- Нет, неправда! Если бы я был действительно сильным человеком, я бы… не приехал за тобой сегодня к "Ремонту".
- Я бы тоже не пришла… если бы у меня нашлось больше силы воли.
- Значит?
- Значит: да здравствует слабость! Игорь наклонился к Наденьке и легко
поцеловал ее в щеку.
- Ты говоришь ужасные вещи, - сказал он тихо, - но я с ними соглашаюсь на один вечер ради тебя, при условии, что это станет нашей тайной.
- Нет-нет, никаких тайн! - засмеялась Наденька. - Я сейчас же тебя продам первому попавшемуся милиционеру!
Так ехали они через город, на который опускался прохладный вечер с болезненно-ярким закатом, чей свет искажал до неузнаваемости знакомые с давних пор дома и улицы.
Москва! Москва! Вот и тебе, знать, приходит давно обещанная пора подернуться легким жирком, как подергиваются лужи неверным ноябрьским льдом: хватит, набегалась в оборванках, в беспризорницах, отмаршировала свое на "динамовских" парадах - другое время идет! Отведут тебя к модному портному, к парикмахеру-франту, "освежат" одеколончиком, и ты еще щегольнешь в своем лисьем воротнике. Но удел твой пока таков: карикатуриться в перебродной поре! В душном улье ГУМа давимся мы за махровыми полотенцами, и на лбах наморщен один вопрос: хватит ли?
Девушка, отпускайте по три!
По два! по два!
ПО ОДНОМУ! - и отходим с полотенцем, счастливые, словно первенец родился: домохозяйки, интеллигенты, дворничихи, милиционеры, спекулянты… А в гостях нас потчуют шотландским виски из "Елисеевского", и мы, представьте себе, - ничего, мы посасываем его, европейцы с татарскими скулами! По "Детским мирам", ошалев от столичной бестолочи, шарят мешочницы в сатине и телогрейках из деревень, где еще крепко помнят про голод, да и Москва все твердит по старинке: "Лишь бы не было войны!", оправдываясь за свою арбатскую бедность, воспетую поэтами, за свой черемушкинский "наспех", и, чуть что, кричит развязным голосом торговки: "Зажрались!" Но по улицам, высветленным неонами, уже бегают юркие "жигули", и Москва готовится втайне к тому, чтобы все мы сели за рули "жигулей", нахохлились и отчалили.
- У тебя новый плащ… - прервала молчание Наденька.
- Нравится?
- Красивый и цвет красивый: кремовый.
- Итальянский.
- Из какой-нибудь спецсекции ГУМа?
- Из нее, - усмехнулся он.
Наденька пощупала материал, одобрительно кивнула головой и неожиданно вздохнула, украдкой бросив на Игоря взгляд:
- А знаешь, все-таки жаль Евдокимова.
- Жаль, - согласился Игорь. - Но он сам виноват. Я не разделяю философии самоубийц.
- Почему самоубийц?
- А потому, что это самое натуральное самоубийство. У декана никто все равно "профессора" не отберет - хоть сто карикатур рисуй! А Евдокимов крепко получил по мозгам, что и следовало ожидать с самого начала. Так какой же смысл в его поступке? Он хотел сохранить инкогнито? Допустим. Он действительно стал сначала запираться, но ведь все на факультете знали, что только он рисует. У нас не Строгановка! Его ничего не стоило разоблачить. Нет, ты пойми, я вовсе не против борьбы, споров, даже вульгарных драк и готов в них участвовать, но надо знать, во имя чего ты дерешься. Евдокимов знал? Я не думаю: нарисовал он просто по дурости, повеселить дружков, похохмить, прославиться… И потом: все-таки следует быть более разборчивым в средствах. А то, видите ли, идет декан и нюхает свое дерьмо в ночном горшке. Это же просто омерзительно! И это называется "борьбой за справедливость"! Во всяком случае он так считает. Его спросили: "Вы раскаиваетесь?" Куда там! Он борец! Он мученик! Сначала струсил, а потом решил вдруг понести крест: "Я бы снова нарисовал!" Ну рисуй, милый, рисуй! А то, что из-за этой глупости, о которой послезавтра все позабудут, он себе, может быть, всю жизнь испортил, - этого он не понимает, на это ума не хватило! Кто он без диплома? Круглый ноль!
- В твоих словах есть своя логика, - подумав, произнесла Наденька, - но все-таки Евдокимов дискредитировал декана, и это немало.
- Его уже не однажды дискредитировали, - безнадежно махнул рукой Игорь.
- А помочь как-нибудь нельзя?
- Кому? Декану? - усмехнулся Игорь.
- Да нет, Евдокимову!
Игорь решительно покачал головой.
- Вот это меня и угнетает, - призналась Наденька. - Он, говорят, живет в коммуналке, в узкой отвратительной комнате, вместе с родителями, с сестрой.
- Я слышал, что он живет несладко, - перебил ее Игорь, - но тогда мне тем более непонятно. Ты пойми, во все времена одни люди жили хорошо, а другие - плохо. Все одинаково хорошо жить не могут. Уравниловка - это больная фантазия вот таких безграмотных утопистов, как Евдокимов, который считает при этом, явно противореча себе, что каждому человеку нужно воздать по заслугам.
