Если я не лежал бы - упал! Клиент мой неожиданно открылся светлой стороной.
- А сейчас, что ли, утро уже?
- Еще день.
Да, денек емкий получился!
- Ну одеты, вроде, адекватно, - оценил Пека. - Идем.
Мы шли через Кожевенную слободу, вдоль Яузы. Хорошо, тепло! Лужи пышно окаймлены пушистым тополиным пухом, темнеющим к середине от краев.
- Дед его кожемякой был…
- Чей?
Пека удивленно остановился.
- Чего - чей? Кузьмина!
- Так мы к нему, что ли, идем?
- Ну!
Лихие он выбирает маршруты.
- А по себе дерево рубишь? - поинтересовался я.
- Так меня, сына каторжного, на спецфакультет взял!
Это я слышал уже. А потом на эту же каторгу и направил. Любит Пека непосильные рубежи.
- Дед его кожемякой был. Мял портфели…
Выбор удачный.
- Намял дом.
И теперь, понимаю, мы туда идем?
Про деда как раз я готов был послушать: думал, отдохну, в сценарий это вряд ли войдет.
- Все шишки государства, с царской еще поры, в очереди стояли за портфелем его. И лыбились подобострастно: "Вот кто на самом деле портфели нам раздает!"
- А в кандалы? В Сибирь?
- А портфели?
- Тоже верно.
- И никто, заметь, не смел поторопить его. "Рано ишшо", - и весь разговор! И в советские времена - то же самое.
Добрались, слава богу, и до советских времен.
- Дом, во всяком случае, не отобрали…
Где ж тогда, действительно, мять? Да, идеальные отношения художника с государством. От художника, конечно, многое зависит. Но важно еще - что мять.
- На похоронах его все вожди были…
И покойные, видимо, тоже.
- Стояли все сами не свои. Один все рыдал, не мог остановиться!
Дзержинский, видимо.
- Хоронили его…
Видимо, в портфеле.
- Хотели у кремлевской стены. Но Кузьмин наш - внучок-то! - соображал уже. У кремлевской зароют - выкопают. Потребовал Ваганьковское.
- Смышленый.
- Ну так с раннего детства среди вождей.
Мне бы такое.
- На коленях прыгал, считай, у всех, пока те ждали в беседке свой портфель.
И допрыгался. Портфель себе тоже намял.
- Меня, сына каторжного, на спецфакульет взял!
Это мы слышали уже. Пека это как заклинание повторяет.
- Батя всю дорогу мне: "Петр-рович - друг! Поезжай - все тебе сделает". Точно! Дает с ходу, что ни попроси. Этот год - вентиляторы с пневмоприводом для взрывоопасных шахт, дробилки, шнеки, резцы - это лишь в этот год! - Он даже икнул от пресыщения. - Ну и вообще. Все эти годы поддерживал: "Только честь отца не урони!"
С честью отца его непростая ситуация.
- Так ты на Кузьмине, что ли, жениться собираешься? - съязвил я.
- А, тут дело такое - дочь у него.
Это он с неохотой сказал. Но без дочери никак! Без дочери бы с женитьбой проблемы возникли.
- Да, широко замахнулся.
- А чего же? Я наглый раб.
Ясно. Пека, как и батя его, тоже нацелился на дочь командира. Традиции блюдет.
- Ну давай, давай, - я оживился. Что за кино без лиризма? Даже в советских производственных фильмах лиризм бушевал!
- Кончал тут Горный. Инка росла.
Пауза. Энтузиазма не наблюдаю. Производственная тема бойчей у него шла.
- Ну и, надеюсь, выросла? - подстегнул я сюжет.
- Прихожу к ним с дипломом. С цветами… Она одна.
- Та-ак, - произнес я настороженно. От Пеки нужно ждать опасности на каждом шагу.
- Гляжу - она смутилась даже. Теперь-то ее не смутишь.
Сложные, видимо, отношения.
- Ну а тогда-то встречались мы.
Почему у него каждая формулировка угрожающе звучит?
– "Ты, наверное, в Москве хочешь остаться?" - спрашивает. Зарделась вся.
Везет некоторым.
- Это мне - горняку?! - Пека вдруг рявкнул. Я даже отшатнулся от него. Слава богу, я ничего такого ему не предлагал.
- Во! - Пека характерным жестом гулко хлопнул ладонью по сгибу руки.
- И она это видела?
- Нет, - Пека с сожалением произнес. - Так догадалась.
- Так чего мы идем?
- Так а ты на что? Разберись!
Поручил мне ответственный участок. Я-то думал, что я на нем еду. А фактически - он на мне.
- Так ты с той поры не показывался, что ли, ей? - какой-то я нездоровый интерес ощутил к делу.
- Почему? Заезжал к Кузьмину по делам.
Понимаю: шнеки, резцы.
- И дочерью интересовался, - подсказал я.
- Ну - когда время было, - скупо подтвердил. - Сейчас она фу-ты, ну-ты… искусствоведша вся! - Пека повертел костлявой рукой. Неужели такая страшная? - Только ранний Ренессанс интересует ее. Когда он был, кстати? Ну ладно. Разберись.
Большие полномочия дает.
- Во ВГИК этот поганый она направила меня!
На "поганый" я обиделся.
- А другой дочери, попроще, у него нет?
- Для тебя, что ли? - добродушно спросил.
- Да нет. Для тебя.
- Нет, - произнес грустно.
- Тогда, может, выждем? Закончим ВГИК…
- Да понимаешь, какое дело… - стал репу чесать.