- В прямом! А ты разве не с этим приехал?
- Я?
- Ты.
- С чем я приехал?
- Семь в пять! Не твоя затея?
- Моя?
- А под что тебя направили сюда?
- Ну… это ж не я придумал, - забормотал я. - Общий замысел…
- А делать-то мне!
Тогда, на "Ленфильме", мне это легче казалось: разберемся на месте. Разобрались!
- Ну… так делай, - пробормотал я.
- Может, подскажешь - как?
- Ну есть, наверное, технические новшества?
- Есть. И не такие уж новые. Я ж тебе рассказывал. План Б. На взрыв, на обрушение породы - с горизонта не уходить, как обычно делают, технику не отгонять, все на голову себе принять - и сразу грести начинать. Батя уже пробовал. Отличился! Освободился! Но до бесконечности не может везти. Однажды возвращаются все после взрыва - вместо кабины экскаватора, где он был, - огромный валун! Сняли каски… И тут батя появляется, ровно упырь! В пыли, что в гриме. Оказывается, в последний миг с кабины в ковш перелез.
Да, победа еще та.
- Ну и что?
- В тот раз, к счастью, не посадили. Перевели в канавщики - грязь вычищать. Позорней должности нету!
- А может, послать все? - осенило меня. - Кому мы должны? - я гордо произнес.
- Я производственник, - мрачно Пека сказал.
- Ну и что?! - я продолжал призывать к свободе.
- Ну и все.
А это уже, кажется, кабак. Не иначе какой-нибудь формалист-архитектор из ссыльных душу отвел. Конструктивизм полный. Круглый зал. Эхо отражается многократно - звуков не разобрать.
- Вот она, наша "Шайба", - с достоинством Пека сказал.
- Пиотр Витарьич! Рюбезный! Си другом пришри! - лунообразная личность сладко щурила узкие глазки. Что за акцент? Я и русский с трудом различал в этом гаме - только мат.
Провел к окошку нас, усадил. Перешел на китайский… или это все же русский?
- В общем, он спрашивает, - Пека перевел, - му-му или гав-гав? Гав-гав - собака, значит. Му-му - корова. Так что?
Я пытался было возразить, что Муму, по-моему, тоже собака, но Пека лишь последнее слово услыхал.
- Собака? Правильно! Ну и литр.
Задурел я еще до литра - от гама одного. Собаку пока отлавливали.
Вокруг стал собираться народ.
- Что с нами опять делают, начальник? - подошел представителем "ото всех" аккуратно причесанный, даже в галстуке: в толпе выделялся.
- С тобой, Опилкин, отдельно поговорим. Не видишь - я с человеком занят.
То есть со мной. Противопоставил меня народу. Мол, не о чем мне с вами гутарить - все так будет, как я скажу. Не слишком уютно я чувствовал себя в шкуре высокого гостя - потела она. Чесалась!
- Надежный мужик, - отрекомендовал его Пека, когда тот отошел. - Наряды рисует так… залюбуешься. Что твой Айвазовский!
Надо думать, он рабочие "наряды" имел в виду.
А Пека уже о другом говорил, будто о более важном:
- Уйгуры заправляют в этом кабаке. Китайцы. Но мусульмане. Самые головорезы. Голову чикнут - и не моргнут!
Ну ясно: в плохое место Пека не поведет.
- Всегда личную гвардию императора набирали из уйгур!
Да, важная тема.
- Ну, че делаем, мастер? - другой, уже менее элегантный представитель народа подошел.
- А это, - Пека прямо при нем сказал, - Пират в собственном коллективе. Ну что? - повернулся к нему. - Не терпится вам? Так сейчас выдам!
Отошел туда.
- Ну и кто вам это сказал? Димуля? - доносился его басок. - Димулю расстреляю лично. Все!
- Да… хорошо ты пообщался с народом, - не выдержал я, когда мы вышли.
- Я не оратор. Производственник, - произнес он так, что сразу стало ясно, что важней.
- То есть будешь все делать, как надо?
- А кто, коли не я? Пешки назад не ходят.
Зачем-то обогнув комбинат, подошли к дымящейся глади. Ад. По берегам поднимались черные насыпи, тоже дымящиеся.
- Гнилой конец? - озарило меня. Будем гулять?
Но настроение было другое.
- Мальцом еще с корешами бегал тут, - вздохнул Пека, ныряя в воспоминания. - Отдыхали тут раньше. У водоема, - мечтательно вздохнул. - Раз за ту вон сопку зашли. Там березки были насажены. Глядим - здоровая баба, голая, вагонетчица с шахты, на березку налегла, согнула, а сзади мужичонка охаживает ее. Маленький, но… Березка скрипит, гнется!
Да, щемяще.
- А баба та: "За титьки держи! За титьки!" И тут же мильтон пьяный корит ее.
Картина кисти передвижника. "Отдых шахтеров".
– "И не стыдно тебе, Егоровна", - мильтон икает. Ну, баба, закончив свои дела, наконец слезает… с березки, подходит к нему. И мощной рукой вагонетчицы накатывает по лицу! То есть он оказывается морально не прав. А она поплыла, как лебедушка… - Пека сладко вздохнул. Понимаю, что перед подвигом он хочет припасть к истокам, набраться народной мощи.
- И батю тут помню.
Главная сила в нем!