- Конечно, по заслугам! Это правильно.
- Может быть, правильно, но где ты найдешь коллегию мудрецов, которые бы нашли удовлетворяющие всех критерии… Сущий бред!
- Зачем искать мудрецов? Достаточно порядочных людей.
- Это что за неклассовое понятие: порядочные люди? - весело спросил Игорь и рассмеялся.
- Да ну, хватит тебе! Это не семинар! - отмахнулась от него Наденька.
- Слушай, Надька, ты мне лучше вот что скажи: у меня, правда, очень скучно на семинарах?
- Ужасно! В этом, в общем, виноват не ты, а сама философия…
- Если серьезно - то нужно же какими-то общими принципами руководствоваться в жизни.
- Ну не знаю, может быть… Но во всяком случае Топорков сегодня всех здорово повеселил. Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте, - произнесла она, стараясь подражать акценту ширококепочных грузин из цветочного павильона Центрального рынка.
Игорь фыркнул:
- Топорков - болван!
- Это точно, - подтвердила Наденька, - но он болван с чувством юмора, за что ему многое прощается, потому что чувство юмора у нас - большая редкость. Просто мы привыкли ценить только людей серьезных, важных и невероятно правильных. - Наденька скорчила кислую мину: - Нужно воспитывать у трудящихся чувство юмора! Вот в Канаде, например…
- Так то в Канаде! - иронически-почтительно произнес Игорь, стукнув ладонью по рулю. - Да еще не просто в Канаде, а в Канаде, в которой побывал мистер Мэдвэдэфф. Это особая страна, где одни молочные реки с кисельными берегами, и в этих реках купаются легкодоступные голые женщины на любой вкус.
Наденька рассмеялась.
- А ты думаешь, там одни истощенные голодом безработные? - спросила она.
- Безработных во всяком случае хватает… Да, кстати, а каким образом ты очутилась вместе с Медведевым?
- Случайно встретилась в коридоре… А что?
- Да ничего, - невольно помрачнел Игорь, вспомнив, как жмурился Медведев, смакуя разговор о Наденькиных прелестях. - Ты с ним поосторожнее. Он вообще тип сомнительный.
- Почему?
- Черт его знает! Его довольно трудно раскусить, это крепкий орешек. Но мне кажется, что он не только физически, но и духовно косоглазый: одним глазом - нашим, другим - вашим. С ним можно влипнуть в грязную историю.
- А по-моему, он просто бонвиван, которому на все наплевать. И в этом смысле он куда лучше всех этих старых маразматиков вроде Сперанского. Черную лестницу собираются, я слышала, закрывать, чтобы "зараза" не расползлась.
- Может быть, они и правы, - сказал Игорь без излишней убежденности, краем глаза взглянув на Наденьку: нет, она ничего не знает. Он с самого начала подозревал, что Надька примет сторону Евдокимова. Ее к этому обязывал хотя бы темперамент. Что же касается его позиции, то она, если разобраться, была ничейной: интересы Евдокимова и декана оставались для него в равной степени безразличными. Он просто сыграл на закрытии лестницы и сорвал банк. Перед Наденькой ему хотелось похвастаться победой над Сперанским, вовсе не вдаваясь в ее сущность, как личным достижением: я победил, порадуйся со мной; вот и все. Но сейчас он с удивлением ощутил, что эта победа за время, которое прошло после разговора в профессорской, утратила для него значительную часть своей привлекательности, превратилась в малозначительное происшествие. "Да, человек быстро привыкает к победе, следы оставляют только поражения", - мелькнуло у Игоря.
- Что плохо в тебе, так это то, что ты ортодокс, - заявила Наденька. - Ты готов оправдывать любые действия начальства, даже самые невероятные.
Брови Игоря сдвинулись.
- А знаешь, что в тебе хорошо?
- Что же?
- То, что ты ортодокс не по призванию, а по служебному положению… а это исправимо! - Наденька откинула назад голову и залилась смехом.
Игорь снисходительно улыбнулся. Никому другому в жизни не позволил бы он подобного рода высказывания, оборвал бы на первом слове, перестал бы здороваться, но для Наденьки он делал исключение за исключением и находил в этом какое-то тайное удовольствие. Наедине с ней он позволял себе роскошь не быть начеку.
- Просто я более ответственный человек, чем ты - нигилистка! - он вдруг набросился на нее и ущипнул за ухо. Машина круто вильнула в сторону.
- Не щипайся, я не нигилистка. - весело закричала на него Наденька. - Веди машину, я еще жить хочу!
- Как же ты не нигилистка, когда все отрицаешь… все! даже то, что ты нигилистка! Да ты нигилистка в квадрате!
- Куда ты меня везешь?
- К себе… А что?
- А то, что степень твоего нигилизма вообще трудно измерить!
- Почему? - удивился Игорь. - Что же я отрицаю?
- Супружескую верность!