- Народ весь на отдых расположился… А батю как раз в канавщики перевели. И вдруг на обрыве терриконника - как Медный Всадник, батя на мотоцикле! В трусах.
Это уже как-то успокаивает.
– "О!" - все батю увидели. Где он - там кино!
Надеюсь, и на сына это распространяется?
- Оглядел всех с высоты… И вдруг - газ! И на мотоцикле с обрыва! Огромные пузыри. Все вокруг на ноги повскакали - как, что? Томительная пауза… потом батя вынырнул, чубом мотнул. Не спеша выкарабкался на берег. Оглядел всех: "Кто-то, может быть, что-то против имеет?" Глаз тяжелый, мутный у него, никто не выдерживал! Скатал прилипшие трусы. Ну - прибор до колена. Выжал их не спеша. Не спеша натянул. Удалился. А мотоцикл только через неделю нашли.
Да-а, кино.
- Помню, как батя все кулаком бацал: "Мы не р-рабы!" Знаешь, как называют меня тут? Подземный Чкалов! - Пека вдруг гордо произнес.
Но Чкалов, насколько помню я, в конце разбился, упал со своим самолетом на склад дров. И Пека это знал.
- С кем бы застрелиться? - Он призывно озирался, но я отводил глаза.
Засну! Может, хоть во сне приснится какой-то позитив. Но заснуть не вышло. Напрасно дергал куцые занавески - безжалостный белый свет. В сочетании с абсолютно пустой улицей за окном возникает ощущение ужаса!
Смежив веки, я только тихо стонал - не разбудить бы Пеку. Свет пробивается даже сквозь пленку век - и никуда не денешься! И вдруг - громкий щелчок, и свет стал в сто раз ярче, залил глаза. Пека включил лампочку! Зачем? Издевается? В отчаянии я открыл глаза. Пека стоял под абажуром, держа на весу тяжелую книгу… Читал! Нашел время! И место. В условиях белой полярной ночи свет зажигать. Что хоть он там читает? С кровати свесившись, разглядел: Монтень, "Опыты".
…Перед рассветом (каким, на хрен, рассветом!) я, вроде, немного задремал и тут же был разбужен надсадным кашлем за стеной. Сосед наш все понимал и в промежутках между приступами кашля шепотом матерился, как бы тем самым извиняясь.
- Да, каждое слово слышно! - не удержался я.
- Значит, каждое слово должно быть прекрасно! - рявкнул Пека.
Носитель кашля перешел в кухню, которая находилась за другой стенкой, и кашлял там. Пека вышел с чайником. Сосед начал что-то недовольно бубнить, но Пека снова гаркнул:
- С началом прекрасного дня, дорогой товарищ!
Пека вернулся с чайником.
- Ну ты как? - спросил я его.
- Нарисуем!
"Театр" был полон - все сопки уставлены людьми, и разговоры, ясное дело, шли о "премьере".
- Если быстро выкатят вагонетки с рудой - значит, не уходили от взрыва с горизонта, сразу гребли. Хотя бы один в экскаваторе должен остаться. Вот так!
- Забоится!
- Чкалов не забоится!
Так рождается эпос. В двенадцать утра - я уже как-то стал отличать утро от вечера - по сопкам пронесся последний вздох, и все затихло, как перед увертюрой. И вот донесся "удар литавр", сопки вздрогнули. Ну! Пошла томительная пауза. "Театр" был во мгле, освещена лишь "сцена" - рудничный двор. И вдруг - Пьяная Гора осветилась солнцем! На мгновение выпрыгнуло, как поплавок, - и почти тут же скрылось. Не подвело! И тут из тоннеля у нас между ног пошла за электровозом сцепка вагонеток с рудой… "О-о-ох!" - пронеслось по сопкам. На последней "грядке" руды, выкинув вперед ноги в грязных сапогах, лежал Пека. Все! Во всем "театре" словно волной посрывало каски. Пека был недвижим. Меж ног у него белело что-то длинное… лопата? И тут учудил? Или что это? Не разглядеть. И вдруг "это", метра полтора белизны, стало медленно и как-то угрожающе подниматься! И наконец ручка лопаты (то была она) приняла строго вертикальное положение. Вот так! Все каски беззвучно взлетели, потом докатился рокот: "Ур-ра-а!" Открылись воротца комбината, и "катафалк" скрылся в дымном аду.
- Да он мертвый был. Не понял? С того света вставил всем.
- Был, но нету, - в больнице сказали мне. Кинулся в "Шайбу". Полный шабаш! Пека с Опилкиным и другими соратниками плясали боевой уйгурский танец, а кто не плясал - бил ладонями в такт! Ворвался Кузьмин, обнял Пеку, что-то ему сказал. Расцеловались. Подплясали ко мне.
- У меня сын будет! - крикнул Пека сквозь гвалт.
Кузьмин, видимо, сообщил ему. "Награда нашла героя". А может… это мой сын? Формально я сделал все, что в таких случаях положено… Вдруг? Размечтался! С дочерью разобраться не можешь - а еще сына тебе!
- Не волнуйся, - я обнял Пеку, - я пока позабочусь о нем.
- Во! - Пека подарил любимый свой жест.
Этим же жестом и провожал.
- Собирайся в темпе, сейчас вертолет летит санитарный, в аэропорт забросит тебя. Только быстрее давай, им еще надо в стойбище лететь, там сразу трое рожают.
- Надеюсь, не от тебя?
Пека радостно захохотал.